Алексей Зубко - Сначала было весело
Не успев подумать: «А хочу ли я знать ответ?» – спрашиваю:
– Ты делал ее с натуры?
Старухин сынок хитро улыбается и молчит.
– Если не хочешь говорить…
– Нравится?
– Жутко, Вольдемар, жутко. Очень искусно сделано. Ты сам делал?
– Сам, – кивает парень. И неожиданно предлагает: – А знаешь что?
– Ч-что? – От недобрых предчувствий сводит горло.
– Я дарю его тебе.
– Спасибо, – отвечаю я, не решаясь прикоснуться к протянутой голове.
– Можешь взять в свою комнату.
– Спасибо. Она будет мне напоминать о тебе, – совершенно искренне шепчу я. И холодею. Но парень не заметил двусмысленности.
– Я подарил тебе голову, – отчего-то краснеет Вольдемар.
– Да. Ты такой добрый.
– А ты не… может…
– Что?
– Я… это… – мнется он, теребя галстук-бабочку. – Подумал, что…
– Что? – Возникшая догадка о том, что пытается сказать парень, крепнет с каждой секундой. И вместе с этим на груди растет ледяной ком, промораживая чувства. Мысли отстраняются, я начинаю думать о происходящем, словно со стороны.
– Ну…
– Смелее, Вольдемар, – поощряю я, внутренне содрогаясь. Это так омерзительно. Но я хочу жить. Очень сильно хочу.
– Может, мы это… сделаем это?
– Сейчас?
– Ну…
– Давай. – В ушах гул, словно я сделала шаг с перил моста, навстречу несется мелководная горная река, сплошь покрытая бурунами, обозначающими выступающие из воды острые камни. Они все ближе. И лишь тугая хватка веревки на щиколотках напоминает, что рывок будет раньше. И ужас падения сменится восторгом от осознания: «Жизнь – она прекрасна». Но в настоящий момент ты летишь, цепенея от ужаса, как за соломинку, хватаясь за надежду.
– Правда?
– Я тоже этого хочу. – Желание в моем исполнении больше напоминает судороги висельника, но Вольдемар так погружен во внутренний мир, что мелкие нюансы его не интересуют.
Присев на краешек кровати, я протягиваю к нему руки:
– Обними меня.
Надеясь, это будет быстро.
– А можно я… мне хочется так… ну, как тогда.
– Конечно, Вольдемар.
– Закрой глаза, – приказывает парень.
Повинуюсь.
Сердце колотится так, словно намерено пробить дорогу наружу из грудной клетки. Наполняющая рот слюна горчит от желчи.
Тело деревенеет в предчувствии жадных, бесцеремонных прикосновений, грубого проникновения.
Заведя руки за спину, Вольдемар связывает их. Не зажившая полностью спина отзывается болью.
На мой визг парень отвечает хриплым стоном:
– Да-да…
Приоткрыв глаза, из-под ресниц наблюдаю за тем, как парень достает из-под подушки шарф. Приготовился заранее?
Шерсть неприятно щекочет уши, когда Вольдемар завязывает глаза.
Его рука скользит по груди, мнет сосок. Тот, которому досталось от плети Господина Кнута. Словно раскаленных углей под кожу насовали.
– Еще, – прошу я. Его прикосновения напоминают скорее пальпацию доктора или флегматичную работу доярки, но никак не ласку. Это и к лучшему.
Шелестит открываемая молния. Запах немытого тела усиливается.
Невольно сглатываю. Желудок предательски толкает содержимое вверх по пищеводу.
Что-то горячее трется о щеку.
– О… – продолжение фразы глушит ворвавшееся сквозь приоткрытые губы горячее тело.
Пальцы с силой впиваются в волосы, дергают их.
Рывок, толчок…
Сглотнув, с трудом сдерживаю рвотный позыв.
Разжав пальцы, Вольдемар опускается на кровать.
– Можешь идти в камеру.
– Я провожу ее, – раздается голос из дверей.
Кровь огненной волной приливает к лицу: «Боже мой, какой стыд!»
С трудом поднявшись, пытаюсь освободить руки. Пальцы дрожат.
– Чего встала?
– Руки.
Наконец удается ослабить узел, и веревка падает на пол. Срываю шарф.
В дверях стоит плешивый Призрак.
– Бери халат и пошли, – приказывает он.
– Голову не забудь, – бросает Екатеринин сынок, блаженно потягиваясь.
Горе-любовник.
– Мне очень понравилось, – шепчу я, склонившись к парню.
За спиной хмыкает Призрак.
Я бы и сама посмеялась, если бы от этого не зависела моя жизнь.
Вольдемар довольно улыбается.
Набросив халат и сунув под мышку муляж, спешу за сопровождающим.
На душе мерзко, словно в авгиевых конюшнях до посещения их Гераклом. И смердит так же… Но отступать я не намерена. Сделаю все, чтобы выжить.
15. Отношения развиваются
Вечером попыталась переговорить с Нинкой. Не получилось. Возникший словно из воздуха карлик стеганул по прутьям решетки с такой силой, что металл загудел. Отскочив, мы разошлись по кроватям, не решаясь повторить попытку. Не сегодня. Во второй раз низкорослый садист не ограничится предупреждением. Уж это-то мы выучили на своей шкуре. На заступничество Вольдемара надеяться не приходится. Может, меня карлик и не исполосует плетью до состояния свежеосвежеванной тушки, но найдет способ наказать не менее болезненно и вполне может статься, более унизительно.
Положив голову на колени, задумчиво смотрю в блеклые глаза. Вот такие гляделки – кто кого пересмотрит и не моргнет. Проиграв во второй раз, отворачиваю голову и достаю из-под подушки книгу. На глянцевой обложке белозубо скалящийся атлет в развевающейся тунике навис над томно распластавшейся черноволосой герцогиней или маркизой. Открываю наугад. Сто тридцать четвертая страница. Ага. «Его сильные, мужественные руки с легкостью подхватили ее трепещущее тело… нежными поцелуями он снял капельку пота с ее груди… от неземного блаженства герцогиня словно бы воспарила над ложем…»
На глаза навернулись слезы.
Это полная чушь, в жизни так не бывает, но как сильно хочется, чтобы это было правдой и случилась она со мной.
Из коридора доносятся грохот открываемой камеры и голос карлика:
– На выход.
Подойдя к решетке, осторожно выглядываю.
Напротив камеры, находящейся через две от моей в сторону надзирательской половины, стоит карлик.
Через секунду к нему присоединяется парень с длинными волосами, забранными на затылке в конский хвост.
– На колени.
Узник опускается.
Господин Кнут подходит сзади и закрывает глаза повязкой.
Парня начинает колотить мелкая дрожь, зубы различимо клацают. Когда кто-то из пленников идет на кухню или выполнять другие работы по хозяйству, ему глаза не завязывают.
Холодок скользит по позвоночнику, наваливается физически болезненное желание забраться под кровать. Прикусив губу, остаюсь на месте.
– Веди, – поворачивается к Мордовороту карлик.
Петр Евгеньевич опускает руку на плечо паренька и рывком поднимает того на ноги.
– Вперед, – командует он, подгоняя узника легким пинком между лопаток.
– Куда вы меня ведете? – взвизгивает длинноволосый, с трудом сохранив равновесие.
– Куда надо, – басит Мордоворот, ударом по затылку пресекая попытку сорвать повязку.
Парня уводят в направлении, противоположном надзирательской половине. Там затерян тупик с вросшим в камень кольцом, след от которого до сих пор темнеет на моей шее. Может, парень чем-то серьезно провинился? В том же направлении, как мне думается, может находиться и коридор, ведущий к выходу из подземелья. Вернее, к одному из выходов. Служебному. Почему-то мне кажется, что именно там находятся камеры предварительного содержания, где мы провели первые несколько часов после похищения. Хотя вполне может оказаться, что ходы каким-то образом пересекаются и выход один.
Возвращаюсь на кровать. В голове крутится мысль о плане подземелья. Должен же он существовать. Вот бы бросить на него взгляд хоть одним глазком. Интересно, у Вольдемара такой есть?
Не прошло и получаса, вернулся Мордоворот. Один.
– Порядок? – интересуется карлик.
– Все в порядке.
– Ладно. Приглядывай здесь, а я ужином займусь.
– Угу.
Господин Кнут отпер соседнюю камеру и повел Нинку на надзирательскую половину.
Глаза ей завязывать не стали.
Мысленно пожелав подруге держаться, возвращаюсь к чтению.
Перевернув страницу, пытаюсь вспомнить: «Что было на предыдущей?» Не добившись у памяти ответа, бросаю книгу на стул и предаюсь размышлениям.
Как бы вытащить Вольдемара на прогулку за пределы подземелья?
А мысли то и дело возвращаются к уведенному парню. Что-то подсказывает, что здесь кроется разгадка причины нашего похищения. Не в смысле моего, Нинки и Феди, а всех здешних пленников. Как тех, кто находятся сейчас рядом, так и тех, кого уже увели.
Возвращается Нинка, с трудом неся полное ведро и пакет. По красным глазам, опухшим губам и алому рубцу на ноге я догадываюсь, что ей пришлось не только ужин готовить.
Карлик скалится, словно сытый питбультерьер, одной рукой помахивая плетью, второй заталкивая в пасть многоэтажный бутерброд. Вот же урод!
Запивая кашу пересоленным бульоном, как-то очень быстро расправляюсь с ужином. Жаль, здесь не пионерский лагерь, и добавка не полагается. Десерт в виде порезанного дольками апельсина ситуацию не исправляет. Желудок продолжает требовать пищи.
