Пока ты здесь - Наталья Николаевна Ильина
«Горбун и Бес ушли, оставили меня на хозяйстве. Сегодня уже легче, чем накануне, когда столкнулся в “Ленте” с целой толпой придурков. Они решили, что я “возвращенец”, еле отбился. Увы, ни хрена мне не светит. Я здесь уже две недели, завтра пятнадцатая ночь, и никакой последний луч мне не поможет.
Кстати о луче: я так перестарался, пялясь на солнце тогда, на первом закате, что до рассвета зайчики в глазах плясали. Кровавые. Так-то. Бес потыкал меня носом в неочевидное и невероятное: если ты не зомбак типа “уходящих” и, не вспомнив ровным счетом ничего до первого заката, остался целехоньким, то велкам к нашему шалашу. И не приставай с идиотскими вопросами типа «Когда это кончится?». Справочное бюро на вокзале, а здесь справок не дают.
По поводу справок это он напрасно. Как раз здесь и можно узнать хоть что-то, потому что только Горбун, Бес, занудливый Блондин и Наша Маша пытаются разобраться, что к чему в этом дурдоме. И уж я-то своего не упущу. Все хотят свалить отсюда, а я хочу вспомнить хоть что-нибудь, кроме очевидного: вода мокрая, дважды два – четыре. Может, там, куда сваливают самые везучие, “возвращенцы”, еще хуже, чем здесь, и мне туда не надо?
Горбун тут дольше всех и самый смурной. Все ему не так. Я сегодня не мог заснуть – Жуть повадилась выть прямо под окнами, – так он уселся рядом, стал забалтывать. У меня даже голова болеть перестала. От ночного визга Жути всегда раскалывается, до тошноты.
Оказывается, он сначала в банде был. Не сказал, как долго. “Возвращенцев” ловили, забавлялись. Жути скармливали. Ну, что они творят с беднягами, мы недавно с Блондином застали. Хреново вышло, конечно. Блондину башку разбили, я мордой по асфальту проехался, а несчастный “возвращенец” все равно ничего вспомнить не успел: солнце уже почти село. Бес матюгами обложил за то, что вдвоем на семерых полезли. Убить тут нельзя, но отделать как следует – легче легкого. Как у меня получилось Блондину скальп на место пришить – не знаю. Руки сами все делали, но теперь ко мне новое имечко приросло – Доктор. Пусть так, все же лучше, чем Сморчок.
Блондин тихий, интеллигентный. Вежливый. Башковитый. Все из ничего соберет. Правда, сам не понимает, как это у него так ловко получается.
Наша Маша смешливая и дурашливая. Легкая. Без мыслей особенных. Я дал бы ей тридцатку, но только не тогда, когда она замолкает и смотрит вглубь себя. Тут во что угодно поверишь, но она на глазах стареет лет на двадцать. И вся легкость испаряется.
Горбун плюс-минус моего возраста. Хотя кто знает, сколько каждому из нас? Здоровенный мужик, сутулый. Потому и Горбун.
Бес… Бес умный. Чернявый. Вертлявый. Без возраста. И без амбиций. На месте не сидит спокойно, совсем. Даже сидя – притопывает. Ходить с ним – одна мука, у всех ноги отваливаются, а он все чешет без остановки. Ему больше всех надо знать. Все. Его бесят непонятки (а их здесь – одна сплошная непонятка).
Не знаю, когда кого заберет Жуть, но я начинаю к ним привыкать. Может быть, меня первого? Достало ждать неизвестно чего.
Блондин придумал карту рисовать! Будем город вдоль и поперек исследовать, – может, выход найдем?
Машка считает, что нас инопланетяне похитили и опыты проводят. Она верит, что выход есть, наивная. Прямо дверь ей. С ключами.
У Беса теорий до хрена, включая и эту.
Горбун думает, что мы попали в ад. Ага, так ему в аду вискарика и нальют. Сидит, хлещет дорогое пойло и с умным видом разглагольствует о чертях и сковородках в виде Жути. Типа на всех не хватает и мы тут в очереди… Ага.
У меня вообще нет мыслей на этот счет. Я пока наблюдаю. Как-нибудь соберу все в кучу да запишу».
У Дины перехватило дыхание. Она читала дневник Доктора! Того сморщенного неопрятного человечка, который, по словам Алекса, жил здесь дольше всех. Качество печати было ужасным, светло-серые буквы терялись на желтой бумаге, но Дина не могла оторвать от нее взгляд. Словно околдованная чужими переживаниями, она почти забыла про свои собственные.
«Рюкзаки упакованы, план похода намечен. Все спят. Бес храпит с присвистом, Машка льнет к спине Горбуна – широкой и надежной, как бетонная стена. Горбун не спит. Считает, что разучился. Лежит не шевелясь, лица не разглядеть. Моя свечка дает слишком мало света. Блондин затих, даже дыхания не слышно. Он частенько говорит во сне, только слов не разобрать. А мне приспичило в туалет, и сон ушел.
Сегодня иду вместе с ними в первый раз! Так надоело сидеть в четырех стенах, что я готов тронуться в путь прямо по темноте. Про четыре стены – это не так. Мы живем в помещении кафе “Чайникофф”. Вывеска с нелепым названием украшает главный вход, которым мы не пользуемся, а потому он заколочен гвоздями и заложен куском швеллера изнутри, через ручки. Маловероятно, что к нам вломится Жуть. Ей, похоже, гвозди и запоры не преграда, но было бы неприятно, вернувшись, обнаружить следы пирушки скотов типа Большого Босса (это у него мания величия такая забавная) или другой похожей компании. Эти любят на все готовенькое являться».
Никаких дат над кусками текста не было. Скорее всего, они шли друг за другом не по порядку. Иногда казалось, что между ними отсутствуют дни, а то и недели.
«Идем на север, в сторону Бугров. Через Кольцевую перебираемся уже почти в полдень, тусклое солнце не греет и почти не дает теней. За всю дорогу встретили только парочку “зомби” – молоденькую девушку, такую худую, что издалека приняли за пацана, и бабку, бодро ковылявшую без всяких тросточек на искривленных артритом ногах. Ну вот откуда, скажите на милость, я знаю про артрит? Спрашиваю у Блондина. Вместо него с ответом влезает Бес:
– Доктор, когда ты поумнеешь? Тут все что-то знают, только не помнят откуда.
Я затыкаюсь. Спорить с Бесом бесполезно, уж он-то уверен, что знает все на свете. И непременно – лучше всех. Горбун изредка бледнеет, как будто собирается исчезнуть, но потом проявляется с прежней четкостью. Все упорно делают вид, что этого не замечают. Я тоже. Делаю вид.
Далеко впереди небо приобретает свинцовый оттенок. Зубчатая линия горизонта, небрежно обозначенная верхушками елей и сосен, выглядит на таком фоне угрожающе.
– Что это там? – нервно спрашивает Наша Маша, уставившись на необычное зрелище.
Горбун останавливается. Смотрит на солнце над головами, на темноту впереди и пожимает плечами.
– Не ночь, если ты об этом.
Бес подпрыгивает от нетерпения, Блондин щурится, прикидывая расстояние, а мне становится не по себе. Чем дольше я смотрю на странное небо, тем больше оно напоминает мне стену. О которую и лоб расшибить недолго.
– Это то,
