Петр Владимирский - Грязные деньги
— Знаешь, Верочка, мы с тобой в самом сердце театра, в его закулисье! — Антон решил заняться ею вплотную, чтобы не скучала. — Тут объединяются бутафорский и реквизиторский…
Лида ревниво прервала его:
— А бутафорский цех вообще в театре самый волшебный, ясно? Гляди — вазы и фрукты, маски и объемные костюмы, посуда, светильники и животные… А? Причем, ты не поверишь — из самых неожиданных материалов. Эти хитроумные ребята могут сделать из бумаги железо, а из пластмассы дерево!
— Царство имитации. — Иван Макаров, казалось, говорил тихо, хрипел своим басом, но слышно было каждому. — И мы его жители. Можем смастерить все, что угодно…
— От невесомой скульптуры до настоящего верблюда! — подхватил Антон. — Выпьем за них!
Люди оживились, заговорили еще громче, кто-то включил музыку. Но голос Макарова весь этот шум перекрывал. Он обращался к Лученко, внимательно глядя на нее своим прищуренным глазом. И говорил обычные слова, которые говорят при знакомстве, но так, словно хотел ими сказать что-то другое.
— Мы только для неспециалистов кажемся вспомогательными рабочими. На самом деле ввести в спектакль нового реквизитора, пожалуй, труднее, чем актера. Запомнить, какой именно нужен графин, что за чашки задействованы в постановке и сколько свечей должно быть в подсвечнике — это вам не просто выучить роль. А в каждом спектакле десятки предметов.
— О да! Режиссер бегает по сцене и надрывается: «Где мой подстаканник?! Я же просил такой, как был у моей бабушки! Невозможно работать!» Тут выходит Иван, выносит не один, а сразу два мельхиоровых подстаканника и говорит: «Вот, выбирайте. Один я состарил, другой оставил так». И режиссер так умиляется, что чуть ли не руки ему целует.
Антон так потешно и, видимо, точно изобразил эту сцену, что отовсюду раздался хохот. Женщины вытирали слезы уголками синих халатов. Макаров изобразил улыбку углом рта и рассказал о некоторых тонкостях профессии. Что центральная свеча в «Поздней любви» горит дольше других, и если не заменить ее в антракте, она погаснет в середине спектакля. А деньги в портмоне нужно класть просто так, не застегивая кармашек. Иначе во время действия повиснет неловкая пауза. А однажды реквизиторы забыли положить деньги, причем в кульминационной сцене, где Ира Полянская — кивок в сторону молодой актрисы — должна достать пачку денег и показать персонажу, который никогда в жизни такой суммы не видел. Она открывает сумочку, засовы-вает туда руку и вдруг понимает, что там ничего не шелестит. Хотя должно шелестеть… Ну, знаете, как деньги шелестят и шуршат. Тогда она сумочку закрывает, поднимает ее вверх и говорит: «Вот деньги!» Зрители, конечно, смеялись.
— Правда! — Ирина тоже рассмеялась.
Тут, на мгновение отпущенный бдительной Лидой, снова вступил Билибин:
— Понимаешь, Веруня, в театре даже за кулисами ничего не бывает просто так. И если стоит стул с какими-то вещами, то это не просто стул, а, как мы говорим, — «заряженный». Потому что должен выстрелить, как чеховское ружье.
Вернулась на место Лида и мгновенно включилась:
— Или утюг, например.
— Что утюг? — улыбнулась Вера. Лидкина патологическая ревность ее смешила.
— Он приготовлен для меня, артистки Завьяловой. И если в первом акте его вот именно здесь не окажется, можно даже сорвать спектакль. И я потом этим утюгом могу…
Иван Макаров тяжело смотрел на Веру, а она — на него. И много мыслей птицами кружились у нее в голове. При этом реквизитор рассказывал о старой гвардии, которая меняет декорации на сцене во время минутного затемнения с ловкостью фокусников. Или вот Денис Семенюк (шевеление бровью в сторону парня) играет адвоката, у него куча документов в одной сцене и букет, например, цветов в другой — ухитрись не перепутать. Или еда на сцене…
— То, что не доели на сцене, вот сейчас на наших посиделках доедаем! — объявил Антон.
Вера невольно отодвинула свою тарелку с салатом оливье, раздался дружный смех.
— Ох! Какая ж ты у меня доверчивая, подруга! — хохотала Завьялова, очень довольная тем, что Лученко «купилась».
Та вздохнула, разглядывая доверху заставленные полки реквизиторского цеха.
— Что, Верунчик, пистолетами любуешься? — подмигнула Лида. — Если надо кого напугать или, там, на дуэль — обращайся!
Вера простодушно улыбалась, но при этом все вокруг фиксировала не хуже какого-нибудь локатора. Ловила все взгляды, которые артисты бросали друг на друга, все произносимые слова. Она постепенно «оседлала» свою рабочую волну, когда видишь всех и вся словно на рентгеновском снимке, только иначе: не ребра и внутренние органы, а желания и намерения, день вчерашний и завтрашний… Конечно, не со стопроцентной точностью, ведь интуиция ее не дает, но вполне достаточно, чтобы составить впечатление. Только Иван Макаров оставался непонятен, но и отсутствие информации было для Веры достаточной информацией. И еще Антон Билибин, что-то в нем настораживало… Денис, Аркадий Духарский и Ирина как-то особенно переглядывались, а в переносице молодых актеров тяжестью гнездилась невыспанность. Будто гуляли вчера… «Но что же Макаров? Очень непростой персонаж… — думала Вера. — И вообще, как с ними заговорить о строительстве?»
И тут ожидаемую тему начал могучий реквизитор.
— Читали в газетах, что на стройке творится? — непринужденно меняя русло разговора, спросил он у Раисы Семеновны.
— И даже по телевизору смотрела! Ой, я такого в жизни не слышала…
Тут же остальные женщины, всплескивая руками, наперебой принялись сыпать рассказами о чертовщине. Об ужасных мученических смертях, звуках, гробах, птицах… Кто-то сказал: «Вранье, желтая пресса», кто-то возразил: «А я сама! Ну, мой кум видел! Ему точно рассказывали!»
— Надо и нам выйти на демонстрацию, — предложила одна пожилая женщина. — А то там эти дети стоят…
— А давайте!
— Не советую, — веско сказал Макаров, и все посмотрели на него. — Там скоро ОМОН начнет зачистку делать, оно вам надо — в КПЗ попасть?
Никто не спросил, откуда он знает, беседа свернула в сторону. Видимо, Ивану доверяли. У Антона Билибина сделалось особенное лицо, странное… Вера подумала: почему? Но он заметил, что женщина на него смотрит, и принялся уже открыто ухаживать за ней. Лида приняла высокомерный вид и ушла домой. Она считала каждого красивого мужика своей собственностью, а особенно Антона, с которым часто в спектаклях изображала любовь и страсть. Ну и конечно, не могла простить подруге такого вероломства. Хотя у Веры и в мыслях не было ничего серьезного, она лишь развлекалась. Но если кто и мог поверить в иммунитет перед чарами Антона, то только не Завьялова.
«Кажется, — подумала Вера, — она на меня серьезно злится». Но сейчас было не до того. Задание, данное ей Чернобаевым, оказалось слишком простым. Даже подозрительно, насколько слишком. Не спешит ли она так считать? Впереди еще свалившийся с высоты рабочий, пока живой, но, как поняла Вера со слов хирурга Зарайского, безнадежный. Впереди еще непременное прощупывание протестующих из палаточного городка, возможно, жителей соседнего дома. А она уже так уверена… Что делать?
«Ладно. Завтра разберусь», — решила она.
Антон подвозил Веру домой на своей машине. Он был в ударе. Вера слушала его невнимательно, думала о своем, но и немного о нем — просто как об интересной личности. Ей было до скуки понятно, почему Билибин после смерти жены заводит только короткие необременительные романы. Нет, вовсе не потому, что бабник — этот термин оставим на совести желтой прессы. Просто у него такой характер, что завоевать для него легче, чем удержать. Завоевывать интереснее, это вызов, а мужчины обожают такие вызовы во всем: в работе, увлечениях, отношениях. Все это у него от природной, органичной, идущей от переизбытка сил широты, от веселой и циничной самоуверенности… Ему слишком много дано, внутри него слишком много всего… Вот почему женщины на него слетаются, как пчелы: подобные типы излучают такой стихийный натиск, такое непреодолимое очарование себялюбия, что окружающим остается лишь сдаться. Либо уйти с дороги.
Вот и сейчас Антон не умолкал.
— Обязательно приходи на «Мелкого беса» завтра. Я тебе контрамарку на служебном оставлю?
— Отчего же не пойти… Спасибо, оставь.
— Играю я, Лида и из тех, кого ты сегодня видела, Духарский…
Поговорили было об искусстве, но Антон начал расспрашивать Веру о случаях из врачебной практики, движимый уверенностью: женщины падки на разговоры о них самих. Это простейшая техника «охмурежа», как называл эту методику про себя Антон. Речь зашла о нестандартных методах работы. Чтобы скоротать дорогу и, в основном, чтобы мужчина немного помолчал, Лученко скупо рассказала об одном случае. Не из своей практики — слышала на прошлогоднем семинаре психотерапевтов. Некий человек подхватил болезнь, которая в большинстве случаев заканчивается смертью. Но кто-то рискнул посоветовать ему не сдаваться, а смотреть комедии. Он смотрел, смотрел… И выздоровел! На самом деле именно в этот случай Лученко не особо верила, но знала, что чудеса порой случаются… Антону случай понравился, он восхищался. А Вера с грустью думала: «Как бы мне хотелось всем этим делиться с тобой, Двинятин! Но ты в последнее время совсем не интересуешься моими делами… Зачем тогда все?..»
