Пол Мейерсберг - Жестокая тишина
Дэвид отнес ее вещи в спальню, которую приготовили для нее, переселив младшую дочь Карен к ее старшей сестре Нэнси. Это была детская. При виде игрушек и плюшевых зверюшек Полетт почувствовала себя взрослой. Дэвид спросил, будет ли она сейчас разбирать свои вещи, и показал ей два ящика в шкафчике, которые освободили для нее. Дэвид улыбнулся ей. Оба понимали, что добились кое-чего: в течение некоторого времени они будут жить под одной крышей.
Пандора торопливо выпила чашку жасминового чая, приготовленного горничной миссис Уинг. Ей хотелось как можно меньше говорить об исчезновении Алека. Она была смущена: ведь как жена она оказалась несостоятельной. Теперь, в этой дружной семье, она чувствовала себя чужой, как бедная родственница, зависящая от милости других, не способная позаботиться о собственной дочери.
– Полетт может жить здесь, сколько захочет, – сказала ей миссис Уинг.
– Всего несколько дней. Я все еще навожу справки о муже.
– Если мы можем чем-нибудь помочь, только скажите. Представляю, как тяжело это для вас обоих.
Но даже говоря об Алеке, Пандора не думала о нем. Она думала, хватит ли у нее смелости позвонить Уайлдмену, а целуя на прощание Полетт, думала о его губах.
– Ма, ты не волнуйся особенно. – В глубине души Полетт была рада, что мать уезжает. – Со мной все будет в порядке.
Целуя мать, она целовала Дэвида. От предчувствия у нее по коже побежали мурашки. Теперь у меня есть кто-то, кто принадлежит только мне, думала она. Она представила себе, как они с Дэвидом завтракают, оба в пижамах, как он садится на край ее кровати. Тут уж она его не упустит.
Рука Пандоры, набирающая номер, который дал ей Уайлдмен, дрожала. Она сидела на кровати и смотрела на свое отражение в большом зеркале. «Что ты делаешь?» Слыша телефонные гудки где-то там, далеко, Пан, а может быть, и Дора, отвернулась, чтобы не видеть это отражение. Он снял трубку после третьего звонка.
– Слушаю.
Пандору испугал его резкий тон. «Положи трубку! Положи скорее!»
– Это Пандора.
– Как дела? У вас все в порядке? – Голос стал мягким, приветливым и нежным.
Пандора успокоилась.
– Мне кажется… Может быть, мы можем встретиться?
– Ну конечно. Когда?
Она чувствовала по его голосу, что он рад ее звонку. Их голоса как бы сплетались воедино.
– Может быть, сегодня вечером, если вы свободны. – Голос ее звучал нерешительно.
О нем этого сказать было нельзя.
– Я приду. Или же вы хотите, чтобы мы встретились где-нибудь в другом месте?
– Нет, лучше здесь. Около восьми. – Может быть, она совершает ужасную ошибку? Может быть, лучше где-нибудь просто поужинать вместе? Но она хотела встретиться с ним наедине, чтобы кругом никого не было.
– Я приду.
Она почувствовала, что он собирается положить трубку.
– Подождите. Вы же не знаете адреса. Ранчо Парк-драйв, 12570.
– Не беспокойтесь. – Он говорил, как Полетт, когда та пыталась ее успокоить. Он записал ее адрес? Запомнил?
– Тогда до встречи. – Ее опять затрясло. Ну что ж, она ведь всегда сможет перезвонить ему и отменить встречу, не так ли?
Они немного помолчали, словно оба ждали, что другой скажет еще что-нибудь, затем он положил трубку. Она тоже положила трубку, чувствуя себя, словно школьница, договорившаяся о тайном свидании. С прикроватной тумбочки ей с фотографии улыбался Алек. Чему он улыбается? Он улыбается ей или той девушке? Но если у него была одна, должно быть, существовали и другие. И все эти годы он гулял напропалую. За кого она вышла замуж? Что за человек в действительности ее муж? Но тогда что за человек, на котором женился Алек? Что она за жена? Шлюха. Пандора решила, что когда этот человек придет, они будут только беседовать и ничего больше.
Уайлдмен отошел от телефона и взглянул на Хэммонда. Тот, сгорбившись, сидел в кресле. Глаза были пусты, лицо небрито, руки висели, как плети. Уайлдмен посмотрел на Лору и увидел танцовщицу, которую обычно хотел.
Лора стояла у раскрытого ящика и пила из стакана чай. Интересно, кто звонил? Неужели она? Лора боялась. Хэммонд стал живым трупом. Они сломали его. Зачем она ввязалась в это дело? Они просто скоты. Это же абсурдно. Она – соучастница преступления, от которого не выигрывает ровным счетом ничего. Она губила себя своими же руками. Наверное, так происходит, когда любишь кого-то больше, чем себя.
– Когда ты собираешься его отпустить?
– Еще не время, – ответил Уайлдмен.
– Но ты не можешь все время держать его здесь.
– С ним все в порядке.
– Но он не помнит собственного имени.
– Может быть, дадим ему новое имя. Какие будут предложения?
– Не надо шутить.
– Это не шутка. Если бы я этого не сделал, он бы продолжал свои попытки меня убить. Я только нейтрализовал его. – Уайлдмен опустился на колени перед Хэммондом. – Ты знаешь, что пытался убить себя?
Хэммонд тупо уставился на Уайлдмена.
– Да.
– Ты разбил свою машину. Тебе повезло, что остался жив, ты это понимаешь?
– Да. – Хэммонд беспомощно уставился в глаза Уайлдмену.
– Ты знаешь, сколько времени ты уже здесь?
– Да.
– Сколько.
– Да.
– Ты находишься здесь с пятой страницы. – Уайлдмен слегка улыбнулся, подумав о своем сценарии. Если бы даже Хэммонд был киноактером, то и тогда не смог бы сыграть убедительнее.
– Мне надо идти, – сказала Лора. Хватит у нее мужества уйти и никогда больше не возвращаться?
– Веди машину поаккуратнее. – Казалось, Уайлдмен читает ее мысли – эти слова прозвучали, как угроза.
Дэвид Уинг сидел на кровати Полетт. На нем был черный купальный халат. Полетт слушала его голос, который только-только начал ломаться. Он рассказывал ей сказку.
– Однажды много лет назад за тридевять земель в стране под названием Китай было восемь дней в неделе. В месяце было восемь недель и в году по восемь месяцев. И каждый восьмой день назывался «днем желаний». Один раз в неделю каждый мужчина и каждая женщина могли делать то, что хотели, но всего лишь один день.
– Это, должно быть, было прекрасно! – сказала Полетт, поджимая под себя ноги и закутываясь в одеяло.
– Да. Для всех это был самый любимый день в стране. Но в конце концов они его потеряли. Император издал указ отменить этот день. И с тех пор осталось только семь дней, как и сейчас.
– Почему?
– Потому что люди и в другие дни стали делать то, что делали в восьмой. Они не могли сопротивляться своим желаниям, стали обманывать и все испортили. Поэтому и пропал «день желаний».
– Как им не стыдно! – Полетт хотела, чтобы Дэвид остался с ней в ее комнате. Она все думала, не является ли этот сегодняшний день одним из тех давно позабытых «дней желаний». Но даже в свои двенадцать лет Дэвид Уинг умел сдерживаться. Он поцеловал Полетт в лоб и пошел в свою спальню, а Полетт после этого долго не могла заснуть: Дэвид не закрыл за собой дверь.
7
Зазвенел звонок в дверь. Я была на лестнице, спускаясь вниз. Я застыла на месте, мне не хотелось открывать дверь. Не знаю, сколько я так простояла. Звонок зазвенел снова.
Не надо было его звать. Неужели мне и вправду хотелось видеть его? О чем нам говорить? Что я ему скажу? Что он станет делать? Займемся ли мы любовью? Чего же я тогда хотела? Я чувствовала себя подростком, не знающим, что делать, и ждущим подсказки.
Открывая дверь, я чувствовала, что меня всю трясет. «Не бойся, ты же хотела его видеть». Его вид поразил меня: он улыбался. Но увидев мое лицо, улыбка с его лица исчезла.
– Что случилось?
– Я очень боюсь.
Он дотронулся до моей руки.
– После того, что вам пришлось пережить, это вполне объяснимо.
Я отстранилась. Мне нужно быть сильной. Я закрыла входную дверь и прошла в гостиную. Он пошел за мной. Я чувствовала, как он смотрит на мою спину, мои ноги. Он вспоминал.
– Хотите выпить?
– Нет, пожалуй, но вы не стесняйтесь. Дрожащей рукой я налила себе что-то, первое, что попалось под руку. Когда попробовала, оказалось – «шерри». Терпеть не могу «шерри». Я рассказала ему историю о мокрых следах на кухне.
– Мне кажется, это был мой муж, он вернулся.
– Зачем бы он стал это делать? Я имею в виду, что он даже не показался вам на глаза?
– Не знаю, что и думать.
– Вам действительно надо нанять частного детектива.
– Да, вы правы.
– Если… Если только вы хотите найти его.
– Конечно, хочу. – «Что он имел в виду?» Он приблизился ко мне. Мне захотелось убежать, броситься к двери, к окну, прочь отсюда.
– Вам не хочется пить это. Давайте-ка я достану лед и приготовлю вам что-нибудь приличное…
– Не возражаете, если я сяду? – сказала я. «Почему он должен возражать, ведь это же мой дом». Я была, как во сне. Я чувствовала, что теряю самообладание. Опустившись в кресло, я увидела, что он наклоняется надо мной. «Только не трогай меня. Не касайся моей руки». Я этого не произнесла. Неужели он прочел мои мысли?
