Пол Мейерсберг - Жестокая тишина
Позднее, придя в себя, я увидела, что он лежит рядом со мной. Глаза его были закрыты. Я взяла в руки его голову и поцеловала. Щеки у него были немного колючими. Пока я спала, у него отросла щетина. Мне хотелось проглотить его, я жаждала его плоти. Он лежал рядом, как теплая статуя. Я погладила его, прижалась к нему, играла с ним, как с большой куклой. Он был моим, он принадлежал мне. Все начинается с тела и кончается телом. Я уткнулась носом в его мягкие волосы. Он поглаживал мое горло. Когда он раскрыл рот, вместо криков оргазма я услышала тишину. Он весь дрожал. Он не был во мне, но мне казалось, что он все еще живет где-то внутри меня. Он заговорил, но я ничего не слышала. Может быть, он поверял мне какую-то тайну, в чем-то признавался. Я кивнула, улыбнулась и упала на его. Мы были вместе, внутри друг друга.
Я проснулась, когда тишину разорвал будильник. Я вся была мокрая от пота – затылок, под мышками, под грудью. Мне было холодно. Он ушел. Я села. Почему он ушел, ничего не сказав? Я не понимала – это что, сон? У меня не было иллюзий, что все это просто был сон. Я встала с кровати и прошла в ванную, не помыться и не в туалет, а просто взглянуть на свое тело. Не знаю, что я ожидала увидеть, наверное, что-то новое, какое-то изменение в себе. Но не было никаких следов, никаких синяков. Ничего очевидного. Побаливали бедра. Я провела рукой между ног, стараясь вспомнить или восстановить те ощущения, что я испытывала с ним. Я потрогала ложбинку между ягодицами, но это не было похоже на прикосновение его языка. Я надела купальный халат Алека, даже не думая о нем. Теперь его отсутствие казалось мне чем-то совершенно незначительным. Все мои мысли были заняты отсутствием человека со шрамом.
Шрам. Я видела его перед глазами, языком чувствовала его неестественную упругость. Шрам был символом этого человека. Почему я не называла его по имени? Ведь я же знала его: Чарльз Уайлдмен. У меня был его телефон. «Позвони ему. Позвони ему прямо сейчас». Но что я скажу? «Спасибо тебе огромное за эту ночь». Как театрально. Нет. Мне хотелось сказать: «Приходи, приходи скорее и принеси с собой свой шрам. Я хочу трогать его. Почему? Потому что он, как свет, светит и греет меня».
Я сошла вниз. Я чувствовала себя расслабленной, размягченной, вялой. Чем бы сегодня заняться? У меня не было никаких планов, никаких встреч. Я пошла в кабинет Алека. Мне хотелось увидеть его там. Чтобы он там был. Не Алек. Тот, другой. «Пандора, ты больна. Немного секса на стороне, а это ударило тебе в голову. Проблем и без того хватает, и ты думаешь только о том, чтобы тебя трахали». Но дело не только в этом. В голове все звенело – восторг, легкость. Я помнила только экстаз.
Я стояла в кабинете, оглядываясь по сторонам, затем выглянула в окно. Неужели я больше никогда не увижу Алека? Не являлся ли этот в сущности посторонний мне человек какой-то заменой ему? Что-то коснулось моего лица, словно крылья какого-то насекомого. Я подпрыгнула от страха и инстинктивно взмахнула рукой. Это оказались две проволочки, свисающие с потолка. Сначала я удивилась, затем вспомнила, что здесь висела модель самолетика, повешенная Алеком. Этот самолет загадочным образом шлепнулся ночью в бассейн, когда мы предавались в воде сексуальным играм. Я стала искать самолетик. Но он исчез. Должно быть, Алек его убрал.
По дороге на кухню я вспомнила необычную латинскую надпись на его фюзеляже. Iacta Alea Est. Жребий брошен. Простите! «Жребий брошен» – именно эти слова он прошептал мне на ухо. Во мне опять пробудилось желание. Я пошла к телефону в гостиной, чтобы позвонить ему. Я стала набирать номер, но нервы не выдержали. Я положила трубку и вместо этого набрала номер Уингов, чтобы поговорить с Полетт.
– Папа вернулся? – были ее первые слова.
– Нет, дорогая, не вернулся.
Ее молчание, последовавшее за этими словами, казалось, обвиняло меня. Это мама виновата, что папа ушел, она разбила нашу жизнь.
Последовавший затем торопливый разговор о том, хорошо ли ей там и правда ли, что Дэвид славный парнишка, все ли у тебя там есть, – явился чем-то вроде подтекста этого обвинения. Почему ты ничего не делаешь, чтобы найти папу – это было то, что думала и хотела сказать Полетт. Когда, передав ей поцелуй, я положила трубку, чувствовала я себя отвратительно.
На кухне, ожидая, пока сварится кофе, я расплакалась.
Я рыдала, я выла. Я опустилась на пол и раскачивалась из стороны в сторону. Я выплакала все, что накопилось в душе, чего я почти никогда не делала. Я чувствовала, что меняюсь, меняюсь в физическом смысле слова. Как доктор Джекиль, выпивший снадобье, которое превратило его в мистера Хайда. Это вселяло в меня ужас. Но в этом липком страхе, омываемом моими слезами, был проблеск восторга.
8
Пандора читала сценарий «Ящика», который она нашла возле бассейна в тот день, когда исчез Хэммонд. Она решила, что это было последнее, что он читал, прежде чем исчезнуть. Она перелистывала страницы без особого внимания. Какой-то странный фильм.
ПАВИЛЬОН: МАНСАРДА. ДЕНЬ
Он осторожно, очень аккуратно открывает дверцу ящика. Наклоняется, шарит внутри. Из темного чрева ящика вытягивает скорчившуюся Женщину. Он вынимает ее из ящика и придерживает за талию. Глаза Женщины открыты, но кажется, что она не понимает происходящего, затем она окончательно теряет сознание. Когда она падает, он поднимает ее и несет к ванне в дальнем углу мансарды.
Ванна полна воды. Мужчина опускает Женщину в воду. Она начинает шевелиться. Он приподнимает ее и начинает мыть губкой.
Чтение прервал резкий звонок телефона.
– Мисс Пандора, это Элис. У нас плохие новости…
Пандора почувствовала, как кольнуло сердце, огнем полыхнуло внутри.
– У вашего отца удар. Это случилось вчера ночью. Его увезли в больницу.
– О Боже! Я сейчас же приеду. – Пандора с трудом перевела дыхание.
– Он без сознания. Неизвестно, придет ли он в себя вообще.
– Как это случилось?
Пандора почти не слушала Элис: все эти подробности уже не имели значения. Она просто окаменела. Потом позвонила Уингам. Полетт была в школе. Пандора сообщила миссис Уинг, что уезжает в Нью-Хэмпшир, и хотела дать ей номер телефона, но никак не могла его вспомнить. Она расплакалась. Ей пришлось заглянуть в записную книжку, чтобы найти телефон своего детства.
– Я вам очень сочувствую, – сказала миссис Уинг. – Столько всего обрушилось на вас.
Затем – такси, шумный аэропорт, бесконечные ожидания, долгий перелет, поездка по знакомой дороге в неизвестное будущее, светлые длинные коридоры больницы, вопросы бородатого врача, чье имя она не запомнила, дверь в белую палату, неподвижная голова отца, ничего не выражающее лицо: желтая восковая маска, облик умирающего человека. Пандора поцеловала сухой прохладный лоб, взглянула на плотно закрытые глаза. Она знала, что он никогда больше не будет разговаривать. Тишина и бледность этого человека и этой комнаты действовали удручающе.
Пандора была в отчаянии. Она пробыла в больнице около часа, разговаривала с Элис о посторонних вещах, что-то плела насчет Алека, стараясь не говорить о самом важном, что с ней случилось со времени ее последнего приезда. Были мгновения, когда она не слышала собственных слов, она слышала только свои мысли. «Пожалуйста, умри быстро, тихо, ничего не говори перед смертью, я ничего не хочу помнить. Ничего не хочу знать. Я ничего не хочу говорить. Мне не в чем признаваться. Я совершенно одна. Я боюсь каждой новой минуты, нового часа. Я ненавижу свою жизнь. Будущее – это мутное белое пятно. Я ничего не могу представить. У меня нет чувств. Я не хочу ни пить, ни есть, ни спать. У меня нет желаний».
Пока Пандора спала в номере гостиницы, расположенной неподалеку от больницы, ее отец умер.
В три часа утра по калифорнийскому времени Дэвид Уинг тихо вошел в комнату своей младшей сестры и забрался в кровать к Полетт.
– Знаешь, есть способ найти твоего папу, – тихо сказал он и обнял ее за шею.
Полетт слегка вздрогнула.
– Как?
– У нас есть знакомый астролог. Она что-то вроде ясновидящей. – Его рука соскользнула с ее шеи и легла на плечо. Он раньше никогда не трогал так Полетт.
– И что она делает? – Полетт хотелось ответить на его ласку, но она боялась. Она не знала, что надо делать. Эта книга о сексе мало помогла.
– Иногда она находит пропавших людей. – Дэвид погладил ее руку.
– Как? – Полетт взяла руку Дэвида в свою. Их пальцы переплелись. Ее ладонь была больше, зато его сильнее.
– Она берет какой-нибудь предмет, который им принадлежал. Что-нибудь из одежды или еще что-нибудь, что они любили, вроде украшений. Держит его в руках и представляет их жизнь.
– Просто держит в руках. – Полетт почувствовала, что перестала бояться. Она медленно поднесла их сплетенные руки к себе и прижала к ночной рубашке чуть повыше груди. Она сделала первый серьезный шаг. Она не боялась Дэвида.
