Джина Майер - Невидимая угроза
– Вообще-то ее звали Аннетт Зоннабенд, – поправила его София.
Госпожа Ротэ нахмурилась.
– Зоннабенд. Знакомая фамилия. Но где я ее слышала? – Она пожала плечами. – Понятия не имею.
– Постарайся вспомнить. Это может быть важно.
– Вернер Зоннабенд учился с папой в университете, – подсказала София. – Он умер в 2006 году.
– Ах, вот оно что! – Госпожа Ротэ с облегчением вздохнула. – Мы с Йохеном были на его похоронах. Вернер, университетский знакомый Йохена… Ему только исполнилось пятьдесят. Такая трагедия…
– Он был папиным лучшим другом, – сказал Мориц.
– Нет. – Мать покачала головой. – Это уж точно. Йохен бы мне рассказал. Я впервые услышала это имя незадолго до похорон. Да, Йохен тепло к нему относился, но он уж точно не был его лучшим другом. Они были не настолько близки.
– Брутцлер утверждает, что они с папой были неразлучны. И подруга матери Филиппа говорит то же самое. Они повсюду ходили вместе. Как… братья. А потом что-то случилось, и они рассорились.
– Не знаю. Йохен мне точно рассказал бы.
– Ох, мама! Папа тебе столько всего не рассказывал…
У госпожи Ротэ задрожали руки, и она чуть не выронила поднесенную к губам сигарету.
– Я выйду в сад, – едва слышно пробормотала она и ушла.
– Очень тактично, София, – хмыкнул Мориц.
– Ой, прекрати. Сейчас самое время называть вещи своими именами. Я хочу знать, что происходит.
– Осталось три дня. Это ты знаешь.
Мне двадцать, а я только начал учиться. Но остальные не намного меня младше. И такие же конченые. Кто из школы вылетел, кто в тюрьме отсидел, кто с иглы соскочил. Веселая компашка. Каждую неделю кого-то выгоняют, и тогда появляется кто-то новый. Меня еще не вышвырнули. В общежитии лучше, чем во всех этих дерьмовых интернатах. Простые правила: никакого насилия, никаких наркотиков, никаких девок. Кто их нарушает – вылетает из общежития. И никакого тебе школьного совета. «Но кто будет хулить Духа Святого, тому не будет прощения вовек». Библию я взял с собой. Постоянно ее читаю. За это остальные прозвали меня Пророком. Думают, я верующий. Может, я и верую, только с Церковью и христианством это никак не связано. Большинство здешних едва умеют читать и писать. И пары слов связать не могут. Зато никто не ноет, что ему пришлось таскаться с отцом по Калифорнии вместо Хорватии. Чаще всего эти парни не знают, кто их отец. Или почти ничего не знают о своих родителях. Я же своего отца знаю. Езжу туда каждые выходные. Встану перед его домом и жду, пока он выйдет.
Когда я его увидел в первый раз, чуть в обморок не грохнулся. Он ничуть не изменился. Ни капельки. Волосы чуть поредели, седина появилась. И все. Это меня с ума сводит. В смысле, я стал в два раза старше и в два раза выше, а он такой же. Он смотрит на меня. Я хочу свалить оттуда или хотя бы отвернуться, но у меня не получается. Я пялюсь на него, он пялится на меня. Но не видит. Он смотрит сквозь меня. И просто уходит. Я иду за ним, до его машины. Он садится за руль и уезжает. А я остаюсь. Каждый раз, уходя оттуда, я решаю на следующих выходных заговорить с ним. «Это я. Твой Малыш». А потом? Что потом? Ничего потом. Потому что я этого не сделаю.
Глава 18
Дом выглядел так, будто его красили гноем. Фасад отливал желтоватым, от него разило болезнью. Пять рядов окон – один над другим. В каждой палате – балкон. Рядом с кнопками домофона не было имен – только номера: «Палата № 1», «Палата № 2», «Палата № 3», «Палата № 4», «Палата № 5» – по палате на этаж. Аннетт Роза жила в пятой палате. Филипп позвонил в домофон, дверь открылась, и он вошел в дом. В лифт садиться не стал, решил подняться по лестнице. К пятому этажу он совсем запыхался. А ведь можно было понять, сколько пролетов придется пройти.
Дверь была заперта. Филипп решил отдышаться.
– Кто здесь? – На лестничную клетку выглянула молодая девушка. Увидев Филиппа, она вздрогнула. – О господи, как же вы меня напугали!
– Простите, я не хотел. – Филипп виновато всплеснул руками. – Меня зовут Филипп Пройсс. Я пришел проведать госпожу Розу.
– Да-да, вы звонили. – Женщина впустила его внутрь. – Меня зовут Зильке Курц. Я социальный педагог и работаю тут с пациентками. Госпожа Роза сейчас в зале, можете пройти за мной.
Филипп последовал за ней по темному коридору, по обе стороны которого тянулись двери.
– У каждой нашей пациентки отдельная комната с ванной, – говорила тем временем Зильке. – Кухня и зал – общие.
– Ага.
Одна из дверей была открыта, и Филипп, проходя мимо, мельком заглянул внутрь. За дверью располагалось большое помещение со светло-коричневыми кухонными шкафами и овальным столом, вокруг которого стояло шесть стульев. Практично. Чисто. Омерзительно.
Общий зал тоже был обставлен столь же функционально. Неярких тонов диван, четыре кресла, засохший кустик спармании в горшке, фиалки на подоконнике. На диване сидела высокая женщина, в ее светлых волосах виднелись седые прядки. Она смотрела на свои руки и не подняла головы, когда Зильке и Филипп появились на пороге.
– Госпожа Роза, к вам пришли, – сказала девушка.
Ее голос изменился, теперь она говорила тихо и вкрадчиво. Филипп так и остался стоять в дверном проеме. Одно неосторожное движение, неправильное слово – и женщина вскочит и убежит, как испуганный зверек. По крайней мере, так ему показалось.
– Теперь я вас оставлю. Вы не возражаете, госпожа Роза?
Женщина не шевельнулась, все так же глядя на свои руки.
– Если что, я буду в кабинете, первая дверь слева по коридору.
И Филипп остался с пациенткой наедине. С сумасшедшей, которая когда-то была подругой его отца. И которая, возможно, имела отношение к его исчезновению. Филипп не знал, как завести разговор. Нужно было подготовиться заранее, придумать пару слов, какое-то объяснение. Но он не подозревал о том, что его ждет. Он раньше не встречал психически больных людей.
– Госпожа Роза? Вы меня слышите? – начал Филипп.
«Вот глупости, – тут же подумал он. – Естественно, она меня слышит, она сумасшедшая, а не глухая».
Но его слова подействовали, она наконец-то подняла голову.
– Я тебя слышу.
Женщина была прекрасна. Узкое лицо со светлыми глазами и высокими скулами, крупный чувственный рот, светлые локоны, мягкими волнами ниспадавшие на плечи. Яркое лицо, запоминающееся. И Филиппу оно почему-то показалось знакомым. Точно он повстречал давно позабытую возлюбленную.
– Йохен… – Женщина мягко улыбнулась. – Я знала, что ты меня найдешь.
Филипп не стал ее разубеждать. Он сел в кресло напротив женщины, их колени почти соприкасались. Но он сел так близко и скрыл свое имя не потому, что следовал какому-то замыслу. Филиппу хотелось быть к ней ближе. И не хотелось, чтобы она перестала улыбаться.
– Я так долго ждала тебя, – сказала женщина.
– Я долго тебя искал. – Филипп не солгал.
– Теперь ты заберешь меня отсюда? Мы уедем?
Филипп покачал головой:
– Ты же знаешь, что это невозможно.
Аннетт взглянула на него. Эти глаза… Светло-зеленые с темными прожилками. Филиппу казалось, что он уже тысячи раз видел эти глаза.
– Вернер умер. Ты знаешь?
Выражение ее лица ничуть не изменилось. Она словно не услышала его.
«Сколько же ей лет? – думал Филипп. – Отцу пятьдесят пять, но эта женщина кажется намного моложе».
– Я несчастлива здесь, – пожаловалась она.
– Аннетт… – Филипп протянул руку и дотронулся до ее пальцев. – Я пришел, чтобы поговорить с тобой о прошлом. О том, что тогда случилось.
Аннетт вздохнула.
– Мы вместе поехали на озеро, помнишь?
– Нет, этого я не помню. Расскажи мне. Что мы делали у озера?
Она умиротворенно улыбнулась, потом чуть смутилась.
– Мы занимались любовью. Помнишь череп козы? Крестьянин прогнал нас вилами.
– Вилами?
Аннетт отняла руку.
– Ты все позабыл.
Так он дальше не продвинется.
– Ты еще рисуешь? – спросил Филипп, не зная, рисовала ли она вообще когда-нибудь.
Ему говорили, что она художница, но он слышал о ее зрелищных инсталляциях и перформансах. Звериная кровь на обнаженных мужских телах. Симфония самолетных моторов.
Аннетт пожала плечами:
– Я не знаю.
Филиппу показалось, что она вновь уходит в себя. Нужно было поторапливаться. Но о чем он мог еще спросить?
– «Бог бережет для детей его несчастье его. Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал», – произнес он.
Никакой реакции. Она тихо запела, мелодия показалась ему знакомой, но Филипп не знал, что это за песня. Может, шлягер, под который она когда-то танцевала с Йохеном.
– Ты сказал, что отвезешь меня к озеру. Но так и не пришел, – пробормотала она.
– Я не мог прийти.
Она все так же умиротворенно улыбалась. И снова у Филиппа возникло странное ощущение, что он уже много раз видел эту женщину. Могут ли воспоминания отцов передаваться детям, как форма ушей или цвет волос?
