Алан Уильямс - История ленивой собаки
На обочине появились два человека – вьетнамцы в черных легких кимоно. У обоих на уровне пояса – китайские автоматические АК-47. Один из них посветил фонариком в лицо Райдербейту и что-то буркнул, второй обошел их обоих и быстро обыскал на предмет оружия. Не сказав ни слова, он переложил паспорт Мюррея к себе в карман. После этого первый повел их по скользкой тропинке к хижине с огоньком.
Они вошли. На столе стоял фонарь «молния». Несколько мужчин, все в черных кимоно, сидели на грубых циновках вдоль стен. В комнате было накурено, пахло парафином и испорченной рыбой. Свет от лампы казался очень резким. Несколько минут Мюррей стоял и мигал воспаленными веками. Райдербейт стянул шарф, поднял на лоб защитные очки и быстро оглядел сидящих вдоль стен.
– Твои приятели? – спросил Мюррей.
– Друзья друзей, – ответил Райдербейт и шагнул к плетеной двери, но один из охранников остановил его своим АК-47. Они ждали.
– Смахивают на Виктора Чарли[38], – пробормотал Мюррей. – Какая-нибудь шуточка старины Пола?
– Они члены Као Дай. Слышал про таких? Мюррей кивнул, он был слегка удивлен. В те времена, когда все вертелось вокруг эскалации войны и полных фальши разговоров о мире, редко вспоминали легендарную гангстерско-религиозную секту Као Дай, члены которой, как и члены более пресловутых Бинь Хуен и Хоа Хоа, на протяжении долгого времени контролировали Кохинхину, Теперь это называлось Южным Вьетнамом. Као Дай, руководимые верховными воинами и избранными ими святыми и пророками, контролировали гангстерский Сайгон. Они были вовлечены в борьбу против французских колонизаторов, даже союзничали с самим Вьет Миком и обладали политической силой, пока в пятидесятых их не прижал президент Нго Дин Дием.
– Как, черт возьми, вы на них вышли? – шепнул Мюррей.
– Меня посвятили на прошлой неделе, солдат, – улыбнулся Райдербейт. – Я – один из их жрецов, свидетель Као Дай – Верховное Всевидящее Око.
– Похоже на психический диагноз, – ядовито сказал Мюррей и подумал, стоило ли ради этого покупать новую «хонду» и мчаться через джунгли в неизвестном направлении.
– Мои неазиатские святые – Виктор Гюго, сэр Уинстон Черчилль и Джо Льюис. Все они признаны духовными лидерами секты, – продолжил Райдербейт.
– А до чего дошел Пол?
– Он тоже жрец на какое-то время. Это контакт, понимаешь?
Мюррей покачал головой:
– Я не понимаю, Сэмми. Ты что, хочешь сказать, что мы вступили в союз с Као Дай?
Не успел Райдербейт ответить, как плетеная дверь распахнулась и на пороге появился худющий вьетнамец, склонившийся в глубоком поклоне:
– Messieurs![39] – сказал он и провел их к двери.
Они вошли в квадратную комнату без окон, освещенную единственной лампой с почти до конца закрученным фитилем. На диванах по обе стороны стола сидели двое мужчин. На круглом столе стояли маленькие металлические чашки, заварной чайник с острым носиком, поднос с резиновыми трубками, иголками и мелкими блюдцами. Кроме того, на столе стояла почти полная бутылка «Джонни Уолкера».
На одном из диванов, как древний римлянин, возлежал Пол.
– Salut, Murray! Tout va bien?[40] – сказал он.
Мюррей кивнул и посмотрел на второго мужчину. С первого взгляда было трудно определить, европеец это или азиат. Под глазами мешки, лицо, как контурная карта дельты Меконга. На нем был дорогой белый шелковый костюм и скромный галстук. Из нагрудного кармана торчал уголок носового платка, а чуть ниже нетрудно было узнать розетку ордена Почетного Легиона.
– Позвольте представить моего соотечественника монсеньора Банаджи, – начал Пол. – Монсеньор Банаджи – гражданин Вьетнама, но его родина Франция. Он был одним из самых крупных владельцев скаковых лошадей в Сайгоне.
Сморщенное лицо Банаджи растянулось в улыбке:
– А-а, это было в старые времена, – пробормотал он, – еще до прихода японцев, до того, как враги украли и отравили моих лошадей. Пожалуйста, присаживайтесь.
Пол махнул рукой в сторону бутылки с виски:
– Это? Или вы предпочитаете покурить? Хотя то и другое не смешивают.
– Я бы посоветовал вам курить, – голос Банаджи был тихим и унылым, лицо ничего не выражало. – Као Дай не признает алкоголь, его позволительно употреблять только почетным членам.
Мюррей взглянул на Пола и пожал плечами:
– Я покурю.
Банаджи обратился к вьетнамцу, который привел Мюррея и Райдербейта, и тот занялся приготовлением к курению.
– Вы прибыли точно в назначенное время, – продолжал Банаджи. – Как вы добирались?
Райдербейт объяснил. Банаджи кивнул, не выказав никакого удивления.
– Сегодня вечером был большой налет к востоку отсюда, – сказал он. – Может быть, вы видели? Их бомбардировки абсурдны. Дважды в месяц они сбрасывают бомбы на этот регион, а здесь, кроме маленькой деревушки, ничего нет. Она не имеет никакого значения. Во Вьетнаме ничего не имеет значения, кроме людей. Как и в воде рыба. Вы читали Мао?
– Кое-что, – сказал Мюррей. – Учебник для школьников-революционеров.
Пол хохотнул из своего гнезда из подушек:
– Ах, мой дорогой Мюррей, но он не писал для таких искушенных людей, как мы с вами!
Мюррей повернулся к Райдербейту и спросил на английском:
– Куда ты меня привез? Это что. Лондонская экономическая школа?
– Ты должен идти с ними в ногу, – улыбнулся родезиец. – Говори легко и спокойно. Они накуренные.
– Пожалуйста, говорите на французском, – сказал Банаджи. – У нас здесь нет друг от Друга секретов.
– Хорошо.
Вьетнамец поместил шарик опиума в чашечку резиновой трубки и протолкнул ее тупым концом одной из иголок.
– Почему мы здесь, монсеньор Банаджи? – спросил Мюррей.
– Мы должны поговорить о деле.
– На чьих условиях?
– Условия будут обоюдно согласованы, – сказал Пол. – Проблем никаких не будет. Мой друг Банаджи хорошо знает кое-кого из самых влиятельных людей в Юго-Восточной Азии. Мой дорогой Мюррей, даже несмотря на то, что война продолжается, некоторые вещи в основе своей остаются неизменными.
Банаджи протянул вперед руки – куриные лапки:
– Японцы, французы, американцы, – бормотал он, – нет никакой разницы, Foulus. Le Vietnam est foutu.[41]
– Вам известно, что мы хотим предложить? – спросил его Мюррей.
Вьетнамец передал Банаджи трубку и проворно поднес огонь к чашечке. Старый француз втягивал и надувал щеки, словно играл на гобое, с неприятным скрежещущим звуком втягивая дым. Он откинулся на подушки и тремя струйками, из носа и уголков рта, медленно, казалось бесконечно, выпускал дым.
Прошло некоторое время, прежде чем он ответил:
– Как я понимаю, у вас есть для нас деньги? Много денег. За определенное вознаграждение я готов попросить своих друзей помочь вам избавиться от них. У нас много методов и большой опыт. В самом Вьетнаме мы ограничены в своих действиях. Патрули, бомбежки, вьетконговцы и американцы затрудняют наш бизнес. Но вне Вьетнама, например, в Лаосе...
Мюррей взглянул на Пола:
– Вы обсуждали Камбоджу?
– Камбоджа отменяется, – сказал Банаджи. – Она слишком хорошо контролируется. Пол может вам об этом рассказать. У Сианука и так слишком много проблем – он играет сразу в несколько игр, чтобы беспокоить американцев больше, чем это необходимо, – он вдруг передал трубку Мюррею. – Но Лаос – совсем другое дело.
Прежде чем принять трубку, Мюррей еще раз посмотрел на Пола:
– Насколько подробно вы обсуждали операцию, Чарльз?
– Мой дорогой Мюррей, я должен быть откровенен. Как сказал монсеньор Банаджи, у нас нет секретов друг от друга.
– Он бы посчитал меня полным идиотом, если бы я выложил все при первой же встрече.
– Вы доверяете мне. И Сэмми.
– Без вас, Чарльз, операции вообще бы не было. Так – фантазия среди руин Ангкора. Но с Сэмми и его подходами третьей степени у меня просто не остается выбора. А что монсеньор Банаджи понимает под «определенным вознаграждением»?
– Почему бы не задать этот вопрос ему лично? Мюррей спросил.
– Тридцать миллионов американских долларов, монсеньор Уайлд.
Мюррей поднес наконечник трубки к губам и кивнул вьетнамцу, который тут же поднес огонь к опиуму. Он осторожно затянулся, наблюдая за шариком в чашке, втянул сладкий дым через легкие в живот и, задержав дыхание, как ныряльщик, передал трубку дальше Райдербейту, который уже тянулся к ней обеими руками.
– Тридцать миллионов, – медленно повторил Мюррей. – Это целое состояние. Это глупо.
Банаджи не пошевелился.
– Не глупее, чем предлагаемая вами операция, монсеньор Уайлд.
– Я не предлагал никаких операций, монсеньор Банаджи. Все, что здесь произошло, организовано Чарльзом Полом и присутствующим здесь Сэмми. Я в этом не участвую.
– Монсеньор Уайлд, без моей помощи вы ничего не сможете сделать. Какой толк от вашей доли, если вы не сможете переправить ее в надежное место?
