Вы меня не знаете - Имран Махмуд
Сначала я так и смотрел на него, как будто он сошел с ума. Ясен пень, что Джамиль мертв. Мы вчера весь день разбрасывали по квартире волосы и разливали кровь. Понимаю ли я его? Нет, не понимаю. Но когда я уже хотел сказать это вслух, до меня вдруг дошло. Дошло впервые. Встало на место, как поршень в цилиндр.
Это странно, но в последнюю очередь дошло до Ки. Хотя она пережила такое, что ее мир вроде как перевернулся с ног на голову. Нужно сделать скидку на это. И еще это она занималась всей дальнейшей херней. Она бронировала билеты. Она их оформляла. Она смотрела новости и шарилась в инете, искала что-нибудь о Джамиле, он же Джей Си, R.I.P. и так далее. Я так думаю, в ее голове ничего еще не закончилось. Вся это херота до сих пор длится. Потом, когда она окончательно подтвердила бронь, откинулась на стуле и посмотрела на нас, до нее тоже дошло. Бах. Белые огоньки у нее в глазах исчезли, и она вдруг всхлипнула. И плакала по-настоящему. Плакала сильно. Плакала, наверное, за нас троих.
Но потом случилась очередная херня, и все поменялось.
Кира и Курт должны были улететь на следующий день. Надо было спешить. Так спешить, что мы готовы были купить билеты почти в четыре раза дороже обычной цены. Короче, я собирался поехать в аэропорт, чтобы их проводить. Мы до сих были на нервах и, наверное, за все эти три дня поспали часа три.
На самом деле, они тянулись как три недели. Каждая секунда длилась так долго, что казалось, в нее вмещалась тысяча мыслей. Мы в основном тем и занимались, что думали. Без необходимости друг с другом не заговаривали. Как будто, заговорив, мы воскрешали Джамиля. Он и так сидел у меня в голове двадцать четыре на семь. Весь в скотче. Валяется, заляпанный моющим средством и содой, у мусорных баков, как мешок цемента. Но я не мог его воскресить. Никто из нас не мог.
Все, что мы делали эти три дня, было вроде как из-за вины. Если мы включали телик, то как будто искали новости. Если кто-то шел в душ, то как будто чтобы смыть кровь. Даже мытье посуды казалось чем-то плохим. Как будто чем больше мы старались не касаться этой темы, тем чаще она вылезала и била по морде. Один раз стало вообще невыносимо, и я не выдержал.
Курт и Ки сидели перед теликом. Никто его толком не смотрел, он шел просто фоном. Ки выглядела так, будто кто-то умер. Это было неудивительно, но я не мог видеть ее такой.
– Ки, ты не виновата, – сказал я в пространство.
– Не хочу об этом говорить. – Она пялится в телик.
– На твоем месте мог бы быть и я.
– Но это был не ты. А я. – Она оборачивается ко мне.
– Да, но ведь мог бы. И вообще, это же он вытащил пистолет, а если ты сам приходишь с пистолетом, ты должен быть готов, что тебя застрелят.
– У тебя все так просто, да? – Ее глаза сверкают на бледном лице.
– Серьезно. Я бы застрелил его, если бы пришлось.
– Но ты не застрелил. Я его застрелила. И ты даже не спросил почему.
– Мне все равно. Он заслужил.
– У тебя все либо черное, либо белое, да? – Она встает. – А у меня нет. Из-за меня погиб человек.
– Брось, Ки. Человек погиб из-за себя.
– Но это я его убила. Это ты понимаешь? В этом суть.
– Тут тоже все не просто черное или белое, да? – Я тоже встаю и беру ее за предплечья, чтобы притянуть к себе.
– Да, не просто, – она вырывается, но вся ее запальчивость вдруг пропадает, – но ты же не веришь в серые зоны.
Теперь уже я начинаю злиться. С чего это она так считает?
– Почему тогда? Почему он не заслуживал смерти? Он хотел застрелить Курта. Курт, по-твоему, заслужил умереть?
– Я о том же. Никто не заслуживает смерти за свои поступки. Может, чего-то и заслуживает, но не этого. – Она падает обратно на диван, подтягивает голые коленки к подбородку и закрывает глаза.
– А чего он тогда заслуживал? Чего он заслуживал за то, что толкал людям сраный крэк? Шлепка по жопе?
– Иди на хер, – говорит она тихо, как будто батарейка у нее почти села.
– Не, Ки, сама иди на хер. Ему ничего не было за все, что он творил. А теперь он свое получил.
После этого обстановка стала довольно тяжелая. По правде говоря, мы все друг друга напрягали. Квартира была слишком маленькая, чтобы в ней двадцать четыре на семь жили трое. Особенно после того, как один из них убил человека.
Так что мы все почувствовали облегчение, когда пришло время выезжать. Мы были на нервах, это да, но нам хотелось выйти из квартиры. Мы там задыхались.
До сих мы ничего не слышали об убийстве, разве что слухи, но в новостях ничего не было ни про полицию, ни про что. Но Ки на всякий случай купила билеты на утренний рейс, чтобы особо не светиться.
Ки разбудила нас с Куртом и сунула нам под нос кофе и тосты. Но было рано, да и настроения завтракать ни у кого из нас не было. Сумки мы собрали заранее, так что они, набитые, стояли готовые у дверей. Мы решили, что деньги пока останутся у меня, раз их нельзя взять в ручную кладь. Потом, когда Курт с Кирой обустроятся, мы решим, как их передать. Лучшее, что мы придумали, – это пересылать их через шарашки, которыми пользуется мама, когда отправляет деньги родственникам в Нигерию. Пересылать по частям, пока не придумаем ничего лучше. Ки изучила вопрос, и вроде бы отправить что-то типа двух косарей можно без проблем.
Когда они оделись и собрались, оба посмотрели на меня так, будто мы видимся в последний раз. Хотя я ехал в аэропорт с ними, Курт сдавил меня в объятиях и сказал только:
– До скорого, бро.
Клянусь, я стою и чуть не плачу, но оборачиваюсь посмотреть на Ки. На ней просто джинсы и худи, но она такая чистая и красивая, что меня непонятно почему накрывает безнадега. Я всматриваюсь в нее, пытаясь запомнить, как она выглядит в эту минуту, чтобы сохранить это воспоминание и доставать, когда будет
