Вадим Сухачевский - Тайный суд
– Беш, беш, – согласился тот.
Не понимавший их речи майор уже поднялся на ноги и теперь стоял перед ними навытяжку, руки по швам, и только потел со страху.
– Мы – завсегда! – наконец выпалил он.
Монархи переглянулись.
– Тут что-то было сказано? – спросил император.
– Сказано-то сказано, – отозвался король, – но что-то больно уж невнятное.
Майор понял, что надо пояснить.
– Я к тому, что мы – завсегда! – повторил он. – В том смысле, что – верой и правдой!
– Что – верой и правдой? – спросил горбун.
«Жилка, жилушка, ну!!!» – мысленно взмолился майор Чужак, вслух же произнес:
– Камушки – завсегда! Цацки от всяких контриков, рыжье! Завсегда с большой радостью!
– И от этой самой радости, – усмехнулся император, – ты добрых три четверти всего этого заныкиваешь себе?
– Это при том, что наш народ голодает, – добавил свинорылый король. – А у него вон три шифоньера от всякого добра ломятся.
– То ж Аглайке, дочурке единственной, в приданое, – попытался оправдаться майор, но монархи уже не слушали его.
– Лейтенант Огурцов! – крикнул император.
Секунды не прошло, как перед троном уже стоял навытяжку молодой, пахнущий одеколоном лейтенант госбезопасности.
– По вашему приказанию! – щелкнул он каблуками до блеска начищенных сапог.
– Ну-ка, напомни-ка нам, лейтенант Огурцов, – попросил император, – чего и сколько ты давеча принес нам на нашу бедность?
– Точно так! – отрапортовал лейтенант. – Перстней от двух зиновьевцев – четыре штуки; золотишка от архиерейской вдовы – с полкило; зубов золотых, что с допросов, – с полкило тоже; ну и там по мелочам – серебришко, брошечки, запонки…
– И все за одну неделю?
– Точно так!
– А себе что оставил, лейтенант Огурцов? Ну-ка – как на духу!
Лейтенант потупил глаза. Потом, порывшись в кармане, достал небольшой золотой портсигар, показал:
– Вот… От бухаринца одного… Но ежели надо…
– Нет-нет, лишнего нам не надо, – отмахнулся император, – оставь себе. Задаром работать никто не заставляет.
– Главное дело – не греби, как этот… – Горбатый король бросил презрительный взгляд на Чужака, и тот съежился.
– Дочке, Аглайке… – пробормотал он, но слушать его никто не стал.
Обращаясь к лейтенанту, император изрек:
– Ты, Огурцов, далеко пойдешь.
– Рад стараться!
– Видим, видим, стараешься уже. Скоро, глядишь, и в майоры выбьешься, тем более что место майорское, кажется мне, скоро без хозяина останется.
Майора Чужака шатало, как тростинку на ветру. Трудно понять, как он нашел в себе силы выговорить:
– А я?..
– Берилык азыкум, – сказал король.
Майора затрясло еще сильнее.
– Азыкум анакербеш, – кивнул император.
На майора было страшно смотреть. Видно, он уже и к жилке своей заветной не обращался – разуверился, что на сей раз она вытянет.
– Беш анабузык! – грозно сказал король и на той же своей тарабарщине произнес длинную тираду, в которой Юрий тем не менее сумел выловить одно понятное слово.
Это слово было «секирбашка».
– Анабузык! Секирбашка! – подтвердил император и махнул куда-то рукой. – Секирбашка! Секирбашка! – не слушая его, загудела толпа.
– Ваше… – выдавил Чужак, становясь ниже ростом, ибо часть пола под ним начала опускаться.
– Секирбашка! Секирбашка! – закудахтали кликуши, столпившиеся у трона.
– …императорское!.. – взвыл Чужак. К этому моменту он уже по пояс опустился в подземелье.
Когда подбородок его поравнялся с полом, майор прокричал:
– Верой и правдой!
И с этими словами уехал вниз окончательно. Плита пола над ним задвинулась, и лишь откуда-то из глубин еще некоторое время слышались его вопли:
– Черт попутал!.. Но – верой же и правдой! И троцкистов мы – завсегда, без поблажек! Верой и правдой, ей-богу!.. Не тронь! Не тронь, ирод! Верой и правдой, только верой и правдой! А-а-а!.. – И через секунду все стихло.
Теперь взоры монархов были устремлены на Катю и Юрия. Похоже, сейчас должна была решиться и их судьба. После некоторых переговоров на своем тарабарском наречии, император наконец удостоил их своего царственного взгляда из дырки на плече и произнес по-русски:
– Теперь – что касается вас, молодые люди…
У Юрия на миг сжалось сердце.
Однако вместо «секирбашки» последовало совершенно иное:
– Никаких, собственно, претензий у нас к вам нет.
– Беш, – подтвердил король.
– Собственно, с вашего Суда пользы для нас было – что с козла молока. Нет, ну кое-что ваш бородатый, конечно, отстегнул, но это для нас капля в море. Нас вон и лейтенант Огурцов, надеюсь, в бедности не оставит.
– Никак нет! – щелкнул каблуками лейтенант.
– А с вас, молодые люди, вовсе проку для нас, похоже, никакого. Справедливость ваша для нас – анаширкабеш, так что живите, играйтесь в свои благородные игры. Ну а пригодитесь нам или наделаете каких глупостей – мы уж вас как-нибудь отыщем. Шурум беш?
– Шурум! – подтвердил король. И добавил: – Еще и как отыщем!
– Оставаться у нас не предлагаю, – добавил император, – да и вряд ли вы согласитесь. Поэтому – отправляйтесь-ка вы восвояси. Думаю, – усмехнулся он, – вы найдете, чем друг с дружкой заняться на первых порах. Эй, Вонмиглас!
Перед тронами возник начальник гвардии.
– Пусть отвезут, куда они захотят. И без глупостей!
Вонмиглас рукой поманил к себе какого-то совсем юного горбуна (таких здесь, как видно, было с избытком):
– Слышал?
– Будет сделано! – заверил тот.
Через несколько минут Юрий и Катя сидели в той самой машине с закрытыми фанерой окнами, которая их привезла. На приставное сиденье перед ними уселся молодой человек с повязкой на глазах и табличкой на шее: «Ремонтируем швейные машинки всех марок».
По дороге горбун и слепец вели между собой разговор.
– Новые папашки, пожалуй, получше старых будут, – предположил горбатый.
– Обещались капусткой по два раза в неделю потчевать, – подтвердил слепец. В этот миг куртка у него распахнулась, и с живота на Юрия глянул вполне зрячий глаз. – Только, – без особой скорби вздохнул нищий, – и эти папашки не молодые уже.
– Оно так, – согласился горбун. – Хотя, может, и к лучшему, – и на физиономии его в этот миг промелькнуло что-то свинорылое, из чего Юрий заключил, что, похоже, весьма скоро там, в подземелье, снова прозвучит: «Le Roi est mort, vive le Roi! Le Еmpereur est mort, vive le Еmpereur!»
Вдруг Катя закричала:
– Стой!
Машина стала как вкопанная.
– Что еще? – недовольно спросил горбатый.
– Кошка орет, – прислушалась Катя.
– Ну и пусть себе орет, – буркнул брюхоглазый, – нам-то что?
Теперь и Юрий услышал надрывный кошачий вопль.
– Это Прохор, кот Борщова, – догадался он. – Надо бы забрать.
Катя кивнула.
– Кис-кис! – поманила она.
Через пару минут ухоженный белоснежный кот влетел в машину через дырку в фанере. Мигом пристроившись у Юрия на коленях, он снова завел свою недовольную песню.
– Ишь как жрать хочет животина, – осклабился горбатый.
– Да, это вам не шахтер-стахановец, – машинально отозвался Юрий. – Только, брат, потерпеть тебе придется, нет у нас ничего.
– У кого ни шиша, а у кого и имеется, – торжествующе сказал слепец с глазом на животе.
Он достал из кармана бутерброд с большим шматом колбасы, подразнил им кота, отчего вопли животного приобрели поистине трагический масштаб.
– Дал бы ему, – попросила Катя.
– Ага, буду я всякой твари задаром продукт скармливать! Сам с утра не емши.
– А если не задаром? Если я у тебя куплю?
– Смотря за почем.
– Вот. – Она достала из волос золотую заколку с крупным алмазом. – Продашь?
Нищий внимательно разглядел заколку, держа ее у живота, после чего неодобрительно поцокал языком:
– Ни хрена себе! Это за простую докторскую колбаску-то? Ради какой-то животины, растуды ее!
– Ну так как? – спросила Катя.
– Держи, пусть подавится.
Он отдал бутерброд. Неизвестно, какой продукт полагался Прохору сейчас в соответствии с его аристократическим рационом, но его ор сразу сменился умиротворенным урчанием.
– Из-за животины – такую цацку отдать! – с удивлением покачал головой горбун. – Да, ребятки, долго вы так в этой жизни не протянете.
И Катя, и Юрий заколки этой ничуть не жалели: жизнь, в которую они сейчас въезжали, была такой, что долго протянуть в ней вообще было весьма проблематично.
Из подземелья машина выскользнула глубокой ночью, неподалеку от большого, ярко освещенного дома напротив Кремля. Как раз в этот момент четверо собратьев майора Чужака выводили из подъезда командарма первого ранга, которого вся страна знала в лицо, и какую-то женщину, одетую в меха. И командарм, и женщина еще пытались держаться с достоинством, но тут один из конвоя крепко ударил командарма в спину рукояткой нагана и прошипел:
– Руки за спину!
– Шагай, шагай, шпиён португальский, – добавил другой. – Голову ниже. Смотри под ноги!
