Барбара Абель - Невинность палачей
Жермен.
Очень красивое имя… Он бы с удовольствием познакомился с ней поближе: время за приятной беседой идет быстрее. Постойте-ка, а какой сегодня день недели? Это очень неприятно, когда ты не знаешь, какие запланированы мероприятия. Нужно будет обсудить это на ближайшем координационном совете и, быть может, даже ввести систему оповещения о семинарах, которые проходят в течение недели… Его коллега Виктор Лебран уже поднимал этот вопрос на прошлом собрании. Почему никто его не поддержал? Франсис вздохом выражает свое раздражение – вот уже много месяцев он возмущается неповоротливостью бюрократической машины, но никто его не слушает. В конце концов, это не только его проблема, он устал повторять, что организационные вопросы касаются всех служащих отдела, но если…
Какой же все-таки сегодня день?
Франсис хмурится и пытается отыскать в памяти хоть какой-то ориентир, подсказку, которая поможет определиться с днем недели. Он уже готов задать вопрос своей очаровательной соседке, но одергивает себя: разве может дама заинтересоваться мужчиной, который понятия не имеет, какой сегодня день? Не то что бы он рассчитывал за ней приударить – на этой стадии еще рано решать. Франсис уверен в своем обаянии и, в общем и целом, любит производить приятное впечатление. Поглядывая на соседку украдкой, он приходит к мнению, что она очень даже в его вкусе. Он не очень хорошо понял, почему они оказались тут вместе, но говорят же: не клади плохо, не вводи вора в грех… Как бы то ни было, долгое путешествие на заднем сиденье автомобиля – это чудесная возможность познакомиться поближе.
– Вы, случайно, не знаете, когда мы будем на месте?
Прекрасное начало беседы – сдержанное, вежливое, дающее простор для ответа. Франсис знает, что в повседневной жизни он не слишком тактичен, хотя и нахалом не был. Но к женщине он всегда умеет найти правильный подход… Вот и сейчас он улыбается и ждет, пока дама ответит.
Однако она, кажется, не услышала вопроса.
– Прошу меня простить, – предпринимает он еще одну попытку. – Вы, случайно, не знаете, когда мы будем на месте?
Наконец Жермен реагирует: поворачивается к Франсису, заставляет себя улыбнуться и произносит слащавым тоном:
– Конечно знаю, мсье! Мы прибудем на место точно через сорок две минуты и двадцать три секунды!
– Благодарю, дорогая мадам! – с очевидным удовлетворением откликается старик. – Вы очень любезны.
– Рада быть вам полезной, – отвечает Жермен, передразнивая великосветскую учтивость своего спутника.
Довольный Франсис всматривается в нее с еще бóльшим интересом. Похоже, между ними пробежала искра. По меньшей мере, дама находит его общество приятным. И, приободрившись, он придвигается поближе.
– Мой дорогой друг, мы, кажется, уже встречались?
– Не думаю, – отвечает она все тем же медоточивым тоном. – Я бы запомнила!
– Оставьте его в покое! – обрывает ее Алисия, которая следит за разговором и, конечно, понимает, что Жермен над ним насмехается.
– Хорошенькое дело! – бормочет старуха уже своим обычным недовольным тоном. – Двум старикам и поговорить нельзя!
Франсис огорчен, что им мешают, и, хмуря брови, переводит взгляд на Алисию. Ее лицо кажется знакомым, но ни фамилии, ни даже имени ее он вспомнить не может. Неприятная женщина, злючка! Какие-то обрывки воспоминаний и сожалений вертятся в уме, играют с ним в прятки… Он старается понять, что же все-таки происходит, и скоро на него снова накатывает раздражение.
Старик намеревается подхватить нить разговора, нарушить молчание, которое почему-то его пугает, вернуться к тому месту, где их прервали. Потому что с неожиданной остротой он предчувствует, что слова – это последнее оружие против своеволия окружающих, которое у него еще остается. Он открывает рот, чтобы осадить нахалку, но ничего не выходит. Мысли внезапно перемешиваются, скользят между сознанием и горлом, и кажется, что картинки-воспоминания ставят друг другу подножки, разбиваются о стены воспоминаний и разлетаются тысячей осколков, лишенных всякого смысла… Франсис созерцает разруху, его мысли разбегаются кто куда, прежде чем он успевает поймать какие-то обрывки намерений, подхватить несколько кусочков суждений, уцепиться за пару фрагментов мнений, которые в итоге приходится отпустить, потому что непонятно, что со всем этим делать… Он уже не знает, что хотел сказать, и по какому случаю, и в какой форме… И только раздражение остается – это послевкусие ссоры, только вот вспомнить, что это была за ссора, тоже не получается.
В этой сумятице нити-мысли перепутываются до такой степени, что скоро Франсис уже не может их развязать, и он закрывает рот и отказывается от сражения, которое для него, он это смутно предвидит, все равно бы обернулось проигрышем.
Алисия Вилер
Они только что проехали Верден и теперь находятся в сотне километров от германской границы. Если повезет, через час с небольшим наконец можно будет вздохнуть с облегчением. Сделать остановку, поесть и поспать несколько часов в какой-нибудь гостинице. Алисия снова начинает надеяться или, по крайней мере, допускает мысль, что все может закончиться благополучно. Если повезет. Если очень повезет… Она впивается пальцами в руль, сдерживается, чтобы не выжать педаль до упора. Было бы глупо попасться на превышении скорости. Мысли теснятся в голове, и она пытается их упорядочить, найти решение для каждой проблемы, которая вырисовывается на горизонте и кажется, вопреки всему, совершенно нерешаемой, неприступной.
Нельзя расслабляться ни на секунду…
Было бы уместно послушать новости, узнать, объявлено ли уже о нападении на мини-маркет, но радиоприемник в авто сломался несколько месяцев назад, а покупку нового она пока не может себе позволить. Алисия надеется всей душой, что заложников обнаружили не слишком быстро и у них будет возможность въехать на территорию Германии без специальных проверок.
Для начала нужно решить, что делать со старой гарпией. Пора ее отпустить, и сделать это нужно до пересечения границы. Не может быть и речи о том, чтобы тянуть с собой дополнительную обузу, положение и без того сложное. Она жалеет даже, что втянула в это сумасшествие отца… Она сожалеет о многих вещах: о том, что действовала слишком импульсивно, что не обдумала все как следует, хотя обстоятельства и не оставили ей выбора. Допущенные ошибки бродят по кругу в голове – нестройная литания, чье эхо резонирует в бесконечности, не давая ни секунды передышки. Выстрел Тео все еще неутомимо вибрирует в ней – мгновение, когда судьбу заело, как поцарапанную виниловую пластинку, которая все никак не хочет останавливаться.
Лучше бы она оставила старуху в мини-маркете…
Нужно как можно скорее от нее избавиться.
Но как? Алисия понимает, что, как только она освободит заложницу, та немедленно свяжется с полицией и флики легко вычислят их местонахождение и намерения. Она понятия не имеет, какие договора заключили между собой Франция и Германия со времен объединения Европы, не знает даже, имеет ли смысл эта сумасшедшая гонка… С того времени, как было разрешено свободное передвижение в шенгенской зоне, имеет ли французская полиция право преследовать их вне границ страны? Если нет, сколько понадобится времени, чтобы немецкие силы правопорядка получили законное право их задержать?
Столько вопросов и так мало ответов!
Глядя на дорогу, Алисия думает, что между ней и фарами авто есть сейчас определенное сходство – так же, как и они, женщина пытается пронзить окружающий ее мрак, отчаянно стремится к будущему, которого еще не видит, потому что оно погрязло во тьме. Что ждет ее там, за лучом света? Что за чудовища поджидают ее, притаившись в ночи? Что за ловушки рассеяны у нее на пути, куда она по наивности или незнанию может угодить?
Столько сомнений и так мало гарантий…
И, в довершение ко всему, призраки прошлого вернулись, чтобы ее помучить. Если их поймают, помимо преступлений, совершенных ею и Тео в магазине (а они сами по себе настолько тяжелы, что надежды на искупление нет), ей конец. Как только будет установлено ее подлинное имя и факт похищения ребенка тринадцатью годами ранее, приговор за эти годы, украденные из адской, зато вполне законной жизни, обещает быть неподъемным.
Столько страхов и почти никакого утешения…
Нужно поговорить с Тео! Объяснить то, что никто другой ему никогда не скажет. Рассказать, как все было на самом деле, прежде чем полицейские не изложат ему свою версию фактов.
Полиция и, может статься, его биологический отец.
Она подавляет нервную дрожь. Перспектива новой встречи с мужем пугает ее не меньше, чем пожизненное заключение. Показательная кара… Ей не хочется даже думать о том, что этот человек, возможно, получит какие-то родительские права по отношению к Тео. Это невыносимо – хуже, чем тюрьма. Она готова на все, лишь бы ее сын никогда не узнал этого отца, о существовании которого не догадывается. Но если дела пойдут совсем плохо, он должен знать. Слишком большой риск – допустить, чтобы он услышал все от кого-то другого, а не от нее.
