Ларс Кеплер - Соглядатай
На обратном пути из Карсуддена он заедет в аптеку за топираматом от мучающей Йону кластерной мигрени.
Час пик еще не начинался, и на дороге было довольно свободно; Эрик миновал Катринехольм и подъехал к большому комплексу зданий.
Касиллас стоял на лестнице возле регистратуры и выколачивал трубку о перила. Увидев Эрика на подъездной дорожке, он махнул в знак приветствия.
– Мы сделали несколько неврологических исследований, – пояснил он, пока они шли к мрачным кирпичным зданиям. – Это не моя область, но специалисты считают, что хирургия исключена, повреждения тканей мозга носят постоянный характер… он функционирует, но ему придется сжиться с помутнением сознания и закольцованными воспоминаниями.
После досмотра в отделении D-4 их встретила дневная дежурная со смешливыми морщинками в уголках глаз.
– Роки Чюрклунд ждет вас, – сказала она, пожав руку Эрику.
Независимо от результатов беседы Эрик потом сможет рассказать Марго о «грязном проповеднике» – человеке, на которого Роки пытался возложить вину девять лет назад.
Они остановились, и Касиллас объяснил дежурной, что она должна подождать за дверью и проводить Эрика назад, когда он закончит разговор.
Эрик отвел занавеску из бусинок и вошел. Роки сидел посреди дивана, раскинув руки по спинке, словно распятый. На низеньком столике перед ним – кофе и булочка. Из двух висевших на стене динамиков лилась умиротворяющая классическая музыка.
Роки почесал затылок о стену и внимательно оглядел Эрика совершенно безразличным взглядом.
– Сегодня без сигарет? – спросил он, выдержав паузу.
– Могу заказать, – ответил Эрик.
– Лучше дай мне упаковку могадона. – Роки заправил волосы за уши.
– Могадона?
– Тогда Иисус простит тебе твои грехи.
– Я могу поговорить с лечащим врачом о…
– Ты же сидишь на могадоне, – перебил Роки. – Или на рогипноле?
Эрик пошарил во внутреннем кармане и дал ему полную упаковку. Роки выдавил капсулу и проглотил, не запивая.
– В прошлый раз я спрашивал тебя об одном человеке, о твоем коллеге, – начал Эрик, усевшись в кресло.
– У меня нет коллег, – мрачно сказал Роки. – Потому что Господь потерял меня на пути… и не вернулся, чтобы отыскать.
Он взял белую пластиковую кружку и подцепил указательным пальцем крошку сахара.
– Но ты не помнишь, был ли у тебя сообщник в том убийстве?
– Почему ты об этом спрашиваешь? – поинтересовался Роки.
– Мы говорили об этом в прошлый раз.
– А разве я утверждал, что у меня был сообщник?
– Да, – соврал Эрик.
Роки закрыл глаза и медленно кивнул сам себе.
– Ты знаешь… я не могу полагаться на свою память, – сказал он, снова открывая глаза. – Иногда проснусь посреди ночи, вспомню какой-нибудь день двадцать лет назад и все запишу, но, когда читаю написанное через неделю, все это кажется фантазией, словно никогда и не было… и я ведь не знаю… То же самое с краткосрочной памятью, половина дней исчезает. Я принимал лекарства, играл в бильярд, ругался с идиотами, ел жареное мясо – но ничего этого не помню.
– Ты не ответил, был ли у тебя сообщник, когда ты убивал Ребекку.
– Насрать мне на это. Ты говоришь, что приходил сюда, но я тебя вижу впервые…
– А по-моему, ты помнишь, что я здесь был.
– Правда?
– И я думаю, иногда ты врешь.
– Я вру?
– Пару минут назад ты сказал о сигаретах, которые получил от меня в прошлый раз.
– Я только хотел проверить, на моей ли ты стороне, – улыбаясь ответил Роки.
– Так что ты помнишь?
– А зачем мне отвечать тебе? – спросил Роки, отхлебнул кофе и облизал губы.
– Твой сообщник начал убивать сам.
– Значит, так вам и надо, – пробормотал Роки и вдруг затрясся.
Кружка выпала у него из рук, остатки кофе брызнули на пол. Подбородок у Роки дрожал, глаза закатились, веки опустились и слегка подергивались. Эпилептический припадок продолжался несколько секунд. Потом Роки пришел в себя, вытер рот, поднял взгляд; он, кажется, все помнил.
– Раньше ты рассказывал о каком-то проповеднике, – сказал Эрик.
– Я был один, когда убивал Ребекку Ханссон, – тихо сказал Роки.
– Тогда кто этот «грязный проповедник»?
– Какая разница?
– Просто скажи правду.
– Что мне за это будет?
– А что ты хочешь?
– Чистый героин. – Роки посмотрел Эрику в глаза.
– Тебе разрешат покидать территорию больницы, если ты поможешь, – сказал Эрик.
– Я все равно не помню, все стерлось, это бессмысленно.
Эрик подался вперед в мягком кресле.
– Я помогу тебе вспомнить, – сказал он наконец.
– Никто мне не поможет.
– С точки зрения неврологии – нет. Но я помогу тебе вспомнить, что произошло в тот день.
– Как? – спросил Роки.
– Я погружу тебя в гипноз.
Роки сидел неподвижно, упершись головой в стену. Глаза прикрыты, губы слегка шевелятся.
– В гипнозе нет ничего пугающего. Это просто род медитации, когда человек может достичь очень глубокого расслабления, – попытался объяснить Эрик.
– Я читаю журнал «Кортекс» и помню длинную статью о нейропсихологии и гипнозе, – сказал Роки и взмахнул рукой.
Глава 60
Они перебрались в палату Роки, закрыли дверь и приглушили свет. Слабая лампочка освещала календарь из «Плейбоя». Эрик поставил штатив, закрепил камеру под нужным углом, отрегулировал баланс белого и поправил микрофон.
Красный кружок показал, что запись началась.
Чюрклунд сидел на стуле, широкие плечи обмякли и скруглились, как у медведя. Голова свесилась на грудь. Он круто скользнул в глубокое расслабление и прекрасно отвечал на индукцию.
Настоящего мастерства требует не гипноз сам по себе, а поиск точной глубины, способность погрузить пациента в состояние, в котором мозг максимально расслаблен, но в то же время способен отличать реальные воспоминания от фантазий.
Эрик стоял наискосок позади Роки и медленно вел обратный отсчет, готовя Роки к тому, чтобы тот извлек воспоминания из глубин памяти.
– Двести двенадцать, – монотонно говорил он, – двести одиннадцать… скоро ты окажешься перед домом Ребекки Ханссон…
Когда пациента погружают в глубокий гипноз, гипнотизер сам часто впадает в подобие транса – так называемый гипнотический резонанс.
Эрику необходимо было отделить свое полностью присутствующее здесь «я» от «я» наблюдающего.
Это наблюдающее «я» в его персональном трансе всегда находилось будто под водой. Такой стала его личная картина гипнотического погружения.
Ведя, подобно лоцману, пациентов через их воспоминания, Эрик погружался в теплое море, плыл мимо крутых скал или кораллов.
Таким образом, Эрик всецело присутствовал в том развитии событий у пациента, сохраняя в то же время безопасную дистанцию.
– Восемьдесят восемь, восемьдесят семь, восемьдесят шесть, – монотонно продолжал Эрик. – Сейчас есть только мой голос, ты слушаешь его… С каждой цифрой ты еще больше расслабляешься… восемьдесят пять, восемьдесят четыре… здесь нет ничего опасного, ничего угрожающего…
Ведя обратный счет, Эрик погружался вместе с Роки Чюрклундом в удивительную розовую воду. Они следовали вниз за якорной цепью с волосатыми водорослями в ржавых звеньях. Снизу они видели нижнюю часть большого судна, чьи винты неподвижно застыли на серебристой поверхности.
Оба опускались вниз.
Глаза Роки были закрыты, из бороды устремлялись вверх пузырьки воздуха. Он держал руки по швам, но от тока воды его одежда подрагивала.
– Пятьдесят один, пятьдесят, сорок девять…
Из фиолетовой темноты взмыла вверх огромная подводная скала, серо-черная, словно пепел.
Роки поднял голову и попытался сфокусировать взгляд, но видны были только белки его глаз. Рот открылся, веки снова сомкнулись. Волосы колыхались над головой, пузырьки вырывались из ноздрей.
– Одиннадцать, десять, девять… Ты расскажешь то, что на самом деле помнишь о Ребекке Ханссон, когда я произнесу…
Погружаясь в воду, Эрик одновременно наблюдал за Роки, сидящем на стуле в комнате. Ниточка слюны повисла у того изо рта; на нем была белая сорочка, вытертая на швах в подмышках.
– Три, два, один… Теперь ты откроешь глаза и увидишь Ребекку Ханссон, как ты видел ее в последний раз…
Роки стоял перед ним на вершине подводной скалы, одежда развевалась от мягкого морского течения, волосы колыхались над головой, как медлительные языки пламени. Роки открыл рот; большие пузыри выплыли оттуда и побежали вверх перед его лицом.
– Расскажи, что ты видишь, – спокойно попросил Эрик.
– Я вижу ее… Я стою в саду на задах дома… Через балконную дверь я вижу, что она сидит на диване и смотрит телевизор. Спицы шевелятся, голубое вязание подрагивает от этих движений у ее бедер… Она говорила, что не хочет видеть меня, но думаю, она раздвинет-таки ноги.
– Что происходит?
– Я стучу в стеклянную дверь, она снимает очки и впускает меня… говорит, что ей пора спать, потому что завтра будний день… но что мне можно переночевать, коли захочу…
