Франк Тилье - Переломы
— А что я должна знать?
Психиатр встает, отходит, наливает себе стакан джина. Жюли еще не знает, что Дюмец была объявлена без вести пропавшей, но рано или поздно она это выяснит.
— Да, я узнал лицо кататоника. Да, я ничего не сказал и оттягивал тест с ривотрилом. Потому что я не хотел его лечить, он этого не заслуживал. Он убил девочку. Так же, как Жюстина Дюмец убила мою семью. И он избежал наказания.
Он смотрит на свой стакан дикими глазами. По телу Жюли пробегает дрожь, когда она слышит, как жестко звучит его голос.
— Вам следовало поставить на первое место работу, а не чувства. Этот больной заслуживал вашей заботы и помощи, как любой другой.
— Нет! Нет, не заслуживал! Посмотрите, как он улыбается на этих фотографиях!
Жюли садится рядом с ним, кладет руку ему на плечо.
— Люк… Вы же понимаете, что надо обо всем сообщить в полицию? Бюрло где-то прячется, он может быть опасен. И дело не только в этом. Помните пятна на одеяле? Там действительно была кровь, менструальная кровь.
— Что вы такое несете?
— И это кровь одной из ваших пациенток, кровь Алисы Дехане.
Стакан падает из руки Люка. Он, шатаясь, встает. Он вот-вот потеряет сознание.
— Вы… Вы кому-нибудь рассказывали о том, что выяснили?
Жюли смотрит на валяющийся на полу стакан, потом переводит взгляд на лицо психиатра.
— Что происходит, Люк? Что связывает Бюрло и Алису Дехане?
Люк бросается в прихожую.
— Посидите, я сейчас вернусь. Никуда не уходите, хорошо?
Он бежит наверх. Карабкается по лестнице, забирается на чердак, идет в дальний угол. Задыхаясь, приподнимает стекловату, достает какой-то предмет, завернутый в тряпку, разворачивает его. Нож «арденлам рэмбо». Чуть не плача, он прячет его под куртку и возвращается в гостиную.
Жюли, пытаясь согреться, растирает ладони.
— Люк, вы меня пугаете. Что происходит?
Психиатр решительно подходит к ней. Резко хватает ее за руку и тянет в прихожую, потом в гараж.
— Люк!
Она в ужасе стоит перед ним.
— Умоляю, поговорите со мной!
Люк сует руку под куртку. В голове звучат крики. Он видит кроткие, как у лани, глаза Жюстины Дюмец, лежащей на сухих листьях, видит, как под ударом кочерги раскалывается череп Бюрло. До чего еще ему предстоит дойти? Сколько потребуется смертей, чтобы он избавился от своего прошлого?
Он бросается к Жюли, толкает ее к двери гаража и открывает ее.
— Убирайтесь отсюда, Жюли. Немедленно.
— Люк? Но…
— Валите отсюда!
Он орет. Захлопывает дверь у нее за спиной. Оставшись одна, растерянная Жюли колеблется, берется за ручку двери, чтобы вернуться, потом резко поворачивается. Рыдая, она скрывается в темноте.
Люк, совершенно убитый, возвращается в гостиную.
Теперь он знает, что правда вот-вот выйдет наружу.
И что у него не хватит смелости, чтобы встретиться с ней лицом к лицу.
49
Александр достает маленький красный шарик. Он разваливается. Скотч отклеился, бумага обесцветилась. Он лижет скотч, пытается восстановить миниатюрную копию мячика своего сына, но ничего не получается.
Он смотрит на дырочку в стене слева, и где-то глубоко в памяти всплывает образ его несчастной соседки. Теперь она свободна. Свобода… Сегодня он в полной мере осознает значение этого слова.
Отныне, когда Александр слышит шаги или скрип двери, он скорчивается в углу и закрывает уши руками.
Ему требуется почти нечеловеческое усилие, чтобы вытянуть перед собой руку, сжать и разжать кулак, размять затекшие мышцы. Болит все тело. Если так пойдет и дальше, скоро он будет ни на что не годен. Он не сможет ни вставать, ни есть, ни даже думать.
Он смотрит на письмо, лежащее между двумя решетками, на этот кусок бумаги, который он не решается порвать из страха перед наказанием.
Александр делает глубокий вдох. Он подпишет.
Но, конечно, не для того, чтобы преподнести им свою смерть на блюдечке. Ни за что!
Сжав губы, человек с обритой головой упирается ладонями в пол, сдвигает ноги и сгибает руки. Отжимается один раз, второй… Падает лицом на землю. Пытается возобновить упражнения, но безуспешно. Он подбирается на четвереньках к остаткам еды и кончиком языка подбирает крохотные кусочки мяса, сохранившиеся на костях. Каждый грамм белка дает еще один шанс. Как крупинка угля в топке.
Ведь это письмо не означает, что жизни пришел конец. Это просто единственный способ выйти из-за решетки. Вырваться отсюда, пока он не разрушился полностью.
Он подползает к письму, разворачивает его и оставляет открытым по ту сторону решетки.
Все, он выкинул белый флаг.
Остается короткая передышка, а потом — конец. Отрезок жизни, за который он попытается тайно восстановить силы.
Чтобы застать врасплох своего палача.
50
Когда заканчивается сезон, Бре-Дюн словно умирает. В октябре пульс городка совсем замедляется. Серебристое море, пустынная дамба, жалюзи на магазинах опущены. Алиса стоит перед зданием в нескольких кварталах от центра города, поделенным на три врачебных кабинета. В этих стенах принимают дантист, специалист по болезням стопы и психиатр. Люк Грэхем занимает две комнаты в правом крыле первого этажа: это приемная и собственно кабинет для консультаций. Сейчас уже больше пяти часов вечера…
Алиса заходит в нишу в боковой стене здания и берется за нижнюю планку жалюзи. Небольшое усилие, и ей удается ее приподнять. Ослушаться, попасться на месте преступления… Нет, этого она сделать не может. Она отворачивается, делает несколько глубоких вдохов. Все ее тело напряжено. Это слишком опасно. Пальцы судорожно вцепляются в брюки. Она уже готова уйти, но в голове звучит повелительный голос Доротеи: «Прочти этот дневник, теперь это необходимо».
Борясь с собой, снедаемая жаждой понять, докопаться наконец хотя бы до крупицы истины, Алиса принимает решение. Она прижимает куртку к окну и изо всех сил бьет по ней кулаком. Звон разбитого стекла. Стараясь не порезаться, она просовывает руку в дыру и поворачивает оконную ручку.
Не проходит и двадцати секунд, как она забирается в кабинет, немного опускает жалюзи, чтобы в помещение проникал дневной свет. В воздухе плавает неизменный одуряющий запах холодного табака. Красное ковровое покрытие… Кожаное кресло в углу… Маленькая обнадеживающая вселенная, где она провела столько времени… Алисе здесь хорошо, она чувствует себя в безопасности. Ее мысли пускаются в галоп, рассеиваются. Люк Грэхем…
Она боязливо осматривает комнату, видит толстые книги по психиатрии, несколько журналов, внушительный шкаф. Первым делом Алиса выдвигает ящик письменного стола. Листки бумаги, ручки, скрепки, старый магнитофон. Она закрывает ящик. Взволнованно роется повсюду, припоминает слова сестры. В шкафу она видит множество папок, расставленных в алфавитном порядке. Буква «Д»… Вот, нашла, «Дехане». Ее пальцы нащупывают толстую школьную тетрадь с обтрепанными углами.
Дневник сестры.
Алиса улыбается. Она сразу узнаёт эту тетрадку в сине-белой обложке, ведь у нее была точно такая же. Вынимает тетрадь, гладит ее, вдыхает ее запах, она приятно пахнет канцелярским клеем, диктантами, чернилами. Несмотря на ссоры и насмешки, ей всегда нравилось в школе. А он забрал ее оттуда…
Он не оставил ей никаких шансов.
У нее перехватывает горло, когда она читает заголовок: «Моя разбитая жизнь. Доротея Дехане». Алиса с волнением узнает почерк Доротеи, ее особую манеру писать букву «У»: заглавные «У» выходят за линейку, словно крылья птиц. Доротея всегда хотела улететь.
Сунув тетрадку под куртку, девушка уже готова закрыть дверцу шкафа, как вдруг замечает еще одну папку под литерой «Д». На папке написано: «Клод Дехане». Нахмурившись, она берет папку и открывает ее. Внутри лежат письмо и старая аудиокассета.
Алиса аккуратно вытаскивает из конверта листок бумаги и читает:
Дорогой коллега.
По вашей просьбе направляю вам копию записи сеанса гипноза, проведенного мною с Клодом Дехане 18 ноября 1982 года, примерно через два месяца после его возвращения из Ливана. Как вы можете убедиться, в данном случае я столкнулся с глубокой психической травмой, сопровождающейся симптомами вины, характерными для ситуации «выжившего». Этот случай особенно тяжел и необычен, так как больной создал собственную версию истины в отношении одного из эпизодов бойни в Сабре и Шатиле и выстроил защиту для своей психики на основе ложных воспоминаний.
По неизвестной мне причине несколькими неделями позже больной решил прервать лечение, я больше никогда его не видел, и его история болезни осталась недописанной.
