Алексей Зубко - Сначала было весело
– Здесь? – тычу пальцем наобум.
– Нет.
– Здесь? – указываю правее. В игре «тепло-холодно» хотя бы направление можно вычислить, а здесь приходится действовать наобум.
– Нет.
– Здесь?
После непродолжительной паузы парень подтверждает:
– Здесь.
Пристроив довольно массивную картину на стол, раздумываю, каким образом можно забить гвоздь в каменную стену? И где, собственно, взять гвоздь.
Оказалось, ничего и никуда забивать не нужно. Картинная рама снабжена парой крючков, которые с легкостью входят в ковер.
Лезу на стол. От слабости холодный пот выступает на лбу, но я лишь губу закусываю и опираюсь о стену.
В дверном проеме мелькает лицо одного из носильщиков Великой Екатерины. Ее, так сказать, личной гвардии. Для себя я обозвала его плешивым Призраком. Скользнув по мне рыбьим взглядом, он вытирает ладонью рот и уходит. Если я что-то понимаю в здешней внутренней политике, все увиденное будет донесено до ушей Старухи. Как она к этому отнесется? Вопрос…
Вогнав крючки, пробую тянуть картину вбок, затем вниз. Вроде держится крепко.
Подавшись назад, смотрю на дело рук своих и, оставшись удовлетворенной результатом, слезаю на пол.
Теперь картина смотрится иначе. Но все равно не на месте.
Разлапистый дуб, на котором вместо желудей покачиваются призрачные фигуры висельников, а корни вместо земли растут из груди распростертого ниц и обезглавленного дракона, не очень гармонирует с веселенькой расцветкой абажура настольной лампы и висящей правее задницей. Вернее, изображением вышеназванной части человеческого, а судя по округлости – женского тела, переданной с реализмом фотографии. Вплоть до волосков на родинке и шрама от недавно выдавленного прыщика.
Мнение вслух я не озвучила, вместо этого с восхищенным придыханием прошептала:
– Как красиво.
– Тебе нравится?
– Да. Конечно, Вольдемар. Как такая гениальная картина может не нравиться?
К слову, я небольшая ценительница, а еще меньший знаток изобразительного искусства, но мастерство картин не вызывает сомнения. Так что восхищение не было чистой воды подхалимажем, я действительно полагаю, что они написаны мастерски. Вот только тематика…
– Мама обещала, что через год или через два один хороший дядя организует мою выставку. В городе.
– Это будет замечательно! – восклицаю я. – Она наверняка принесет тебе славу.
Вольдемара я не вижу, но буквально ощущаю, как он растекается от лести.
Терпеливо жду.
– А хочешь, я тебе черепашку покажу? У меня новая.
– Хочу.
Вариантов ответа у меня не много. Либо «хочу», либо «конечно, хочу». Первоначальная попытка отложить на потом столь «заманчивое» предложение ничем хорошим не закончилась.
Ковер дрогнул, и из-за него высунулся Вольдемар. На нем все тот же светлый фрак, который не удосужились постирать или почистить, только на ногах не туфли, а меховые унты, или как там правильно называются северные сапоги из тонких шкур мехом наружу. Ширинка на штанах расстегнута, торчит край рубахи. Ну, так я и не думала, что он в своем тайнике цветы поливает или макраме вяжет.
Пройдя к аквариуму, Вольдемар храбро погружает в него руку. В такой громадине что-либо только сетью можно ловить. Проворное движение рукой. Брызги во все стороны. Что-то забурлило, и на свет появляется облепленный зеленью булыжник. Счистив водоросли, парень протягивает его мне. С мокрого рукава на пол течет вода.
Присмотревшись, удается понять, что это не камень, а обыкновенная болотная черепаха, которую при определенном везении можно поймать в местных озерах. Вот только панцирь ее покрыт странными узорами. Тряпкой убираю грязь и остатки водорослей.
Пресмыкающееся, спрятав голову, сучит лапками.
Проведя пальцами по черным бороздкам, убеждаюсь, что не ошиблась. Кто-то, и я даже догадываюсь кто, выжег на панцире целую картину. Ветхий, поросший зеленью погост. На покосившемся кресте сидит ворона. Средь зарослей кустарника просматривается более темная, плотная фигура. Словно ничего сверхъестественного, но ощущение жутковатое. Так и кажется, сейчас покосившийся крест повалится, могильный холм рассечет трещина, и оттуда покажется что-то ужасное.
– Это ты сделал?
– Да, – с нескрываемой гордостью произносит Вольдемар. – Нравится?
– Ничего подобного раньше видеть не доводилось, – отвечаю совершенно искренне.
– Завтра хочу закончить и отпустить.
– Куда?
– Что? – таращит глаза парень.
– Куда вы хотите отпустить черепашку? – сбившись с «ты» на «вы», я не стала поправляться.
– Назад.
– В аквариум?
– Нет. В озеро.
Буквально задушив желание попроситься с ним, я выдавливаю улыбку. Нельзя торопить события. Нужно, чтобы сынок Великой Екатерины начал доверять мне. А упоминание об озере – это еще одно подтверждение, что подземелье находится где-то в толще окружающих Санаторий гор.
– То-то рыбаки удивятся, если такую вытянут.
– Почему удивятся? – не понял Вольдемар.
– У нее же на панцире твоя картина.
– Не… Я сперва панцирь снимаю, а потом отпускаю. А панцири собираю. Кокли… кци… онирую. Хочешь покажу?
– Хочу.
Отодвинув один из ковров в сторону, Вольдемар открывает небольшую нишу, ведущую в крохотное помещение. Щелчок выключателя – медленно разгорается тусклая лампочка треснутого бра. Судя по нагромождению коробок, ящиков и наполненных под завязку пакетов – кладовка.
Ухватив один из ящиков, Вольдемар выволакивает его в комнату.
– Вот.
Крышка отлетает в сторону. Я обнаруживаю несколько десятков черепашьих панцирей, на каждом из которых выжжена картина.
Беру ближайшую. Извергающий клубы пепла вулкан, в потоке лавы скользит каменная плита, на которой грозит небесам мечом некое демоническое создание. Бугрящиеся мышцы, акулья пасть, воловьи рога и шипы на спине.
Тянусь за вторым панцирем.
Поляна, родник и одинокое дерево над ним. Приятный пейзаж, если бы не злобный взгляд скрывающегося в воде существа. Горе тому путнику, который решит утолить жажду из этого родника.
– Красиво?
– Красиво, – отвечаю я, думая о судьбе несчастных рептилий. Я не уверена, но думаю, что лишенная панциря черепаха обречена. Как можно быть таким жестоким?
Продемонстрировав наиболее выдающиеся, на его взгляд, панцири, Вольдемар сваливает их обратно в коробку.
– Убери на место, – велит парень, величественно махнув рукой.
Встав на цыпочки, пытаюсь всунуть переполненный коробок на верхнюю полку, поверх ящика из-под акварельных красок. Раны пронзает боль. Только бы не открылись.
– Еще немного, – поощряет Вольдемар, не отводя взгляда от напрягшихся ягодиц.
Уголок коробки задевает возвышающуюся рядом стопку глянцевых журналов. Несколько штук начинают скользить к краю.
Поняв, что не смогу остановить падение, рывком заталкиваю коробку и… в это время журналы, блестя пестрыми обложками, падают вниз.
– Ой! – пытаюсь подхватить их. Но уже в следующий миг с криком ужаса отшатываюсь и, упав на задницу, продолжаю пятиться.
Лежавшая на журналах у самой стенки, и поэтому остававшаяся ранее не замеченной, кисть женской руки с ярко-красными ногтями и изящным золотым колечком с красным же камушком упала поверх рассыпавшихся веером журналов.
– Ты чего это… орешь? – недоуменно спрашивает Вольдемар, в ноги которого я уперлась. И тут же дико хохочет, прихлопывая в ладоши и взвизгивая при каждом приступе смеха.
Отойдя от первоначального потрясения, поднимаюсь на ноги.
– Испугалась… ха-ха… испугалась… резиновой…
– Она ненастоящая? – соображаю я.
– Сам… хи-хи… сделал. Туристов пугать. Ха-ха… Туристиха.
Не выпустив наружу мнение об умственных способностях Вольдемара, пинаю руку ногой. Пружинит. Муляж. Взяв кисть двумя пальцами, засовываю на ближайшее свободное место и собираю журналы. Иллюстрированные репродукциями картин каталоги музеев мира, обзоры новинок игрового мира, что-то под грифом «ХХХ».
Отсмеявшись, Вольдемар протискивается в каморку, припечатав меня грудью к полкам.
Сердце сжимается от дурного предчувствия. Желудок скручивает.
Зная, на что придется пойти ради шанса освободиться, и даже будучи морально почти готовой к этому, тем не менее ощущаю приступ паники. Руки непроизвольно тянутся за спину в безнадежной попытке закрыться…
Вольдемар хватает с одной из полок коробку из-под обуви и подается назад.
Сглотнув, оборачиваюсь.
– Знаешь, что я положил сюда? Знаешь?
Парень стоит в трех шагах с открытым коробком в руках.
– Не знаю.
– Смотри! – восторженно орет он, брызжа слюной.
Из коробки показалась голова. Мужская. Заканчивающаяся, или, правильнее сказать, начинающаяся, окровавленным обрубком шеи.
Понимая, что это муляж, я не сдерживаю дрожи. Очень натуралистично. Выпученные глаза, подернутые матовой пеленой смерти, искривленные в предсмертной гримасе губы. Прикушенный желтоватыми зубами кончик синего языка. Стриженные «под ежик» русые волосы. Серьга в виде крестика в правом ухе…
