Джонатан Нэсоу - Двадцать семь костей

Опять тишина. Она откинула москитную сетку, сняла халат со спинки стула и босиком прошла в детскую комнату. Оба лежали в постели Марли. Холли подумала, стоит ли ей говорить о том, что не нужно спать в одной кровати? И начиная с какого возраста детям негигиенично спать в одной спальне? Внутренний голос подсказывал ей, что с наступлением полового созревания, которое у Марли начнется через пару лет. Тот же внутренний голос подсказал ей, что самое время расспросить об этом своих знакомых.

— Сгиньте, нечестивые! — сказала Холли. Именно так говорил ее отец (учитель английского языка в государственной школе, человек, настолько же далекий от веры, насколько его отец был религиозным). Этой фразой он всегда будил Холли и ее сестру.

Во время завтрака Марли был рассеян. Он играл с кашей, разводил по ней круги ложкой, которую держал пальцами ноги, и пускал пузыри в горячий шоколад (при желании он мог бы взять чашку ногами, но предпочитал пить через соломинку). Когда подошло время ехать в школу, ему дважды пришлось напоминать о том, чтобы он взял свою сумку, а во время поездки он вел себя удивительно Тихо, расположившись на заднем сиденье. Холли спросила, все ли с ним в порядке.

Поймав ее взгляд в зеркале, нагнулся к Дон, сидевшей на переднем сиденье.

— После лежки, — сказал он.

Когда они подъехали к школе, Дон выпрыгнула из автобуса и побежала к своим подругам, которые чертили мелом классики на тротуаре у школьной лестницы, ожидая, пока откроются двери. Марли перебрался на переднее сиденье.

— Так что случилось? — принялась допытываться Холли, помогая ему повесить сумку на шею, поперек груди.

— Я слышал, как вы говорили с Доусон о Человеке с мачете вчера утром.

Проклятие!

— Ты рассказал об этом Дон?

— Нет. Но нам нужно оружие. Вчера вечером агент Пандер давал мне свой пистолет. У меня получилось, тетя. Я могу стрелять.

— Понятно. — Холли нагнулась к нему; они смотрели друг другу в глаза и дышали друг другу в лицо, это был ритуальный гавайский жест, которому она научилась в Исаленском институте. Марли, очевидно, не стал чистить зубы после завтрака, она почувствовала запах каши и шоколада в его дыхании, но сейчас было не лучшее время напоминать об этом. (Умение выбрать нужный момент и проявить снисходительность — вот две тонкости, которые многие родители так и не могут усвоить.)

— Я поинтересуюсь насчет этого, — пообещала она. — А еще я попробую узнать, не преподает ли кто-нибудь на острове кикбоксинг. Чтобы ты смог научиться кое-каким приемам.

— Ты самая лучшая, тетя! — Он поцеловал ее в щеку и выпрыгнул из автобуса, изобразив удар карате своей голой ногой. Потом — другой.

— Бах! — выкрикнул он. — Получай, Человек с мачете! Вот тебе!

«ПВШ», — подумала Холли. Правильный воспитательный шаг. Она почувствовала, что приобретает сноровку в подобных делах. Конечно, Марли еще не достиг периода полового созревания. «Не приобрел достоинства» — так говорили на Сент-Люке. Он еще «не приобрел достоинства». Но она надеялась, что этот момент не застанет ее врасплох.

Льюису снился снег. Серый снег. Густой серый снег безмолвно падал с помрачневшего дневного неба. Чей-то голос позвал его в дом, пока он не обжег ноги. И лишь тогда Льюис понял, что это не снег, а пепел. Началось извержение вулкана. Льюис побежал к дому — деревянному сараю, покрытому ярко-розовой краской, — его крыши он почти не видел. И тут он понял, что не может идти. Пепел падал ему на ноги. Кожа стала сходить с его ступней, плоть тлела у него на икрах… он видел, как сквозь пепел появляются кости… он заковылял к сараю… странно, он не чувствовал боли… покачиваясь, он передвигался на обрубках своих лодыжек, как балерина на пуантах… он не успевал… слой пепла становился все выше и выше, он душил его…

— Мистер Льюис?

Он открыл глаза и понял, что лежит в своей кровати, на своем острове. Никакого вулкана, никакого извержения.

— В чем дело?

— Доктор Воглер ждет вас внизу, сэр. — Джонни толкнул дверь в спальню бедром и, пятясь, вошел в комнату. В руках он держал серебряный поднос для завтрака со стаканом томатного сока с ромом и флаконом аспирина. Этот человек был просто незаменим.

— Сколько сейчас времени?

— Полдвенадцатого. — Джонни поставил поднос рядом с кроватью.

— Черт возьми, — простонал Льюис, садясь. — Аспирин и ром — убойная смесь.

— Похоже, о вас уже позаботились, мистер Льюис, — проговорил Джонни, нагибаясь, чтобы подобрать что-то с пола.

— Что это?

— Хорошо, что вы такой общительный человек. — Джонни передал Льюису нечто, что валялось у него под кроватью. Это был огромный бюстгальтер, как минимум десятого номера. Льюис снова застонал — память вернулась к нему, все события прошлой ночи прокручивались в ускоренном темпе. Самые последние воспоминания были наиболее хаотичными. Эмили Эпп, лежащая на нем. Голая, с закрытыми глазами, ее бледные, похожие на арбузы груди возбужденно вздымаются… Однако он хорошо запомнил все, что произошло в лаймовой роще. Это происшествие буквально отпечаталось у него в голове: все образы, запахи, звуки, даже касание губ девушки с Монтсеррата, которое…

Монтсеррат. Вулкан. Его сон. Неужели он… Нет! Сто тысяч раз нет! Он ничего не почувствовал, твердо убеждал себя Льюис. Идея о том, что с последним выдохом ты забираешь душу человека, абсурдна. Более того, она еще и безумна. Монтсеррат снился ему лишь потому, что он знал, с какого острова приехала та проститутка.

Льюис отхлебнул «Кровавой Мэри Энн», отрыгнул томатный сок.

— Отведи доктора Воглера во внутренний дворик, приготовь для него кофе и скажи, что я буду с минуты на…

— Мистер Льюис.

— …на минуту. Что?

Джонни кивнул в сторону окна спальни. Небо было почти таким же темным, как и во сне Льюиса.

— Немного поздно для сезонного шторма? — спросил Льюис. На Сент-Люке существовала поговорка, которую знал каждый ребенок: июнь — слишком рано; в июле — возможно; если август, то всегда; в сентябре — уже сложно; в октябре — никогда.

— Сейчас самое начало месяца. Говорят, во время октябрьских гроз ветер дует не так уж и сильно, зато дождь льет как из ведра.

— Отведи доктора Воглера в салон, — велел Льюис. — Я сейчас спущусь.

Спортивная куртка из голубой льняной ткани в полоску, бело-голубой галстук-бабочка.

— Боюсь, у нас будет еще один сокращенный сеанс, — проговорил Воглер, многозначительно поглядывая на часы.

— Не беспокойтесь, — отозвался Льюис. — Я не хочу продолжать лечение. Мне следовало бы позвонить вам и отменить курс, но у меня все вылетело из головы во время подготовки к похоронам.

Психоаналитик несколько раз моргнул за толстыми линзами очков в красной черепаховой оправе.

— Должен заметить, мистер Льюис, что это не очень хорошая идея. Вы…

Льюис прервал его:

— Если даже и так, это мое последнее слово. И закончим дискуссию.

Воглер пожал плечами:

— Вам виднее. — Воглер снова посмотрел на часы. Он воспринял эту новость легче, чем ожидал Льюис. — У вас есть еще несколько минут. Не хотите о чем-нибудь поговорить? Все равно вам придется платить.

— Вообще-то я хотел вас кое о чем спросить. Эта мысль пришла мне прошлой ночью. Понимаете, я много думал о Хоки, о том, как легко мы можем все потерять и как ценен каждый день нашей жизни. Поэтому я решил выбросить всю дурь из башки и начать писать роман, который хотел написать… в общем, когда я еще учился в школе.

— Я вас поддерживаю, — пробормотал Воглер.

— У меня уже есть главный герой. Он, то есть она… она совершенно чокнутая, и я не знаю, как называется это заболевание.

— А какие у нее симптомы? — Воглер подумал, что либо Льюис спрашивает совершенно искренне, либо это более изощренная версия ситуации «доктор, у одного моего друга проблема…».

— В том-то и дело, что у нее нет никаких симптомов. За исключением того, что она верит в совершенно безумные вещи… даже не знаю, как вам это сказать. Она считает себя вампиром, верит в призраков или что-то в этом роде… Ладно. Я придумаю что-нибудь пооригинальнее. Скажем так, она верит в некоторые вещи, которые заставляют ее совершать плохие поступки, но совсем не те, которые она совершала бы, находясь в нормальном состоянии.

— У нее бывают галлюцинации?

— Не думаю.

Воглер решил, что вопрос был искренним.

— То, что вы описали, похоже на манию. Такое нечасто встречается в клинических случаях. Это психическое нарушение наподобие шизофрении, но в отличие от шизофрении во время данного заболевания редко отмечаются галлюцинации, психосоциальные функции не нарушаются, а поведение обычно не выходит за рамки нормы, за исключением тех сфер, с которыми связана мания. В то время как при шизофрении подобные нарушения считаются странными, то есть абсолютно невероятными и не имеющими отношения к реальной жизни, для мании они вполне естественны. Довольно замысловатый диагноз. В игру вступают различные факторы, связанные со смешением культур, особенно если мания связана с религиозной и духовной сферами…