Тонущая женщина - Хардинг Робин
– Марш в подвал. – Он толкает меня вперед. Я спотыкаюсь, но не падаю.
– Как скажете, босс, – с улыбкой произношу я, бросая на него взгляд через плечо.
И фланирующим шагом иду к лестнице.
* * *Я лежу на полу под тонким одеялом и думаю о том, что сообщил муж о Джесси – Картере Самнере. Он знал, кто я такая, когда в тот день подошел ко мне в тренажерном зале. Знал, что у меня есть деньги, шикарный дом и что я нахожусь в полном подчинении у властного человека. Догадался он, что я на грани безумия? Что ему не составит труда манипулировать мною, использовать меня в своих интересах? А наш план бегства в Панаму… Это все было для отвода глаз? Мой муж прав в одном: я законченная дура. Доверчивая. Жалкая.
Я вспоминаю Ли. Дай бог, чтобы с ней ничего не случилось, чтобы она не уехала с Джесси. Дай бог, чтобы она взяла деньги, билет на самолет и улетела одна. Я дала ей возможность начать новую жизнь, такую, какую хотела для себя. Под другим именем, в другой стране. Джесси отговорил меня от этого плана, потому что жаждал большего. Стремился заполучить все: деньги, особняк, престиж. И вот теперь его нет, а я замурована здесь.
Я размышляю о собственном плане бегства, который теперь будет трудно привести в исполнение. Нужно, чтобы Бенджамин выпустил меня из этой темницы. Мне необходимо вернуть его доверие. Тогда у меня появится пространство для маневра, и я сумею улизнуть, сымитировав свою смерть. Еще раз попробую «утонуть»? Пожалуй, это наиболее разумный выход. От стресса и усталости мысли путаются. Я изнурена физически и душевно. Я потерпела поражение, и сил бороться у меня нет. Одно утешает: так или иначе скоро я стану свободной. Я закрываю глаза и проваливаюсь в тяжелый сон.
Глава 48
Выходные проходят как в тумане. Я определяю, что это именно выходные по тому, что муж дома. Раз он не пошел на работу, значит, сегодня суббота или воскресенье. Однако вскоре я понимаю, что Бенджамин не собирается посещать офис. Он работает в своем домашнем кабинете, потому что меня нельзя оставлять одну. Пусть Джесси удален со сцены, но мне Бенджамин все равно не доверяет… по очевидным причинам. Я замышляла его убийство, чтобы присвоить себе все его богатства. Неужели он теперь меня побаивается? Как же это вдохновляет, воодушевляет – даже голова кружится!
Но я изображаю из себя кающуюся грешницу, вымаливаю у мужа прощение. Объясняю, что Джесси мною манипулировал, угрозами втянул в свои интриги, – что недалеко от истины. В конце концов Бенджамин поверил в искренность моего раскаяния. Еще бы! Я ведь, по его мнению, слаба, глупа, лишена силы воли – полное ничтожество. Он не подозревает, что мое раскаяние – это лишь уловка, хитрость, чтобы выбраться из подвала. Ведь, оставаясь пленницей, запертой в четырех стенах, я не смогу осуществить свой собственный план. И поэтому, когда муж меня выпускает, я возвращаюсь к своей прежней роли. Стряпаю для него, навожу чистоту в его доме, терплю от него наказания – и все это делаю с многозначительным блеском в глазах. Дни идут, но тревога Бенджамина по-прежнему ощутима. Он не ездит в свой офис в центре города, часами работает, запершись в своем кабинете. Охранник Нейт, рослый мускулистый детина, теперь несет службу в доме: стоит у входной двери, бдительно следя за каждым моим шагом. Я – лабораторная крыса в клетке, расходный материал: на мне ставят опыты, мониторят мое состояние, а если загнусь, не жалко.
Однажды утром, поставив перед Бенджамином тарелку с яичницей, я робко спрашиваю у мужа:
– Можно я сегодня съезжу к маме?
– Нет.
Другого ответа я не ждала, потому больше не говорю ни слова, не упрашиваю. Я надеялась попрощаться с мамой, но в каком-то смысле уже с ней попрощалась, давным-давно. Она не будет знать, что меня нет, а значит, и тосковать по мне не будет. С этим я примирилась. Однако, прибираясь в кухне, я замечаю, что Нейт о чем-то беседует с моим мужем: склонив головы, они что-то серьезно обсуждают. Через некоторое время Бенджамин подходит ко мне.
– Если хочешь побыть с зомби, езжай, – бросает он. – Но повезет тебя Нейт.
– Спасибо. – Мое лицо озаряет благодарная улыбка.
* * *Я сижу на заднем сиденье джипа, который ведет Нейт, смотрю на мелькающий за окном город. Это мой последний выезд в Сиэтл, который я всегда считала своим домом. Теперь для меня этот город все равно что чужая страна. Мой мир ужался донельзя – фитнес-клуб, гастроном, парк, – и, выйдя за пределы своей орбиты, я чувствую себя непривычно, как будто попала в незнакомый край.
– Спасибо, – благодарю я Нейта. Тот с тех пор, как мы выехали из дома, еще не произнес ни слова.
Он встречает мой взгляд в зеркале. В его глазах вопрос.
– За то, что убедил Бенджамина отпустить меня к маме.
– Нельзя запрещать человеку видеться с матерью, – отвечает он, включая поворотник. – Это не по-человечески.
Но в наших с Бенджамином отношениях все не по-человечески. И Нейт это знает лучше, чем кто-либо другой.
* * *В лечебнице царит атмосфера покоя и безмятежности, которую привносят нежные неяркие краски и естественный свет, льющийся сквозь большие окна. Меня встречает администратор Грета Уильямс. Она маленькая, хрупкая, как воробышек, утопает в лохматом кардигане. Вслед за Гретой я иду в сад, где моя мама сидит в мягком кресле и завороженно смотрит на кусты дикой розы и на жирных шмелей, кружащих над розовыми цветами. Я подхожу к ней, вдыхая душистый садовый аромат. Губы мамы чуть раздвинуты в довольной улыбке.
Вот почему я осталась с Бенджамином, подписала договор о полном подчинении и следовала его правилам. Здесь моей маме живется спокойно и комфортно; о ней хорошо заботятся; может быть, она даже счастлива по-своему, невзирая на все утраты: она потеряла память, себя, дочь. Я беру стул и сажусь рядом с ней. Разве она всегда была такой тщедушной? Прежде она была миниатюрной, но сильной. Я это чувствовала, когда она обнимала, утешала и поддерживала меня. Теперь ее тело одрябло, одряхлело, она чахнет, усыхает.
– Привет, мам, – шепотом здороваюсь я. Она обращает ко мне свое лицо. Взгляд ее на мгновение проясняется… Она узнала меня. Я в этом уверена. Но в следующую секунду глаза ее снова пустеют, и она отворачивается, опять смотрит на розы и шмелей.
Я беру в ладони ее руку с истончавшей морщинистой кожей и начинаю тихо рассказывать о том, как мы жили вместе. Вспоминаю только хорошее. Трудные времена, ошибки, безденежье – все это позабыто, прощено. Я помню только смех, ласку, безоговорочную любовь, какой родитель одаряет своего ребенка. Такой чистой любви я больше никогда не знала. В приукрашенной форме я рассказываю о своем супружестве, о своем романе, говорю ей, что она воспитала сильную энергичную дочь. Что теперь я сама себе хозяйка. Что я больше не жертва. Она не замечает ни бледнеющего синяка под моим глазом, почти полностью замазанного корректором, ни припухлости губы с правой стороны, появившейся после оплеухи Бенджамина. Я целую маму в щеку.
И прощаюсь с ней.
Глава 49
Я возвращаюсь домой. Бенджамин в своем кабинете. Он не выходит, чтобы справиться о самочувствии моей мамы и проверить, не расстроена ли я. Это не в его характере, и, если бы он вышел, я бы сильно встревожилась, не зная, чего еще от него ждать. Через закрытую дверь до меня доносится его серьезный голос: он с кем-то обсуждает рабочие дела. Разумеется, я и не думаю его отвлекать. И не считаю нужным попрощаться с ним.
– Пойду приму ванну, – сообщаю я Нейту.
Он кивает, сочувственно улыбнувшись мне. У Нейта есть мать. Он понимает, каково мне сейчас. Нейт не чужд человечности… в отличие от Бенджамина. Я медленно поднимаюсь по лестнице. Устало. Покорно. Но на душе невообразимая легкость. Потому что я готова. Готова уйти из жизни. Готова расквитаться с мужем.
Запершись в роскошной ванной, я поворачиваю краны до отказа. От горячей воды комната наполняется паром, создавая иллюзию, что я в джунглях. Шум мощной струи заглушит мой голос. Я не оставлю предсмертной записки: Бенджамин по прочтении не почувствует ничего… кроме облегчения. Ни стыда, ни угрызений совести, ни сожаления. И мгновенно уничтожит меня. Скажет своим друзьям и коллегам, что я была в депрессии, неуравновешенна, больна. Сбить с него спесь может лишь публичное унижение.
