Ким Уозенкрафт - Разыскиваются полицией
Гейл не сводила глаз с газеты и благодарила судьбу, что журналисты сумели раздобыть ее фотографию почти двадцатилетней давности. Ее глаза горели дерзким презрением, волосы бурно завивались и рассыпались по худеньким плечам. Она посмотрела на свое отражение в зеркале на двери купе. Ничего похожего на снимок в газете. Если в ней и осталось какое-то презрение, то она испытывала его лишь в тех случаях, когда позволяла себе, да и то умела скрывать. Глаза сделались спокойными. Буйство кудрей покорилось прическе. Если она наденет деловой костюм, то сойдет за юриста, биржевого брокера или исполнительного директора. Отвратительно, но полезно.
Дайане повезло меньше — ее фотография была сделана всего несколько месяцев назад. Но прическа и цвет волос многое изменили. Гейл решила, что не всякий патрульный узнает ее, если только она не повесит на себя пистолет и не примется размахивать им перед носом каждого встречного. Она выглядела довольно хиппово, но стильно.
— Ты читала?
— Нет! — фыркнула Дайана. — Увидела, что кто-то оставил на столе в вагоне-ресторане, и взяла.
Гейл развернула газету. Там оказалась фотография тюрьмы Сандаун, которая выглядела как замок мазохистов. И еще одна фотография Гейл вместе с другими заключенными, ее, как она вспомнила, сделали, когда действовала программа ликвидации безграмотности, а федералы стремились продвигать все замечательные программы реабилитации преступников, которые сами же предлагали. Это было связано с перспективой финансирования на следующий год. Гейл взглянула еще раз на старую фотографию и немного успокоилась: по тому, что напечатала газета, ни ее, ни Дайану узнать не сумеют.
— Недоумки! — воскликнула Гейл. — Кретины! Это все Джонсон. Готова спорить, он.
— Что такое? Ради Бога, объясни! — не выдержала Дайана.
— Журналист ссылается на работающий в тюрьме неназванный источник, который утверждает, будто несколько месяцев ему было очевидно, что я готовлю побег и принудила бежать тебя.
— И что из того? — улыбнулась Дайана. — Почему ты считаешь их настолько глупыми?
— А ты бы работала в тюрьме, если бы имела возможность получить другую работу? Какую угодно?
Дайана устроилась на небольшом сиденье рядом с Гейл и прочитала статью.
— Не исключено, что это даже нам на руку. Если они действительно так считают, то должны предположить, что я вскоре от тебя сбегу или мы уже расстались.
— Самое умное для нас изображать мать и дочь.
— С меня довольно собственной матери — боюсь, не справлюсь.
— Притворись.
— Слушай, давай останемся подругами, а не родственницами. Кроме того, ты не выглядишь достаточно в возрасте, чтобы сойти за мою мать.
— Тюрьма законсервировала. Чистоплотная жизнь, постоянный распорядок. Выглядишь молодой, даже если чувствуешь себя мафусаиловым деревом. Вроде того, что растет в Калифорнии. Иногда в тюрьме я ощущала себя именно так — укоренившейся и растущей там тысячи лет.
— Мама не пойдет, — решительно заявила Дайана.
— Почему?
— Это слово оставляет дурной привкус на моем языке.
— Ты говоришь о ней, точно она монстр.
— Она и была монстром. Своего рода.
— Она была больна, Дайана.
— Откуда тебе знать? Ты ее ни разу не видела.
— Зато видела много таких, как она. И могу сказать тебе вот что: ты должна простить ее и жить дальше. Конечно, мы не слишком хорошо друг друга знаем, но мне кажется, в тебе слишком много злости. Я понимаю, что значит…
— Может, понимаешь, а может, и нет.
— Понимаю, что значит носить в душе столько злости. Она съедает тебя. Тебе следует избавиться от нее.
— Научишь, как это сделать?
— Тебе придется решать самой.
— Ладно, на досуге подумаю. Что там пишут еще?
Гейл пробежала глазами статью до конца.
— Самые разыскиваемые в Америке. На этой неделе полиция охотится за нами больше, чем за кем-либо иным.
— Черт бы их побрал!
— И еще Интернет. Наши фотографии поместили в Интернете, а я даже не представляю, что это за штуковина.
— Не парься. — Дайана ходила из стороны в сторону — три шага туда, три шага сюда — и чуть не натыкалась на стены. — Просто наши лица увидит множество людей. Мы спеклись.
— Ничего подобного. Не надо так говорить. И, пожалуйста, сядь. Надо просто шевелить мозгами. Наша внешность отличается от того, что изображено на фотографиях. Документы вполне солидные. У Мэла хорошие связи. Самые лучшие.
— Что еще? — Дайана снова села с ней рядом и посмотрела на газету.
— Похоже, им не удалось заполучить комментарии родственников. Дальше говорится, будто ты объявила себя невиновной. А я больше не признаю насилия.
— Замечательно! — Дайана оперлась локтем о колено и уронила на руку голову так, чтобы Гейл не могла видеть выражения ее лица. — Что, так оно и есть?
— Да, я отказалась от насилия.
— На моем месте не отказалась бы.
— Наверное, не отказалась бы. Не знаю. — Гейл заметила, как на руку девушки упали слезинки — кап, кап… маленькие, светлые. Она погладила Дайану по спине.
— Нас так подставили, — прошептала девушка. — Я мечтаю убить тех подонков. Всей душой.
Гейл отдернула руку. Ей показалось, что от ее сокамерницы повеяло холодом. Ей приходилось жить бок о бок с убийцами. Однажды даже в одной камере. У тех, кого она знала, были нежнейшие души, словно свершенные ими злодеяния открыли в них некие глубины, куда постоянно стекала печаль, но не могла наполнить их до краев. Но в данном случае нечто иное. Предвосхищение события, негативная энергия гнева, способная довести Дайану до убийства.
Тихое, пугающее отчаяние.
Гейл опустилась на полку и смотрела на Дайану. Та распрямилась, смахнула слезы со щек, вытерла ладони об одежду и встала. Прислонилась к окну и взглянула на проносящийся пейзаж. Показались городские предместья — выгоревшие дома неярких цветов.
— Похоже, подъезжаем к Кливленду, — проговорила Дайана. — В Чикаго наши пути разойдутся. Каждая пойдет своей дорогой.
— Ты совершаешь ошибку. Тебе надо подождать. И все хорошенько обдумать.
— Нечего обдумывать. Я хочу найти их и заставить признаться судье в том, что́ они со мной сделали.
— Под дулом пистолета? Вряд ли суд примет такого рода признание. По крайней мере если судья узнает, как оно было получено.
— Все будет не так. А как, я пока не знаю.
— Тогда тебе нечего туда соваться. Во всяком случае, до тех пор, пока не созреет план.
— Отличная мысль, Гейл… то есть, я хотела сказать, Лиз. Однако план не залог безопасности. Я могу придумать самый лучший план, но из-за нелепой случайности все может пойти насмарку. Вот, например, у меня был план пойти в юридический институт, а меня увели совсем в иную сторону. Не получится никакого плана, пока я не окажусь на месте и не сведу концы с концами. Мне необходимо кое с кем пообщаться.
— Ты слышала о междугородней связи?
— Ты слышала о прослушивании телефонных разговоров?
— Ты слышала о телефонах-автоматах?
— Я еду. А тебе вовсе не обязательно. Ты не обязана меня сопровождать.
— А вдруг ты меня сдашь? Ты знаешь, как меня теперь зовут, как я теперь выгляжу. Что, если тебя арестуют и ты решишь заключить с властями сделку?
Дайана круто повернулась, ее лицо исказила злость.
— Да пошла ты!
Гейл встала.
— Успокой меня.
Дайана долго не произносила ни слова, лишь тяжело дышала. Спокойно! Никаких проблем. Она старается поступать правильно. Делать как лучше, для нее самой и для Гейл.
— Обещаю, я тебя не сдам, — медленно проговорила Дайана. Она уже вполне владела собой. — Даю тебе слово, а мое слово, подруга, крепкое.
Гейл смотрела на Дайану и не сомневалась, что та говорит правду. Нет, она не считала, что Дайана способна ее предать. Если бы она так думала, они сидели бы не здесь, а в тюремной камере. Но она хотела, чтобы Дайана успокоилась, поразмыслила над тем, что́ собирается предпринять, и отказалась от поездки в Техас, по крайней мере на время. Гейл не до конца понимала, зачем ей это надо. Наверное, увидела в Дайане многое от себя самой, когда была сорвиголовой двадцати с небольшим лет. Хотя помыслы Дайаны направлены в иную сторону. И еще ей ясно, что девушка ни перед чем не остановится: навлечет на себя серьезные неприятности, может, даже погибнет. Господи, не допусти, чтобы это случилось с Дайаной. И ни с кем другим. Гейл не сомневалась: Дайана — хороший человек, только запуталась, переживает трудный период и позволила гневу овладеть собой. В этом состоянии она способна совершить роковую ошибку. Как-никак она же бывший коп.
— Дайана, — произнесла Гейл, но запнулась, почувствовав, что поезд внезапно начал сбавлять скорость.
Ее потянуло вперед, а Дайана, чтобы не упасть, шагнула к перегородке купе. За окном возникла платформа, но на станцию это было не похоже. Состав остановился. Дайана взглянула на Гейл. На лице промелькнула тень страха — всего лишь тень, — и оно снова стало решительным.
