Пионерская клятва на крови - Эльвира Владимировна Смелик
Тот ошивался у них почти каждый вечер, начиная с праздника Восьмое марта. Еще и провожать навязался, предложив подкинуть на рабочем авто до места сбора. Причем не на легковушке, а на раздолбанной «буханке» с надписью «Аварийная служба», на которой обычно развозил всяких сантехников и электриков, отчего внутри ужасно воняло одновременно и настоявшимся людским потом, и машинным маслом, и резиной, и металлом, и даже чем-то горелым.
Генка невзлюбил дядю Петю с первого дня знакомства. Уже за то, что мама, посчитав его букет более достойным единственной в доме вазы, переставила подаренную сыном ветку мимозы в стеклянную бутылку из-под кефира.
Вот зачем им этот дядя? Чтобы, как говорила мама, был мужчина в доме? А чем Генка не мужчина? Ему уже четырнадцать! И в магазин мог сходить, притащить целую сетку картошки, и в остальном помочь: починить развалившуюся табуретку или даже полочку прибить, если понадобится и если одолжить нужные инструменты у кого-нибудь из соседей. Генка бы справился, их такому на уроках труда учили. Но, видимо, даже мама, как и большинство при первом взгляде на него, считала, что он еще маленький.
Генке вообще по жизни не слишком везло. Вот и с ростом тоже. Не просто средний, а ниже среднего. В классе он самый мелкий среди мальчиков. Да и среди девочек. Ниже его только две или три. И даже не факт, что именно ниже, а не просто такие же.
И черты лица у него не мужественные, а совсем еще детские и меняться не торопились, как у остальных. И голос до сих пор не ломался. Вот окружающие вечно и считали, что лет ему меньше, чем на самом деле. Даже воспитательница, когда подошли к столу записываться в отряд – это дядя Петя решил, что Генке необходимо именно в первый, – воззрилась критично, уточнила с большим сомнением:
– А вы точно к нам? – И демонстративно выдвинула вперед табличку с нужными годами рождения.
Мама растерянно захлопала глазами и едва не отступила, оглянулась сначала на сына, потом на своего дядю Петю. Тот моментально выпятил грудь, выхватил из ее рук путевку, с размаху опустил на стол, прихлопнув ладонью, заявил с грубоватым напором:
– К вам!
Воспитательница не испугалась, не смутилась, спокойно посмотрела ему прямо в глаза, придвинула путевку к себе, раскрыла, прочитала вслух:
– Белянкин Геннадий. – Потом спросила, но не у дяди Пети и даже не у мамы, а у самого Генки: – Так к нам записывать?
И он тоже растерялся, тоже едва не отступил под ее прямым внимательным взглядом, но каким-то чудом собрался, на короткое время забыв, что совсем не рвался в этот дурацкий лагерь, что ему абсолютно плевать, какой будет номер у отряда, стиснул кулаки, выдавил из себя:
– Да, записывайте.
И вот теперь трясся в автобусе, одиноко приткнувшись в уголке заднего ряда кресел, и пялился в окно. Остальные уже перезнакомились, хотя бы с теми, с кем сидели рядом, и теперь болтали. А до него никому не было дела – что есть он, что нет. Разве кроме воспитательницы Людмилы Леонидовны. Но и та вспоминала о Генке, только когда в очередной раз пересчитывала ребят, желая убедиться, что никто не пропал и не сбежал. Как будто отсюда можно сбежать? Или проверяя, все ли хорошо переносят дорогу – никого не тошнит? Особенно тех, кто сидел в хвосте.
Нет, Генку не тошнило. А вот тошно было. Еще как. Стоило представить, что ожидало его впереди. Целых двадцать восемь дней среди чужих людей в совершенно незнакомом месте! А дома он как раз до начала учебного года успел бы доклеить модель, которая теперь пылилась на полке. Или читал бы, или гонял на велике. Да мало ли интересных занятий летом!
Неужели он даже маме настолько мешал, что она его спровадила почти на целый месяц? Неужели ей дороже сына какой-то там… дядя Петя?
Генка так глубоко погрузился в переживания, что очнулся лишь тогда, когда его сильно пихнули в бок. Он даже вздрогнул от неожиданности, развернулся.
Здоровяк, до того восседавший в середине наполовину пустующего заднего ряда, успел незаметно придвинуться. Теперь он находился совсем близко и почти в упор пялился на Генку с туповатой самодовольной улыбкой во весь рот.
– Слышь, а ты чё здесь? Автобусы перепутал? Или в другом отряде одному боязно, вот и решил к мамке под бок?
Генка поначалу даже не понял, о чем он. Может, перепутал с кем-то знакомым? Хорошо бы перепутал и, поняв, что ошибся, сразу бы отстал. Потому что Генка точно знал – внимание таких, как этот верзила, обычно не обещало ничего хорошего.
Он даже огляделся по сторонам, в тайной надежде, что кто-нибудь вмешается. Но впереди него, он запомнил, когда проходил мимо, сидела какая-то девчонка. К тому же страшная – со стрижкой под горшок и лошадиным лицом. Кресло рядом с ней пустовало, а на противоположном, через проход, дремал темноволосый пацан, вытянув длинные ноги. Его сосед пялился в окно и ничего не замечал. И даже Людмила Леонидовна, как назло, не торопилась с очередным обходом.
– Ты чего варежку разинул и молчишь? Немой, что ли? – выпучив глаза, воскликнул здоровяк, гоготнул в восторге от собственного остроумия. – Или разговаривать еще не умеешь? Слишком маленький?
– Умею, – пробормотал Генка.
– Или ты тупой? – чувствуя свое превосходство, не унимался здоровяк. – Не знаешь, что отвечать надо, когда тебя старшие спрашивают. Чё, мамаша-воспетка не научила?
Генке очень хотелось выкрикнуть в ответ «Сам ты тупой!», раз принял Людмилу Леонидовну за его маму. Глупее ничего в голову не пришло? Да, может, Генка еще и старше. Ему уже четырнадцать, даже четырнадцать с половиной. А этому верзиле, хоть он и больше – не только крупнее, выше, толще, но наверняка вдвое или втрое сильнее – пока еще только тринадцать. Значит, сам он маленький и разговаривать нормально не умеет.
Только ничего Генка, конечно, не выкрикнул. Как всегда. Не осмелился, не смог, испугался. Но ведь силы действительно не равны. Слишком не равны. И разве виноват Генка, что природа так несправедливо распорядилась? Что одни уже в тринадцать догоняют по росту взрослых, а других словно что-то к земле прижимает, не дает вытянуться. И даже если есть за четверых, нужный вес никак не набирается, ноги и руки так и остаются тонкими и угловатыми, как надломанные спички.
И пожаловаться
