Дмитрий Глуховский - Сумерки
Что сам храм, как и говорил мне Хуан Начи Коком, был размером невелик, но красотою превосходил все из доселе виденных мною на Юкатане старинных построек.
Что формой храм напоминал пирамиду, по четырём сторонам которой наверх шли крутые лесенки с высокими ступенями, ведущие сначала к широкому выступу, опоясывающему постройку примерно посередине её высоты, а потом дальше, к маленькой площадке, расположенной на самой вершине. Что помимо этого храма тут же имелись ещё несколько меньших сооружений, среди них и сухой колодец, не менее семи эстадо глубиной, из тех, что имеются и в других заброшенных городах. И что, по словам Хуана Начи Кокома, колодец этот, называемый майя «сенотом», использовался его отцами и дедами, заблудшими язычниками, для жертвоприношений, среди которых были и человеческие.
Что хотя ни в самом храме, ни в окрестностях его следов пребывания людей не имелось, постройка своим состоянием была отлична от тех, что мне доводилось видеть ранее. Что прежние были покрыты мхом и чаще всего разграблены, эта же была чиста от растительности, и такой белизны, будто возведена только накануне.
Что проводник наш к пирамиде приближаться отказался, воздержавшись и от прогулок по мощёной площадке. Что всё то время, пока мы бродили по описанным мною сооружениям, исследуя их, он ожидал нас у дороги, лишь изредка давая мне пояснения, когда я обращался за ними; от чрезмерного любопытства при изучении построек он нас предостерег, особенно заклиная воздержаться от вторжения в храм.
Что я был единственным из всех, кто послушался его, помня о том, что он поведал мне ранее; прочие же не обратили внимания на его уговоры. Что по указанию брата Хоакина солдаты поднялись по ступеням до выступа на пирамиде, где нашли замурованный камнями вход. Что все они вместе стали ломать его, зовя и меня на подмогу, а брат Хоакин поторапливал их и говорил им, будто внутри могут находиться несметные богатства, от которых каждому из работавших положена часть; но что я сослался на недомогание и уклонился, имея некоторое дурное предчувствие. Что отказ мой вызвал среди остальных недовольство и насмешки, однако принудить меня никто не посмел.
Что проводник Хуан Начи Коком, увидев, что уговоры и предупреждения его не имеют силы, отчаялся остановить их и стал тогда плакать и молиться Всевышнему, дабы тот защитил его от гнева индейских богов.
Что солдат Педро Ласуэн был первым, кому удалось пробить в закрывающей вход стене небольшое отверстие, о чём он радостным криком сообщил всем. И что по прошествии нескольких часов удалось им проделать в стене изрядную брешь, но из-за наступившей ночи работу пришлось приостановить.
Что на ночлег мы всё же собрались все вместе посреди площади, причём проводник наш тому сопротивлялся. Но что, по приказу Васко де Агилара, несмотря на мои возражения, Хуана Начи Кокома привязали, чтобы он не смог в темноте один убежать, бросив отряд.
Что на этом месте сон у всех нас был мгновенный и тяжёлый: и у меня, и у проводника, и у часовых. Что посреди ночи очнулся я на краткое время оттого, что почудилось мне, словно поблизости грохочут, падая, камни, а потом сквозь сон слышал я ещё другой гул, тоже как бы от камней, но теперь совсем рядом с нами. Что подняться на ноги мне не удалось; тяжко было даже приоткрыть глаза, и сделал я это с превеликим трудом. И что сквозь морок показалось мне, будто я вижу на самом краю круга света, исходящего от догорающего костра, неимоверно высокую и широкую тёмную фигуру, очертаниями схожую с человеческой, но со странно приплюснутой головою, словно растущей прямо из плеч.
Что наутро мы обнаружили Педро Ласуэна мёртвым на том месте, где он заснул; череп его был раздавлен в крошку, словно по нему прокатился громадный каменный жернов, и кроме крови и этой крошки ничего совсем не осталось. И что орудия, которым ему размозжило голову, или следов злоумышленника, сотворившего это, найти никто не смог.
Что вместо небольшой дыры, пробитой накануне солдатами, в стене храма теперь зияла огромная пробоина, через которую мог пройти, не сгибаясь, и весьма высокий человек. Что после случившегося с Педро Ласуэном никто не отваживался войти внутрь; только брат Хоакин, упрекнув прочих за трусость, поднялся по ступеням.
Что остальные тем временем, говоря между собой, требовали немедленно покинуть проклятое место. Что брат Хоакин не появлялся в течение часа, однако никто из отряда, включая даже и сеньора Васко де Агилара, известного своей бычьей смелостью и безрассудством, за ним ступать не решился.
И что когда все готовы были уже выступать в обратный путь, к чему я их и побуждал, на ступенях появился брат Хоакин Герреро, целый и невредимый; что в одной руке он держал горящий факел, а в другой — несколько свёртков. Свёртки эти оказались индейскими рукописями, сделанными на коре и на выделанной коже.
Что при виде этих свёртков Хуан Начи Коком бросился к брату Хоакину со страшным криком, но Васко де Агилар сбил его с ног и связал; убивать же единственного проводника брат Хоакин запретил.
Что после этого сказал брат Хоакин, что внутри пирамиды есть сокровищница, полная золотых слитков и искусных изделий, украшенных дорогими камнями, и что от всех этих богатств каждому причитается такая доля, сколько он сможет унести, и клада хватит на всех. Но прежде чем воздать себе по заслугам, сказал брат Хоакин, надо было отомстить убийце Педро Ласуэна.
И что в этот самый миг меня ударили сзади по голове; и что я, оглушённый, упал, а когда пришёл в себя, был уже связан по рукам и ногам. Что предательский удар мне нанёс Васко де Агилар, находившийся в заговоре с братом Хоакином, о чём тот сам сообщил мне позже.
Что, пленив меня, брат Хоакин объявил, будто я совместно с проводником Хуаном Начи Кокомом вступил в сговор с дьяволом, чтобы погубить весь наш отряд, и пользуясь полученной от него силой, препятствовал осуществлению воли Церкви, убив лучших воинов, а также и другого проводника, полукровку Эрнана Гонсалеса.
Что взбешённые солдаты хотели прикончить меня тут же, но брат Хоакин остановил их, напомнив, что кровопролитие противно Господу нашему Иисусу Христу и Святому престолу, так что при обычных обстоятельствах меня надлежало бы сжечь на костре, но что из-за спешки, с которой следовало возвращаться теперь в Исамаль, со мной поступят иначе. И что, сказав так, он велел бросить меня связанным в сухой колодец, куда майя кидали предназначенных на заклание.
Что приказ его был тут же выполнен; и хотя я и думал, что обязательно разобьюсь о дно колодца, сего не случилось, поскольку я смог задержать своё падение, уцепившись за стены, а внизу сенота была мягкая земля. Что при том я всё же сильно ушибся и сломал себе ногу, отчего побег из колодца сделался немыслим. И что вокруг себя увидел я много человеческих костей и целые скелеты, оставшиеся от принесённых в жертву индейцев.
Что, хотя я боялся расправы и над Начи Кокомом, проводника они убивать не стали, нуждаясь в нём, чтобы найти дорогу обратно в Исамаль. Что через короткое время храм был разграблен, о чём я мог судить по довольным крикам наверху. Что вслед за тем голоса их стали удаляться, отчего я поверил, что останусь в этом страшном месте один, пока не погибну от жажды и голода.
Но что когда голоса почти стихли в отдалении, наверху увидел я брата Хоакина и подумал, что тот вернулся, чтобы пощадить меня или же чтобы покончить со мной, хотя бы и таким способом проявив милосердие. Однако же тот задержался, чтобы говорить со мной, вместо отпущения грехов проведя последнее дознание.
Что рассказал он мне, как подслушивал сам и подсылал подслушивать других все мои секретные беседы и с Эрнаном Гонсалесом, и с Хуаном Начи Кокомом, и признался, усмехаясь, как удавил полукровку, сонного, а затем вздёрнул его на суку на устрашение его соплеменнику и мне, но я не внял предостережениям. Что заколол он и помутившегося рассудком Фелипе Альвареса, за которым сам же ухаживал, чтобы тот своими завываниями не смущал остальных и не мешал двигаться к цели. От меня же брат Хоакин хотел узнать, отчего я променял веру Христову и любовь отца Диего де Ланды на туземные суеверия и дружбу немытого майя.
И что я ответил ему, что поступал не по уму, а по сердцу, и считал, что свитки индейские, которые хотел получить настоятель, должны были оставаться нетронутыми и спрятанными, пока не настанет их день, и не мне вмешиваться в их судьбу. И что летопись грядущего, которой алчет отец де Ланда, не для него предназначена.
Что от моих слов пришёл монах в неописуемую ярость, плюнул мне на голову, обозвав упрямым ослом, и уверил меня, что среди добытых рукописей есть и искомая, так как разосланные настоятелем доверенные лица рыщут по всему Юкатану и собирают все дьявольские писания, дабы уничтожить их, и ни одно не ускользнёт от них. И что проклял он меня и пожелал мне мучительной и долгой смерти, которую я, по его убеждению, совершенно заслужил, после чего оставил одного, подыхать как пса».
