С. Тремейн - Холодные близнецы
Его руки находят мои. Я вижу, что он хочет того же, что и я.
В моем взгляде появляется нежность, я приоткрываю губы и поднимаю лицо навстречу ему. Его губы сливаются с моими. И мы целуемся, мы не целовались уже месяц, даже три.
Потом мы раздеваемся. Лихорадочно, как подростки. Я стягиваю с него свитер и отбрасываю прочь, он расстегивает кнопки на моих джинсах. Мы вваливаемся в гостиную, он хватает меня и несет на руках, и мне нравится, я хочу, чтобы он меня нес. Сделай это. Энгус Муркрофт. Трахни меня.
И он меня трахает – классно. Вот что мне сейчас нужно. Он берет меня – прямо здесь и сейчас, как раньше. Я не нуждаюсь в прелюдиях и в прочей ерунде. Я хочу чувствовать его внутри себя, это разрешит сомнения хотя бы на несколько минут.
Он страстно целует меня. Он покусывает меня за плечи, переворачивает и снова входит в меня. Я вцепляюсь в подушку и полностью отдаюсь ощущениям.
– Сара, я люблю тебя!
– Пошел ты!
– Сара!
– Сильнее! – кричу я.
– Ах!
Он обнимает меня, прижимая мою голову к подушке, как будто собирается сломать мне шею – щелк, и все! Я оборачиваюсь, вижу сердитый блеск в его глазах и начинаю двигать бедрами – вверх, вниз, выталкивая его из меня. Я переворачиваюсь, мне жарко, мое тело блестит от пота, я вот-вот кончу. Я хватаю его руку и кладу обратно на свою тонкую шею.
– Трахай меня, как тогда Имоджин трахал!
Он ничего не говорит. Даже не моргает, его большой палец лежит как раз на моей глотке. На трахее. Он может нажать. Запросто. Но вместо этого он твердо и яростно смотрит мне в глаза, затем поднимается, толчком опрокидывает меня на спину и опять входит в меня.
– Она кончала? – спрашиваю я. – Когда ты ее трахал – она кончала? Все, как сейчас?
Но теперь-то он со мной – его сильная рука лежит на моей белой шее, я представляю, как он трахает ее – мою лучшую подругу, и я хочу его возненавидеть, и я его ненавижу. Но все-таки наступает оргазм – мой собственный – головокружительный и безудержный.
Почти одновременно со мной кончает и он – резко подается вперед, задерживает дыхание и отдувается. Выходит из меня и падает рядом. К биению двух сердец присоединяется море за окном.
– У меня никогда не было романа с Имоджин, – говорит он.
19
– У тебя в комоде книга. С ее подписью.
Мы лежим под пуховым одеялом, голые и потные, и глазеем в потолок. Там огромное сырое пятно, которое кажется гигантским в тусклом свете лампы возле кровати.
Сумерки сменились тьмой, остров освещают лишь звезды на небе.
– Ты видела? – спрашивает он.
– Книга подписана: «Люблю. Имми. Целую, целую, целую».
Он молчит.
Я поворачиваюсь, мельком взглянув на него. Он уставился вверх, его красивый профиль напоминает каменные статуи рыцарей на гробницах в церкви. Я ложусь на спину и тоже утыкаюсь взглядом в потолок.
– Она дала тебе книгу о супружеской измене. Ты никогда такого не читал. Она написала там «люблю», и поцелуи. И теперь ты утверждаешь, что ты с ней не трахался.
– Я с ней не спал, – возражает он. – Ничего у нас с ней было.
Он делает роковую паузу, по которой мне все становится ясно, и произносит:
– Только один разок.
Холодный бриз играет полузадернутыми шторами.
Я беру себя в руки. И задаю очевидный вопрос:
– И когда, Энгус? Той ночью?
– Ночью, когда это случилось? – вскидывается он. – Господи, Сара, конечно нет!! Все, что я тебе тогда сказал, было правдой. Я заехал к ней, когда возвращался с работы. Уж поверь мне!
Я в нерешительности. Возможно, он не врет. Его слова звучат убедительно.
Но…
– Но ты признался, что у вас было.
– Это произошло позже, Сара, уже после того, как Кирсти упала, – говорит он. – Ты… ты настолько закуклилась в своем горе, ты обезумела от горя.
– А ты, похоже, нет?
– Что ты несешь! Господи, я сильно страдал, но по-своему, оттого и пил! Но к тебе и прикоснуться было нельзя, ты меня даже близко не подпускала.
Не помню я такого. Я не превратилась в недотрогу, свихнувшуюся после гибели дочери. Но пусть лжет дальше.
– И ты в поисках крепких объятий прыгнул в кровать Имоджин – моей лучшей подруги?
– Я нуждался в утешении, а ты была недостижима. Мы с Имми всегда ладили… мы были друзьями. Помнишь, она была с нами – в самый первый вечер, когда мы познакомились?
Я не хочу на него смотреть и сверлю взглядом потолок. За окном пронзительно вопит морская птица. Мне теперь понятно, почему Имоджин Эвертсен осталась рядом со мной, когда почти все остальные друзья со временем пропали. Ей стало стыдно. Но из-за ее постоянных угрызений совести наша дружба сложилась очень непросто, и она уже никогда не будет прежней.
– Но я хочу знать, – продолжаю я. – Когда это случилось, Энгус? Когда ты с ней переспал?
Долгий вздох.
– Я… я по кускам разваливался… Все произошло примерно через месяц… Мы выпили несколько бутылок, разговаривали. Она и начала… Поцеловала меня. Инициатива принадлежала ей, точно. И я ответил… Но я остановился, Сара… сразу после первой ночи. Сказал, что хватит.
– А книга?
– Она прислала ее неделей позже. Сам не пойму, зачем.
Я погружаюсь в размышления. Значит, Энгус переложил вину на Имоджин. И что? Когда он сказал «хватит»? А может, они целую ночь совокуплялись? Или все выходные напролет? Утром они целовались и хихикали или нет? Какая вообще разница? Я отчего-то менее зла, чем думала. Я слишком индифферентная и слабо реагирую. Я боялась мужа, а теперь я его презираю. Но даже сейчас, когда я хочу, чтобы он был от меня как можно дальше, я не представляю, что буду без него делать – ведь мы же застряли на острове Торран.
Фактически он до сих пор мне нужен, хоть я и терпеть его не могу.
– Сара, я нуждался в поддержке. Мне надо было выплакаться, поверь мне. А Имоджин совсем не то подумала, и ей самой очень-очень стыдно. Честно, Сара.
– Как мило с ее стороны! Затащила моего мужа в койку и мучается угрызениями совести.
– Послушай, Сара. Я не хотел с ней мутить.
– А книжку-то зачем хранишь?
– Да я и не помню. Лежит – и лежит. Правда. Я никогда не хотел ничего такого, и когда она решила продолжать, я сказал, что этого не будет никогда, и с тех пор мы остались друзьями. И она до сих пор тебя любит, Сара, ей ужасно стыдно за то, что мы натворили.
– Надо послать ей открытку с благодарностью. Или, может, книжку подарим?
Он отворачивается от меня к морю, шумящему за окном.
– Ты, похоже, забыла, что тебя я в свое время простил, – бормочет он.
Я взрываюсь:
– Ты о моей так называемой «измене», да?
– Сара…
– После рождения детей? Когда ты целый год меня игнорировал, когда ты слинял и бросил меня менять подгузники двум орущим младенцам? Я была в полном одиночестве!
– Но я же тебя простил.
– Но меня трахал вовсе не твой лучший друг! Энгус! Разве я спала с твоим лучшим другом – прямо после того, как твой ребенок умер?
Он молчит и наконец выдавливает:
– Ясно. Ты, видимо, считаешь, что это что-то в корне меняет.
– Мо-ло-дец.
– Но, пожалуйста, задумайся немножко.
– Что?
– Ведь ничего и не было, Сара. Никакой эмоциональной связи. Ты можешь ненавидеть меня или Имоджин, но тогда ненавидь за то, что мы действительно сделали, а не за то, что ты вообразила!
– Я сама разберусь, кого мне ненавидеть.
– Сара!
Не обращая на него внимания, я встаю с постели и надеваю толстый шерстяной халат. Под моими босыми ногами шершавые половицы. Я подхожу к окну. Луна висит высоко над островами Смолл. Безоблачная ночь ранней зимы. Пейзаж совершенно волшебный. Торран просто беспощадно прекрасен, он всегда будет таким. Что бы еще ни случилось, красота продолжается, как кошмарный сон.
Энгус извиняется, но я его не слушаю.
Первый раз в своей жизни я вижу Энгуса по-настоящему. Он хуже, чем кажется. Не такой мужественный, как я предполагала. Не муж даже, а нечто гораздо более ничтожное. Если бы я могла, я взяла бы сейчас Лидию в охапку и ушла бы вместе с ней отсюда прочь. Но нет. Идти мне некуда: моя лучшая подруга Имоджин предала меня, а в родительском доме все напоминает о прошлом.
Из-за денег мы загнали себя в ловушку на острове Торран. Я в западне вместе с вероломным супругом. Может, со временем я его и прощу. Лет через тридцать, пожалуй.
– Сара, – повторяет он как заведенный.
Он явно не может остановиться.
Я выхожу из спальни и иду на кухню. Я проголодалась.
Я делаю себе бутерброд и сажусь за обеденный стол. Механически жую, заправляя себя топливом. Глядя на телефон. Думая о Лидии.
Мне надо позвонить Келлавею, тут Энгус полностью прав. Мне необходимо проконсультироваться с психиатром, и побыстрее. Мне нужно знать его экспертное мнение о странностях моей дочери. А вдруг он сможет помочь и с моим так называемым «супружеством». Вдруг мой лживый муж скрывает что-нибудь еще?
Вечером у меня происходит очередная стычка с Энгусом. Я сижу в гостиной и смотрю на пелену дождя. Обычно мне нравятся дожди, сеющиеся над проливом, наползающие от Пойнт-оф-Слейта. Они каким-то образом превращают все вокруг в печальную песню на гэльском – постепенно исчезающем – языке: плавную, мягкую, лиричную и неразборчивую. В такие минуты Торран словно погружается в свое древнее шотландское прошлое.
