Майкл Грубер - Ночь Ягуара
Он подвел ее к своему письменному столу, теперь расчищенному от бумажных завалов, усадил в свое кожаное кресло, которое он использовал, только когда читал, а сам уселся за стол.
— Итак, что ты знаешь об эволюции? — спросил Кукси.
Дженни призадумалась, в ее голове всплыла сцена из фильма.
— По-моему, это когда обезьяны превратились в людей?
— Именно так, очень хорошо. Но до этого еще много чего произошло. «В начале Бог создал небо и землю, земля же была безвидна и пуста, и тьма витала над бездною: и Дух Божий носился над водою». Эту часть мы, по крайней мере с сугубо научной позиции, опускаем и начинаем с того, что теперь, спустя миллиарды лет, мы наблюдаем миллионы различных типов живых существ, растений, животных и существ, не относящихся ни к тем ни к другим. Возникает естественный вопрос: как они возникли? И ответ, как мы полагаем, в том, что они менялись со временем. Менялись от простого к сложному, приобретали иную форму. Давай посмотрим на нас с тобой. Мы всю жизнь едим бифштексы, картофель и бобы или, с поправкой на вегетарианство, соевые бифштексы, картофель и бобы, но остаемся собой, Найджелом и Дженнифер, а не становимся коровами, растениями или соевым белком. Мы вбираем в себя много чего, воздух, воду, пищу, и сами производим различные выделения, но остаемся распознаваемыми объектами. Почему?
Дженнифер не знала, в чем честно призналась. На самом деле этот вопрос никогда ее не занимал.
— Ладно, я тебе объясню, — сказал Кукси. — Клетки нашего тела содержат химический код, который побуждает нас воспроизводить из всего, поступающего снаружи, из еды, воды и воздуха, только нас и ничего другого. Так оно и получается, верно? Так-то оно так, но не совсем. Давай предположим, что у Найджела и Дженнифер родился ребенок — ведь этот ребенок уже не будет ни Найджелом, ни Дженнифер. Репродуктивный процесс — это лотерея, даже если не принимать во внимание всевозможные мелкие изменения, возникающие при всяческих разнообразных погрешностях и сбоях в репродуктивном процессе. В большинстве случаев такого рода сбои бывают неблагоприятны для ребенка, но случается и наоборот. То есть младенец может появиться на свет еще более красивым, чем Найджел, и еще более умным, чем Дженнифер.
При этих словах щеки Дженнифер окрасил легкий румянец, но профессор, похоже, не заметив этого, продолжал:
— Так вот, суровая реальность природы в том и состоит, что ее ресурсы, а стало быть, и возможности выживания живых существ, каждому из которых требуется среда обитания, пища и так далее, ограничены. Чего мы в таком случае можем ожидать, рассматривая любую биологическую популяцию?
Это был не риторический вопрос. Дженнифер поняла, что он ждет ее ответа и что пожатием плеч и «я не знаю» на сей раз не отделаться. Это была своего рода игра, но, играя в нее, профессор, похоже, всерьез считал, что ответы каким-то образом сами возникнут в ее сознании, если она как следует поразмыслит. Игра чуточку пугала ее, но и воодушевляла: в кои-то веки кто-то рассчитывал на ее сообразительность. И ведь правда, стоило пораскинуть мозгами, и у нее появились определенные мысли.
— Некоторые из них умирают, да? Дело в том, что я знала одну семью, бедную, и хозяйка, миссис Мак-Грат, привязалась к одному из детей, который нравился ей больше остальных, и она давала ему больше еды, а остальные почти ничего не получали. Правда, органы опеки прикрыли ее лавочку.
— Очень хорошо. Ты мыслишь правильно. Миссис Мак-Грат практиковала искусственный отбор. Чарльз Дарвин тоже наблюдал нечто подобное и на этой основе создал целую теорию. Но в природе нет никаких органов опеки, и помогать беспомощным некому. Жизнь в природе — это сплошная борьба за существование, а поскольку между отпрысками одних родителей существуют мелкие различия, что из этого следует?
Последовала еще одна короткая пауза. На сей раз Дженнифер подумала о приемных семьях, и ужасных центрах временного содержания, и противных стычках из-за еды.
— С некоторыми все будет в порядке, но не со всеми, поэтому спустя некоторое время успешных останется больше…
— Потому что?..
— У них будет больше детей, а эти дети будут похожи на них. Унаследуют их изменения.
— Очень хорошо. Почти идеальное описание процесса эволюции вследствие естественного отбора. Но, как говорится, Бог таится в деталях. Или там речь о дьяволе? В любом случае, это, конечно, здорово — размышлять такими общими, масштабными категориями, но существует ли возможность проследить, каким образом этот процесс осуществляется на практике, так сказать, проверить теорию с помощью опытных данных? И в этом нам помогают древесные осы и их деревья.
Помнишь, что я рассказывал тебе о жизни Agaonidae? В тот день, когда ты нашла в «Садах» Мойе.
— Нет, — призналась она.
— Правда? А я думал, что изложил все доходчиво.
Ей пришлось отвести глаза.
— Прошу прощения, но, боюсь, я пропустила это мимо ушей.
— Ничего страшного, — сказал Кукси после непродолжительной паузы. — Не сомневаюсь, постепенно ты все усвоишь, шаг за шагом. На данный момент нам нужно, чтобы ты научилась различать видовую принадлежность, то есть отличать одно насекомое от другого, хотя они очень похожи. На первый взгляд может показаться, что они вообще одинаковы, хотя у них имеются важные генетические различия. Видишь ли, эти маленькие осы предоставляют нам уникальную возможность — я бы сказал, привилегию — наблюдать возникновение нового вида. Их образ жизни настолько исключителен, а эволюционная ниша, как мы ее называем, настолько мала, что сама эволюция, можно сказать, сжимается во времени, и на их примере мы можем на протяжении короткой человеческой жизни отследить процессы, которые в других условиях у других существ занимают миллионы лет. Это понятно?
Дженнифер кивнула:
— Уфф!
Кукси улыбнулся, показав желтые зубы.
— Прекрасно. Если это ты усвоила…
Он встал из-за письменного стола и направился к длинному деревянному столу на другом конце комнаты, где стоял бинокулярный учебный микроскоп с двумя комплектами окуляров, а на множестве полок с выдвижными ящиками хранились препараты и образцы. Профессор снял с полки потускневшую от времени и частого использования, закатанную в пластик таблицу и положил перед ней. Они сели на лабораторные табуреты.
— Сегодня мы займемся названиями органов и частей тела.
В саду мушмула, ну как на картине.Мы учим слова, и все по-латыни.
— Это что?
— Так, стишок. Не важно. Я просто хотел сказать, что, прежде чем начать пользоваться определителем, тебе нужно выучить научные названия разных частей тела насекомого. Итак, смотри: кончик вот этой длинной штуковины, антенны, называется radicle, корешок. Повтори!
Она повторила.
— Далее, это pedicle, стебелек. Повтори: «pedicle»! Хорошо. Теперь anneli…
Она повторяла и повторяла бессмысленные для нее слова. Кукси перешел от антенны к самой голове, крыльям с разнообразными узорами прожилок, к thorax, грудному отделу, ножкам, gaster, брюшку, и закончил длинным яйцекладом, указывая на все маленькие щитки, наросты и шипы, служащие систематикам для классификации насекомых.
На это ушло полчаса. Потом Кукси указал карандашом на кончик антенны модели.
— Что это, скажи, пожалуйста? — попросил он.
Дженни не знала. Карандаш дернулся вниз по тоненькому отростку.
— Это? Это?
— Ничего не получается, — всхлипнула девушка.
— Чепуха! Все у тебя получится. Просто ты внутренне сопротивляешься получению знаний, ибо само понятие «учеба» вызывает у тебя неприятные ассоциации. Не напрягайся и позволь названиям войти в тебя. Память любого из нас имеет огромную вместимость, и в твоей голове есть плодородная равнина, которой всего лишь требуется немного воды и семена.
— Я слишком глупая.
Она готова была удариться в слезы и закусила губу, чтобы сдержать их.
— Нет, вовсе нет. Будь ты глупой, ты бы уже умерла, или пристрастилась к наркотикам, или стала проституткой, или имела бы троих детей. Подумай об этом!
Дженнифер подумала и вдруг поняла, что это сущая правда: а ей-то казалось, будто это просто слепое везение. Что-то лопнуло в ее голове, как после долгой, очень долгой понюшки кокаина: ей открылся совсем другой мир, только в отличие от того, наркотического, она знала, что выпадать из этого вовсе не обязательно.
— В любом случае, — продолжил Кукси, — некоторые из самых глупых людей, которых я знаю, являются признанными мировыми светилами в области систематики беспозвоночных. А теперь начнем сначала. Это radicle. Повтори…
— Radicle, — повторила она. — Radicle.
Вечером, после того как Паз свозил Амелию в иле, у них с Лолой произошла яростная стычка, причем Паз надеялся, что это было главное сражение, а не просто ковровая бомбардировка, предшествующая массированному наступлению. Хотя в семье было заведено улаживать подобные дела перед тем, как ложиться спать, Лола бежала с поля боя и заперлась в спальне, которую использовала как кабинет. Оттуда, как при артобстреле, вылетали снаряды: то и дело вперемежку доносились ругательства и рыдания. Избыточная реакция, подумал он и сказал это через дверь, но не получил никакого ответа, что само по себе было необычно и тревожно. Лола была не из тех, кто избегает обсуждения после эмоциональных взрывов; напротив, она обожала предаваться длительному, подробному анализу, препарируя суть их семейных проблем так, что Паз начинал ощущать себя образцом, лежащим на предметном стеклышке под объективом исследовательского микроскопа. Что, однако, терпел, ибо принимал любимую женщину такой, какая она есть, и считал, что именно это делает его хорошим мужем.
