Джозеф Кэнон - Хороший немец
— Но убить человека…
— Тебе пришлось.
— Нет. Дело было сделано. Остановить его я не могла. И тогда я убила его. Его же оружием, пока он еще был на мне. Убила. А ведь могла и не убивать. Ты считаешь, я осталась прежней. — Она опустила голову. — Я хотела остаться прежней. Делала вид, что ничего не изменилось. Но не получилось.
— И не надо. Живи настоящим. Послушай, Лина. Он изнасиловал тебя. И мог даже убить. Нам всем на войне приходилось совершать страшные вещи.
— И тебе тоже?
— Да.
— Что именно?
Он взял ее лицо в свои руки и посмотрел прямо в глаза.
— Я забыл.
— Как — забыл?
— Потому что я снова нашел тебя. И все прочее забыл.
Она отвернулась.
— Ты хочешь, чтобы я тоже забыла.
— Обязательно забудешь. Мы будем счастливы. Разве ты не хочешь этого?
Лина слабо улыбнулась.
— И начнем мы здесь. — Он повернул ее лицо к себе и стал целовать, в щеку, затем в губы, набрасывая карту их мирка. — Мы уже начали. Когда любишь, забываешь все. Для этого любовь и изобрели.
Наконец они задремали — не глубоко, перешли в забытье, легкое, как туман после дождя. Они все еще лежали в постели, не отпуская друг друга, когда он услышал, как хлопнула дверь, шаги у соседней комнаты — окружающий мир возвращался.
— Надо одеться, — сказала она.
— Нет, подожди немного, — ответил он, не отпуская ее из объятий.
— Мне надо подмыться, — сказала она, но так и не двинулась, довольная тем, что лежит рядом с ним, в легкой дремоте, пока они не услышали быстрый стук в дверь. — Ой, — вскрикнула она, и едва успела набросить край простыни на них обоих, как Лиз открыла дверь, и удивленно замерла в дверях, в замешательстве широко раскрыв глаза.
— Ой, извините, — сглотнула она, быстро отступила назад и закрыла за собой дверь.
— Боже, — воскликнула Лина и, выскочив из постели, схватила одежду, скомкав, прижала к груди. — Ты не запер дверь? — Он, усмехаясь, смотрел на нее. — Что ты смеешься?
— Смотрю, как ты прикрываешься. Иди сюда.
— Фарс какой-то, — сказала она, не слушая его. — Что она подумает?
— А тебя это заботит?
— Это неприлично, — сказала она, а затем, поняв, что сказала, тоже заулыбалась. — А я — приличная женщина.
— Была.
Она, как девчонка, прикрыла ладонью улыбку, затем швырнула его брюки на кровать и стала натягивать платье.
— Что ты ей скажешь?
— Скажу, чтобы в следующий раз стучала подольше, — ответил он, уже встав и натягивая брюки.
— Такое часто случается, да?
— Нет, — ответил он, подошел к ней и поцеловал. — Только в этот раз.
— Одевайся, — сказала она, улыбаясь. И повернулась к зеркалу. — Ой, посмотри на меня. Я не причесана. Расческа есть?
— В ящичке. — Он кивнул на туалетный столик. Застегнув рубашку, стал завязывать шнурки на ботинках, глядя на ее отражение в зеркале с той же сосредоточенной внимательностью. Она открыла ящичек и стала искать.
— Справа, — сказал он.
— Тебе не надо так оставлять деньги, — сказала она. — Это небезопасно.
— Какие деньги?
Она показала сотенную банкноту Талли.
— Тем более нет замка. Любой может…
Он подошел к туалетному столику.
— А, это. Это не деньги. Это вещдок, — бросил он, не задумываясь ни о Талли, ни о чем-либо другом.
— Что ты имеешь в виду — вещдок?
Но он уже не слышал ее и смотрел на банкноту. Что там говорил Дэнни? Штрих перед номером. Он перевернул банкноту. Штрих, русские деньги. Он на мгновение задумался, стараясь понять, что бы это значило, а затем с ленивым безразличием отбросил все мысли в сторону, не желая больше прерывать этот день. Положив банкноту обратно, он нагнулся и поцеловал Лину в голову. Она по-прежнему пахла лавандой, к которой теперь примешивался запах их тел.
— Я буду внизу через две минуты, — сказала она, стремясь поскорее уйти отсюда, как будто эта комната была гостиничным номером, который они сняли надень.
— Хорошо. Поедем домой, — сказал он, с удовольствием произнося это слово. Выходя, он взял туфли Лиз.
В коридоре он подождал, пока Лиз ответит на его стук.
— Эй, Джексон, — сказала она — по-прежнему смущенная. — Извини, что так получилось. В следующий раз вешай галстук на ручку двери.
— Твои туфли, — сказал он. — Я их позаимствовал.
— Клянусь, ты был в них великолепен.
— Ее промокли.
Она взглянула на него:
— Это нарушает правила проживания, ты же знаешь.
— Это не то, что ты думаешь.
— Да? Мог бы и соврать.
— А что тебе вообще надо было? — спросил он. Ему было слишком хорошо, чтобы объяснять что-либо.
— В основном убедиться, что ты жив. Ты же пока здесь живешь, не так ли?
— Я был занят.
— Угу. А тут я беспокоилась. Ну, мужики все такие. Кстати, тебя тут спрашивали.
— Потом, — сказал он равнодушно. — Еще раз спасибо за туфли.
Она приставила руку к голове, отдавая честь.
— Всегда пожалуйста. Эй, Джексон, — сказала она, остановив его. — Смотри, особо не увлекайся. Это ж только…
— Это не то, что ты думаешь, — повторил он.
Она улыбнулась:
— Тогда перестань ухмыляться.
— Разве?
— Рот до ушей.
Он что, улыбался? Сходя по лестнице, он не понимал: неужели его лицо действительно сияет так, что сразу видно, как они очумели от счастья? А вся близость свелась к лирике популярной песенки. Но кому какое дело?
Он выключил патефон и, наконец закурив, стал мерить шагами комнату, вместо того, чтобы лежать в постели — обычный ритуал, перевернутый с ног на голову, как и все остальное. Сколько времени прошло с тех пор, как вот так же пускалась к нему, желая его? На улице мокрые листья блестели по-новому, как монеты. Русские деньги. У Талли были русские деньги. Он все еще лениво обыгрывал этот факт в голове, когда у двери раздался топот. Берни, вытирая ноги о коврик, тряс зонтиком. Аккуратный мальчик, который учился играть на пианино.
— Где вы, черт побери, пропадали? — спросил он, торопливо заходя. — Я везде ищу вас. Уже несколько дней. — С легким упреком.
— Работаю, — привел Джейк единственное законное оправдание. А сейчас он улыбается?
— У меня других дел полно, сами знаете. Я тут как на побегушках. А вы смылись, — дребезжащим, как будильник, голосом сказал Берни.
— Вы получили новости из Франкфурта? — спросил Джейк, словно проснувшись.
— Кучу. Нам нужно поговорить. Вы же не сказали мне, что здесь есть связь. — Он положил папки, которые принес с собой, на пианино, как будто собирался закатать рукава и сесть за работу.
— Это может подождать? — спросил Джейк, не желая включаться.
Берни удивленно уставился на него.
— Ладно, — сказал Джейк, уступая, — что они сказали?
Но Берни стоял, уставившись прямо на Лину, которая спускалась по лестнице. Волосы снова, как и положено, были заколоты назад. Платье покачивалось в такт шагам. Очередной выход. У двери она остановилась.
— Лина, — сказал Джейк. — Познакомься, пожалуйста. — Он повернулся к Берни. — Я нашел ее. Берни, это Лина Брандт.
Берни продолжал глазеть, затем неуклюже кивнул, смущенно, как и Лиз.
— Мы попали под дождь, — сказал, улыбаясь, Джейк.
Лина вежливо пробормотала «здравствуйте».
— Нам надо идти, — сказала она Джейку.
— Минутку. Берни помогает мне собирать материал для статьи. — Он повернулся. — Так что они сообщили?
— Это может подождать, — сказал Берни, не отводя взволнованного взгляда от Лины, будто неделями не видел женщин.
— Все в порядке. Какая связь? — Уже заинтересованно.
— Поговорим об этом позже, — сказал Берни, отводя взгляд.
— Позже меня здесь не будет. — И добавил, поняв причину его замешательства: — Все в порядке. Лина со мной. Давайте, выкладывайте. Успехи есть?
Берни неохотно кивнул.
— Кое-что, — сказал он, но смотрел теперь на Лину. — Мы нашли вашего мужа.
На минуту она замерла, а потом, схватившись за край пианино, тяжело опустилась на банкетку.
— Он не умер? — спросила она наконец.
— Нет.
— Я думала, его убили. — Ее голос звучал монотонно. — Где он?
— В Крансберге. По крайней мере, был.
— Это тюрьма? — спросила она так же безжизненно.
— Замок. Недалеко от Франкфурта. Не тюрьма, точно. Скорее гостевой дом. Для людей, с которыми мы хотим поговорить. Мусоросборник.
— Не поняла, — сказала она в замешательстве.
— Они так его называют. Есть еще один, недалеко от Парижа — Ашан. Сборные пункты, где тайно держат ученых. Вы же знаете, что он участвовал в ракетной программе?
Она покачала головой.
— Он никогда не говорил со мной о работе.
— Неужели?
Она взглянула на него.
