Театр кошмаров - Таня Свон
Делиться ли этим с Ви? Этель даже не задавалась таким вопросом. Сейчас она походила на бутылку газировки, которую очень долго трясли, а теперь открыли. Боль как пена потоком хлынула наружу, и ничто не могло ее остановить.
– Я не смогла им помочь. В машине была аптечка, но все, что я делала…
Этель запнулась, зажала ладонью рот. Она так сильно боялась говорить об этом вслух…
– Рыдала. Я просто задыхалась в слезах, потому что испугалась: крови, дыма, боли. Видела сраную аптечку в открытом бардачке, могла дотянуться до нее, потому что мой ремень расстегнулся, но даже не шелохнулась.
Рыдания прервал надсадный смех. Этель обхватила голову руками и согнулась от боли, что пронзила тело раскаленными иглами.
Кажется, Ви погладил ее по плечу. Его касания казались далекими, призрачными. Будто во сне. Реальность Этель сейчас переместилась. Она снова оказалась в перевернутой разбитой машине наедине с собственной ничтожностью и телами своих родных.
– Я не знала, как поступить. Понятия не имела, как оказать первую помощь, а потому сделала худшее, на что была способна. Ничего. Просто забилась в угол салона и смотрела, как мои родители умирают.
– Этель, – Ви попытался ее обнять, но она отстранилась.
Она не заслужила это тепло и понимание. Ви должен ее осуждать. Должен ненавидеть за ее беспомощность и ничтожность так же, как она ненавидит себя.
– Не надо, – хлюпнув носом, Этель оттолкнула руки парня и тут же съежилась от боли и тоски.
Ви ее не послушал. Придвинулся и притянул Этель к себе, спрятав ее заплаканное лицо на своей груди. Это должно было успокоить Этель, но слезы с новой силой покатились из глаз.
Ее принимают. Ее готовы слушать.
– Я больше не позволю, – уткнувшись лбом в плечо Ви, шепнула она, – не позволю никому умереть. В этом мире слишком много боли. Я хочу это исправить. Хоть немного.
– Иногда, чтобы мир стал лучше, кто-то должен умереть, – холодно произнес Ви, и Этель резко отстранилась.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Нерешительная зелень против твердого золота.
– Зло – сорняк, который нужно вырывать с корнем, – Ви заговорил первым. – Твои родители были бы живы, если бы тот урод, который в вас въехал, сдох где-то по дороге. Разве я не прав?
Этель хотела возразить, но не нашла ни одного аргумента, который бы убедил даже ее саму. Она понимала, что Ви прав, но не хотела признавать это вслух. Боялась, будто сорвавшаяся с уст истина очернит ее душу. Но разве мысли – не первый росток тьмы?
Ви сделал вид, что не задавал свой вопрос. Этель сцепила ладони в замок и уложила их на коленки. Чтобы сбежать от одних мыслей, она снова окунулась в другие – о своем прошлом.
Она многое рассказала Ви о том ужасном дне, что омрачил всю ее жизнь. Многое, но не все. Было кое-что еще, о чем Этель раньше никогда не заговаривала. Однако сейчас ей безумно хотелось выплеснуть всю боль, выжать из памяти каждое, даже незначительное воспоминание, как гной из раны.
Может, тогда наступит долгожданное исцеление?
– Знаешь, тогда в машине я словно на какое-то время рухнула под лед и очутилась в зеркальном отражении нашего мира. Абсолютно таком же, но… пугающем, неестественном. Я видела, как оно утаскивает моих родителей. Звучит странно, но тени сомкнулись на них, как цепи, не выпуская. Я была уверена, что меня эта страшная иллюзия тоже проглотит…
– И что с тобой случилось? – В глазах Ви читался неподдельный интерес. Он жадно ловил каждое слово Этель, и она искренне не понимала, чем заслужила такое внимание. Тем более теперь, когда она говорила о бреде, в который ухнула, отключившись.
– Я сидела в машине, и из сиденья вылезли кукольные руки. В детстве я очень любила игрушки и особенно кукол, поэтому на удивление не испугалась, хотя понимала, что меня сейчас схватят.
– Тебя не схватили, – совершенно серьезно и уверенно проговорил Ви, и Этель чуть не спросила: «Откуда ты знаешь? Это ведь мое видение. Мой бред».
– Меня коснулись, – вспомнила она. – И вытолкнули обратно. Я даже не поняла, как это случилось. Просто раз! Будто кто-то в ладоши хлопнул.
– Изнанка коснулась тебя, отвергнутая смертью, – пробормотал Ви себе под нос. Он сказал что-то еще, но Этель не разобрала ни слов, ни их смысла.
– Изнанка? – эхом повторила она и утерла слезы тыльной стороной кисти. – Ты про что?
– У всего есть обратная сторона, просто большинство ее не видит, – задумчиво ответил Ви так, будто это было чем-то повседневным и простым. Но Этель его не понимала.
– У всего?
– Абсолютно. У мест, предметов и людей. Чтобы видеть – нужно знать. Чтобы знать – нужно однажды коснуться и выжить.
Несколько секунд Этель пыталась понять смысл сказанных Ви слов, но не могла. Это звучало как цитата из философской книги или пафосного кино.
– Не понимаю, о чем ты. Единственная изнанка, которую могу представить, – это изнанка одежды, – нервно прыснув, Этель дернула край платья. Она пыталась улыбаться, но губы дрожали, а бегающий взгляд выдавал панику.
– Изнанка – зеркало нашего мира, показывающее истину. Изнанка – это то, как Мир видит Нас. То, какими эмоциями, мыслями и чувствами мы наполняем его и самих себя. Изнанка – это мир, которого люди заслуживают. Персональный ад или рай.
Этель замутило. Ее пугало, с каким торжественным видом Ви говорил абсолютно странные вещи. В его глазах не промелькнуло ни искры озорства, на губах – ни тени улыбки. Он смотрел на Этель прямо и серьезно, ожидая ее реакции.
– Звучит как какой-то бред, – мотнула головой она, не найдя в себе сил соврать. Этель не поняла ничего из того, что Ви сказал. Смысл притворяться, будто она согласна или вовсе восхищена?
– Это не бред, – нахмурился Ви.
– Тогда это метафора? – предположила Этель. – Что-то вроде «глаза – зеркало души». «Изнанка – зеркало мира»? Только если в глаза всегда можно заглянуть, то где искать эту твою изнанку?
Ви щелкнул языком, а Этель почувствовала себя в чем-то виноватой. Она прикусила губу и понуро опустила голову. Этот разговор заставлял чувствовать себя ненормальной. Или же считать, что оказалась в темном парке наедине с сумасшедшим.
Что из этого хуже?
– Изнанку не нужно искать. Она всегда рядом, существует параллельно и незримо. Незримо… Для тех, кто не такой, как мы с тобой.
Кожу усеяли мурашки, а Этель показалось, будто холодные пальцы забрались под одежду
