Марсель Монтечино - Убийца с крестом
Гунц издал короткий, напоминающий лай смешок.
— Ты что же, угрожаешь мне, лейтенант? — В голосе его звучала бравада, но встречаться с Голдом взглядом он избегал. — Ты что же, собираешься пришить меня в один прекрасный день?
Голд вдруг почувствовал себя измученным и старым.
— Чего ты хочешь от меня, Алан? — устало спросил он.
— Знаешь, сколько хлопот ты доставил мне в эти выходные? — огрызнулся Гунц, довольный тем, что можно снова вернуться к упрекам. — На сколько телефонных звонков пришлось ответить? Глава местного отделения ФБР просто в ярости. Он хочет знать, почему его бюро не уведомили о готовящемся ограблении. И я не знал, что ему ответить. Тебе ведь прекрасно известно, банки — это их сфера.
— Но никакого ограбления не было. Просто мне позвонил один информатор, сказал, что прошел такой слушок. Да, мы ехали за их машиной. Но почем знать, куда они направлялись? Может, в цветочный магазин.
— Не пудри мне мозги! Это не соответствует моей информации. Мне сообщили, что за два часа до предполагаемого ограбления ты устроил там засаду. Это правда?
Голд пожал плечами и развел руками.
— За целых два часа! — продолжал Гунц. — И у тебя не нашлось, видите ли, времени уведомить федеральные власти, что один из банков может быть ограблен!
— Ага. А потом эти задницы приехали и стали совать носы в каждую щелку. Да они на всех смотрят как на дерьмо и снимают все сливки! Это был мой информатор, моя игра, мои ребята! Да пошли они знаешь куда!..
Гунц смотрел на него с изумлением.
— Нет, ты невозможен!
— Но ведь в конце концов все закончилось хорошо, ведь так?
— Хорошо?! Да ты совсем спятил! В одно ухо вопили фэбээровцы, в другое — адвокаты миссис Эскадириан. Она собирается подать в суд на городские власти, полицию, тебя, меня — всех! И может! За эту ковбойскую перестрелку, которую ты устроил на автостоянке у банка. Она считает, что твое безрассудное, безответственное поведение поставило под угрозу ее жизнь. Она заявила, что твои «безрассудные и рискованные действия» в такой деликатной ситуации, когда можно было все утрясти в ходе переговоров, нанесли ей «глубокую психологическую травму». Мне с трудом удалось успокоить ее. Мы с ней пришли к компромиссу. — Гунц усмехнулся краешком губ. — И компромисс этот строится вокруг твоей персоны.
«Вот оно, — подумал Голд. — Сейчас потребует у меня бляху».
— Мне пришлось пообещать миссис Эскадириан и ее адвокатам, что я больше не буду задействовать тебя в ситуациях, где ты можешь... ну... слегка переборщить, что ли... И мое отделение наконец-то оставят в покое. Итак, лейтенант, я забираю тебя с улицы. Ты больше не будешь заниматься грабежами, разбойными нападениями. В общем, уголовщиной. Ты больше не будешь попадать в ситуации, вынуждающие тебя палить из пушки налево и направо, нервируя честных граждан.
Голд испытывал чувство облегчения и смятения одновременно. Его бляха остается при нем. Но что за дело придумал для него шеф?
— О чем это ты?
Гунц откинулся во вращающемся кресле и улыбнулся ему. Он походил на довольного собой кота.
— Перевожу тебя на другую работу. Хочу поставить во главе одного нового важного дела.
Голда охватило дурное предчувствие.
— С этого момента наш непоседа Джек Голд займется другими непоседами, художниками. Авторами граффити! — Гунц расхохотался.
— Куда, черт дери, ты гнешь?
— Отныне ты начальник только что созданного специального подразделения по борьбе с клеветниками и осквернителями святынь.
— Чего-чего?
— Уверен, лейтенант, вы слышали об этих негодниках, что разгуливают по городу и малюют разные непристойные надписи и картинки на машинах, домах и церквях ваших соплеменников.
Голд не ответил.
— Так вот, всю субботу и воскресенье, когда я отбивался от миссис Эскадириан и Эда Форби, мне обрывали телефон твои собратья по религии. Сегодня утром — тоже. С шести утра. Не будет преувеличением сказать, что эти дети Давидовы испортили мне весь уик-энд. — Гунц холодно улыбнулся.
— Давай выкладывай, Алан.
— Сейчас, сейчас. — Гунц явно любовался собой. — Так вот, как раз перед тем, как ты ввалился сюда с этой вонючей соской, я говорил с советником Оренцстайном — не самым любимым мной представителем вашей нации, — и он категорически требовал от меня принять самые решительные меры, чтобы все эти безобразия прекратились. Особенно возмутили их события прошлой ночи. Думаю, ты в курсе, что произошло?
Голд заморгал.
— Нет.
— Вот как? А я-то думал, вы между собой уже перешепнулись. — Он снова холодно улыбнулся. — Короче, прошлой ночью некий сумасшедший размалевал краской целую кучу еврейских тачек — «роллсы», «мерседесы» и прочее. Ущерб оценивается в четверть миллиона. — Гунц громко расхохотался. — Знаешь, похоже, ваши от этого далеко не в восторге, а?
Секунду Голд размышлял, стоит ли прикончить Гунца прямо сейчас, на месте. Нечто аналогичное сделал в свое время в Сан-Франциско Дэн Уайт. Но потом раздумал. Он не будет убивать его, по крайней мере пока.
— Итак, советник Оренцстайн требовал от имени своих «вест-сайдских избирателей» — но мы-то с тобой понимаем, кто на самом деле стоит за ним, — требовал, чтобы я принял срочные меры против этих «зверств». — Гунц с иронией выговорил последнее слово. — И я принял. Сказал, что создал активную, мобильную, хорошо вооруженную группу по борьбе с клеветниками и осквернителями святынь. И это ничтожество Оренцстайн был совершенно счастлив. Особенно когда я сообщил ему, что во главе этой группы будет стоять его собрат по вере. Он даже что-то о тебе слышал.
На черта мне это дерьмо, подумал Голд. Лучше уж отдать бляху, прямо сейчас. Отстегнуть и отдать. А что потом? Сидеть целыми днями в одиночестве, вспоминая о славном прошлом? Ездить на рыбалку? Заняться каллиграфией? Керамикой? Совершить самоубийство?
— Все это сущий бред. От начала до конца. Тебе, как и мне, наверняка понятно, что все эти штучки проделывает пара-другая ребятишек, каких-нибудь панков с гиперактивной щитовидкой. Им скучно. И вот они напьются пива и начинают малевать свастики на дверях туалетов, вот и все. Все это ерунда.
Гунц молитвенно воздел руки.
— Разве это моя вина, что твоим соплеменникам под каждым камнем мерещится Гитлер?
— Но я вот уже двадцать девять лет в полиции, и после этого ты хочешь заставить меня гоняться за школьниками, какими-то мелкими хулиганами?
— Да ладно, чего кипятишься? Сегодня Оренцстайн хочет представить на заседании муниципалитета билль. Хочет, чтобы осквернение святынь рассматривалось отныне как уголовное преступление, нарушение гражданских прав, что-то в этом роде. Теперь мы знаем, что «святыни» на самом деле есть не что иное, как синагоги. Кто последний раз размалевывал стены лютеранской церкви? Ну, скажи мне, было такое или нет?
— Все равно — чушь собачья.
— Чушь или не чушь, но именно так обстоят дела. Сейчас на восьмом этаже расчищают кладовую. Там будет твой офис. Офис группы по борьбе с осквернением святынь.
Мужчины смотрели друг на друга через полированный стол, яростно сверкая глазами.
— Я не согласен.
Гунц подался вперед, кипя от гнева.
— А тебя никто не спрашивает! Я приказал — значит, все! Знай свое место, лейтенант! Я твой начальник, прошу не забывать. Если не желаешь подчиняться приказам своего непосредственного начальника, клади на стол бляху сию минуту! Я давно мечтал от тебя избавиться. Я бы свободно мог тебя уволить после этого прокола с банком, просто не хотелось иметь дела с этими придурками из профсоюза. Может, у тебя и полно поклонников в нашем департаменте, Голд, но поверь — я не из их числа!
— И слава Богу! — парировал Голд.
— Мне до чертиков надоело выступать на публике, выгораживая убийц вроде тебя всякий раз, когда они разряжают свои револьверы в детей и беременных женщин!
— Да что ты знаешь об убийцах! Ты ж... ни разу не сталкивался ни с кем опаснее мелкого спекулянта! Ты ж лет как пятнадцать не выходил на улицу! А когда и выходил, то только в качестве личного шофера своего шефа.
— Я знал, что ты подонок, знал уже давно, с тех пор как ты пришил эту черную бродяжку, с которой спал! Именно такие, аморальные, бесчестные люди вроде тебя позорят полицию!
— Да любой новичок, выехавший на патрулирование, имеет большее представление о том, что такое служба в полиции...
— Чего еще ждать от таких, как ты?..
— И куда храбрее! Ты ничтожество, дерьмо! Да каждый коп в городе знает, что ты не мог ужиться ни с одним напарником! Вот почему ты всю жизнь протираешь задницу в креслах! Ни один нормальный человек не согласится с тобой работать, ты, червяк! Потому что знает, что ты можешь пальнуть ему в спину! У тебя нет, не было и не будет друзей!
— Вон отсюда! — завопил Гунц, вскакивая и указывая на дверь.
— Ладно, я уйду. Здесь воняет, только не от моей сигары!
