Максим Шаттам - Теория Гайи

— Грэм украл более тридцати убийц, и никто этого не заметил? Ни один журналист не сунул нос в это дело?

— Как они могли догадаться? Операция заняла всего десять месяцев. Только Институт криминологии в Лозанне обратил на это внимание… Это всё, что я обнаружил в отчетах. Институт сообщил о беспрецедентной волне самоубийств среди серийных убийц. По их мнению, это было связано с неустойчивым характером таких личностей, потерей надежды и скорее стыдом, нежели угрызениями совести.

— Что может быть лучше для изучения агрессивности и насильственных действий, чем серийные убийцы? Грэм составил список, и ему доставили необходимое…

— Всё подтверждает, что за этим стоят французские и немецкие спецслужбы. Понимаешь, что это значит?

— Это просто невероятно! А если бы они прокололись? Вот был бы скандал!

— Думаю, они знали, что делали: каждую операцию осуществляло отдельное звено. Если бы где-то произошел сбой, никто и никогда не добрался бы до официальных лиц. Это можно было выдать, например, за акцию поклонников серийных убийц, вроде тех женщин, которые влюбляются в преступников, сидящих в тюрьме, а потом выходят за них замуж.

— Подожди-ка, — сказал Петер, — телохранители Жерлана… У них ведь немецкий акцент?

— Ты думаешь, это как-то связано?..

— Я не верю в случайности. Вот и еще одна причина, по которой мы должны скрывать то, что узнали. Я не хочу оказаться в западне, когда две разведки начнут выяснять отношения.

— Нужно поговорить с Грэмом. Если его загнать в угол, он станет более откровенным.

— Без Жерлана, — уточнил Петер. — Похоже, Грэм ничего ему не рассказал. И раз он затронул эту тему только в нашем присутствии, значит, хочет что-то сообщить именно нам. Грэм готов сотрудничать, но только не с Жерланом.

— Но как это сделать? Жерлан не отходит от него ни на минуту! Его люди дежурят там, даже когда Грэм спит!

Петер посмотрел на часы. Почти час дня.

— Жерлан поздно завтракает, — вспомнил он, — бежим, может, еще успеем!

Они бросились на кухню. Петер схватил корзину и набросал туда еды. Затем они взбежали по лестнице на «мостик». Петер втолкнул Бена в чулан. Затаившись, они терпеливо ждали, подглядывая в приоткрытую дверь.

— Тут можно весь день проторчать, — нервничал Бен. — А вдруг он уже спустился или вообще никуда не пойдет…

Через десять минут дверь скрипнула, кто-то прошел по лестнице. Мимо, потирая нос, прошел Жерлан. Как только он исчез, Петер вышел и бросился наверх к большому залу. Перед двойной дверью, умирая со скуки, сидел один из телохранителей Жерлана. Петер показал ему корзину с едой.

— Они там? — спросил он.

— Господин Жерлан спустился. Вы его не видели? — спросил телохранитель с сильным немецким акцентом, который резанул ухо Петера.

— Нет, видимо, мы разминулись. Если вы не против, мы подождем его здесь.

Охранник открыл дверь. Приказа не доверять Петеру и Бену он не получал. Грэм сидел в углу, лицом к окну, за которым не было видно ничего, кроме белой пелены.

— Доставка продуктов, — сказал Петер.

Только подойдя к Грэму вплотную, он увидел, что тот прикован к батарее наручниками.

— Чьи это методы? Еврокомиссии? — спросил Петер, ставя перед ним корзинку. — Или немецкой разведки?

Грэм убедился, что они одни, и спросил:

— Вам известно о немецких спецслужбах? — спросил он.

— Жерлан — немецкий агент?

— Нет, конечно. Но вот три его приятеля… Тут я не был бы так уверен.

— Нам известно об операции «Переработка».

Грэм не подал виду, что удивлен:

— Значит, вы добрались до подвала. Теперь у вас два варианта: либо вы поможете мне, либо сами сожжете все эти материалы.

— У меня другое предложение, — сказал Петер. — Вы нам все расскажете, а там посмотрим. В любом случае, вы немного теряете.

Грэм был бледен, глаза у него покраснели, губы запеклись. Петер подумал, что, вероятно, Жерлан не только задавал вопросы.

— Доктор Грэм, вас били? — спросил он.

— Это не имеет никакого значения.

— Кто это сделал? Люди Жерлана?

— Они умеют задавать правильные вопросы, не то что этот болван.

Петер покачал головой:

— Негодяи!

— Расскажите нам о «Теории Гайи», — попросил Бен.

Грэм усмехнулся.

— «Теория Гайи», — повторил он. — Я уничтожил единственную копию в день вашего приезда. Это все, что я успел сделать. Сколетти вам об этом рассказал?

— Да, перед тем, как вы убили его, — сказал Бен.

— Не выдумывайте. Я тут ни при чем.

— А ваши «техники»? Они ведь солдаты и умеют убивать.

— Как мои люди могли это сделать? Агенты немецкой разведки постоянно следят за ними. Так что все это ваши фантазии!

— Ах, извините! Вы-то совершенно ни при чем, — фыркнул Бен.

Грэм не обратил внимания на его выпад и продолжал:

— Статистиков и криминологов, первыми заметивших рост числа серийных убийц, назвали паникерами. Им «объяснили», что дело не в том, что убийц стало больше, а в том, что их стали чаще ловить. Но с тысяча девятьсот шестидесятых годов количество серийных убийц постоянно росло. Мы подняли архивы за несколько сотен лет, хотя это было связано с большими трудностями. Мы вели множество параллельных исследований, изучая все записи о насильственных смертях, отслеживали судебные процессы, аресты, случаи линчевания, помещения в психиатрические лечебницы. И все это чтобы установить количество жертв, а следовательно, и количество убийц (в том числе серийных). Конечно, войны спутали статистику, но в целом с девятнадцатого века до тысяча девятьсот шестидесятых годов количество серийных убийц относительно численности населения изменялось несильно.

— Мы видели диссертации, в которых доказывалось, что в основе большинства легенд о разных монстрах лежат реальные преступления, — сказал Петер, стараясь подвести Грэма к главному.

— Со второй половины двадцатого века серийных убийц становится все больше, даже если учитывать рост численности населения.

— И в чем причина? — спросил Петер.

— Вы знакомы с трудами Адама Смита? Это известный экономист восемнадцатого века. Он описывает человека как крайне рациональное существо, просчитывающее все свои действия. Психология этого Homo economicus, как называет его Смит, сводится к утверждению своих интересов. Он преследует только свои цели, на общество ему наплевать. «Я думаю, следовательно, я существую» превращается в «Я желаю, следовательно, я существую».

— Это притянуто за волосы! — засмеялся Бен. — Философствование чистой воды.

— Посмотрите на современного человека! Адам Смит описал тех самых потребителей, в которых мы превращаемся! Мы постоянно подсчитываем свою выгоду: почему я собираюсь купить что-то у того, а не у другого, зачем делиться информацией, для чего делать это, а не то, какая мне будет польза от того или иного человека? Мы расчетливы. Мы замкнулись на себе, на своих желаниях, на том, как заплатить меньше, а получить больше. Мы постоянно ищем, кто поможет нам, кто поделится информацией! Эта замкнутость на себе усилена материализмом, каждый владеет своими собственными благами: моя машина для удовлетворения моих потребностей, мои диски, мой телевизор со все большим количеством каналов. Смит предвидел, что рыночная экономика станет доминирующей, ведь она лучше всего соответствует человеческой природе!

— Двадцатый век боролся с этим, — напомнил Бен, — социализм восстал против капитализма.

— И что из это вышло? Разве государство взяло на себя ответственность, стало гарантом социально-экономического равновесия? Посмотрите на наши правительства! Кто управляет миром? Политики или промышленные группы, которые финансировали их избирательные кампании? Лобби стали мощнее правительств! О каком равновесии может идти речь, если тот, кто должен его обеспечить, слушается того, кто сильнее?

— Но какое это имеет отношение к серийным убийцам? — спросил Петер.

— Я подхожу к этому. Мы взрослеем внутри некой социально-экономической системы. Она формирует нас с самого детства, и так продолжается уже два века. Социальная мутация — неожиданный побочный эффект изменений в экономике — никого не обеспокоила. Экономическая модель США основана в первую очередь на выгоде инвесторов, которых интересует не будущее, а сиюминутная прибыль. Важен результат, а не средства. Вот так мы и попадаем в экстремальные ситуации и совершаем противозаконные действия. Но еще важнее давление на всю социальную пирамиду, на большинство ее участников. «Важен только результат» — теперь этот принцип, противоречащий морали, включен в систему наших ценностей. Мы проповедуем удовлетворение желаний любой ценой.

— Но американское пуританство все еще живо, — возразил Бен, — и его называют опорой добродетелей!