Олег Андреев - Вокзал
Тот кивнул.
– Я сейчас долбанусь глазом о него и закричу. У меня кожа нежная, девичья, синяки долго держатся. А тебе попадет за твои способы и методы ведения допроса.
Как?
– Умная ты. Только задним умом. Все поглядываешь, не работает ли магнитофон. ЭТОТ не работает. Вот ЭТОТ работает.
Тимошевский вынул из кармана диктофон «Сони», перемотал пленку и запустил на воспроизведение.
«…Я сейчас долбанусь глазом о него и закричу. У меня кожа нежная, девичья, синяки долго держатся. А тебе попадет за свои способы и методы ведения допроса. Как?» – прозвучало в комнате.
– Ты еще только раздумывала, давать или не давать прыщавому балеруну, а я уже «узбекское дело» раскручивал.
Леонид Константинович кивнул Саушкину, и тот включил основной магнитофон.
Тимошевский не врал. Таким способом добывали признания не только в Узбекистане. Это в кино и в Америке полицейские долго раздумывают над правомерностью его применения, зачитывают права, предоставляют два звонка и адвоката, стараются не допрашивать детей без присутствия взрослых. На самом деле так бывает только в самом начале службы. Мораль и право отступают на задний план, когда ты ежедневно разгребаешь грязь, служишь ассенизатором общества. Волей-неволей притупляется и чувство справедливости. Со мной так, а почему я в белых перчатках? И выпить не дураки. И взять для плана. Даже для куражу. Я на дежурстве как собака мерзну, а он идет покачиваясь, сыт, пьян и нос в табаке. Домой придет, не исключено, что от любовницы, а жене наврет, что вынужден был пить – начальство заставило, обстоятельства так сложились. Так нет же. Посиди пару часов. Я тебе моральный облик испорчу.
– Шантаж, милая, отдельная статья. Нежную твою кожу никто портить не собирается. Сама все расскажешь, Оксана Панчук. И что было, и что не было, что на сердце, что под сердцем, что будет. А иначе – казенный дом и дальняя дорога.
Вот такой пасьянс мы с тобой разложили.
Оксана вспомнила, как однажды ночью к ним в дом постучали. Сказали: радиатор потек, воды попросили из-под крана. У них был собственный домик на окраине вблизи шоссе.
Оксана накинула на ночнушку халат и открыла. В дом ввалились два парня. Ее отбросили к стене. Старший включил маленький свет и по-хозяйски расположился в единственном кресле.
– Где вещи? – спросил он буднично.
– Какие вещи? Кто вы такие? Я закричу…
– Кричать ты не будешь. У тебя мать с сердцем. Зачем волновать?
Договоримся полюбовно.
– Танцора твоего вещи. С гастролей привезли, – уточнил второй.
Мать в соседней комнате спросила через стенку, что происходит и почему у нее гости в такое время. Оксана не стала ни кричать, ни звать на помощь.
Визитеры все объяснили сразу, а она была понятливой девочкой. Оксана успокоила мать. Пришли коллеги из филармонии, срочные гастроли, надо решать, ехать или нет. Такое не раз бывало, если кто-то заболел. Слава богу, мать поверила.
– Он оставил баул, но там ничего, кроме наших костюмов и реквизита. Ничего такого.
Оксана не сказала, что был еще и полотняный мешок. Зачем им знать? Она и сама не знала, что в нем. Не продукты точно. Выступая в районных городках, сельских клубах, они обычно отоваривались у местных или на рынках. Так дешевле.
Порой в сельском магазине можно было наткнуться на очень приличные вещи.
– Ну что ж, будем будить членов дружной семьи. Николай, притащи сюда мамашу.
– Нет… Не надо. Есть еще мешок.
Она хлопнулась на колени и, не стесняясь задравшейся ночнушки, полезла под кровать. На свет был извлечен мешок.
Один из парней достал нож-бабочку и вспорол нитки на горловине. Внутри оказался еще один мешок. Его постигла та же участь. Третий слой – целлофан, в нем мелко порубленная зелень.
– Ну вот, а говорила… Чайник поставь.
– Брось, Коля, дома раскумаримся. Кстати, сама-то, сучка, чего не возишь?
Твой танцор солидный приварок имеет. Короче, теперь в курсе. Будешь тоже возить. Адреса тебе скажем. Там, считай, в любом огороде второй огород растет.
За мак побольше, за дрянь поменьше. Но смотри. Сработаешь налево, как твой хмырь, кончишь так же. Пошли, Колян.
Они ушли, оставив на полу ошметки осыпавшейся с ботинок уличной грязи.
Оксана машинально сгребала их ладошкой в одну кучку.
Наутро ее вызвали в городской морг на опознание. Голый человек под несвежей простыней еще совсем недавно был ее партнером, невесть каким, но партнером. Без него номер перестал существовать.
– Что вы от меня хотите? – спросила она, еще раз пережив ужас почти двухгодичной давности, но там были ублюдки, там было совершенно понятно, чего от нее хотят, а здесь…
Странно, но уже упомянули и Ларина, и Бруневу. Насколько она знала – такие не берут. Во-первых, муж замначальника, во-вторых, для кого и зачем?
Ларин? Маловероятно. Нет, невозможно. Жена работает на фирме. Дочь учится.
Сам получает прилично. Она скорее поверила бы во взятки при устройстве на работу, но ведь ее-то взяли с улицы. Хоменко никак не мог подмазать. И предоставлять вагоны для товарных перевозок не может. Не товарная станция.
Оставались зал игровых автоматов, видеотека, автоматы кофе-эспрессо и сигареты. Но на них, говорили, носильщики сидят. Им никто и не препятствовал, и не собирался отказывать. Пусть транзитники развлекаются. Бизнес не чахнет, значит, аренду платят исправно.
И главное, Ларин – ее будущий муж, она не может сказать про него ничего плохого, даже если бы знала…
– Ты меня слышишь или нет? – потряс ее за плечо Тимошевский. – Про твои шашни со старпером не один я знаю. Это бедолага Хомяк глаза на тебя вытаращил, как при базедовой болезни, и ничего кругом не замечает, но, думаю, его уже просветили.
Оксана улыбнулась:
– Ничего я вам не скажу.
Она говорила это уверенно. Она знала: теперь ее защитят.
И Тимошевский этот поворот уловил. Чем же так пригрел девчонку Ларин? Она явно была уверена в своей безопасности, уверена, что ее защитят. И вишь, даже тюрьмы не боится.
Нет, любовницу так не защищают…
Любовницу – нет, а вот жену…
Ах вон что за пироги. Старик обещал ей жениться. Старый трюк.
– Это он тебе когда пообещал? – спросил как о неважном Тимошевский.
– Что пообещал?
– Жениться на тебе? Вчера или сегодня?
Оксана опешила:
– Откуда вы… кто вам?..
Попал! В десятку, в самое яблочко. Теперь бы не сорвалось.
– Да сам Ларин и сказал.
Оксана презрительно хмыкнула. Но без особой уже уверенности.
– Вчера мы с ним чего-то о женах болтали, о любовницах. Он мне на тебя пожаловался – капризная, дескать, девица. Тяжело, мол, мне, старику, ее удерживать. Может, отдать ее Хоменко?
– Вы врете, – совсем уже неуверенно сказала Оксана.
– Я ж не телепат, – улыбнулся Тимошевский. Ах как удачно он угадал. – Я сам ему и посоветовал. Это старый трюк.
– Не правда, он позвонил жене, он при мне сказал, – заторопилась Оксана.
– Жене? Позвонил? Он? – Тимошевскому не стоило большого труда расхохотаться. Действительно, старый дурень, даже жене позвонил! Совсем крыша поехала. – А ты уверена, что он не с телефонными гудками разговаривал?
– Вы все врете.
– Хочешь проверить? А? Хочешь?
Оксана растерялась. Да, она хотела знать правду. Не мог этот боров угадать, что как раз сегодня…
– Хочу.
– Запросто. – Тимошевский достал записную книжку, нашел домашний номер Ларина, набрал и включил громкую связь. Сначала было занято несколько раз, а потом прорезался голос Людмилы Лариной.
После долгих любезностей и соболезнований Тимошевский спросил робко:
– У меня, знаете, один весьма щекотливый вопрос. Тут у меня сидит Оксана Панчук, знаете?
– Знаю, – язвительно ответила Ларина.
– Она утверждает, что Виктор Андреевич собирается с вами разводиться.
– Что за глупость?!
– Вы извините. Но это важно для дела. Он вам звонил, он говорил, что разводится с вами?
– Кто? Витя? Со мной?! – очень убедительно сыграла Ларина. – Ничего подобного. Так ей и передайте, мы с Витей любим друг друга. Как раз сегодня мы все с ним уладили. А по какому, собственно, поводу?..
Оксана молчала.
Она даже до ответов жены Ларина уже все поняла. Ее опять обманули.
Страшно, позорно, подло…
Она уже сказала об этом Хоменко – бывает, что обстоятельства сильнее тебя, сильнее привязанности и уважения, сильнее долга и порядочности, сильнее дружбы и любви. Она повторяла про себя эту фразу, и раз за разом становилось легче.
Нет, не легче. Просто внутри образовывалась некая пустота безразличия. Пропади они все пропадом. И Ларин со своей поздней любовью, последним соколиным полетом, лжец и подлец. И Хоменко – честный, занудный правдолюбец, от любви которого в будущем только грязная посуда, тетрадка с расчетами семейного бюджета и нервотрепка – пошлют в горячую точку или оставят на развод. Больше всего беспокоил дом. Как там они?
