Лайонел Дэвидсон - Ночь святого Вацлава
Я еще два раза звонил ей из будки. На второй раз, без четверти двенадцать, она наконец-то ответила.
– Власта, это Николас, – сказал я по-английски, – Николас Вистлер.
– Николас! Откуда ты взялся?
– Власта, с тобой рядом кто-нибудь есть? Твой отец дома?
– Нет. Нет, я одна. Николас, как чудесно! Только я не понимаю…
– Я все объясню при встрече. Можно к тебе прийти?
– Ну конечно же, милачек, я как раз собиралась ложиться! Ах, как чудесно!
– Ты ложись. Не жди меня. И выключи свет.
– Я, конечно, буду тебя ждать! Сколько тебе…
– Пожалуйста, Власта, делай то, что тебе говорят. Я не хочу привлекать внимание. И не знаю, сколько времени это у меня займет.
– А-а. Ну тогда я оставлю дверь открытой. Ты ее просто толкни, милачек.
Я повесил трубку, улыбнулся с облегчением и вышел на улицу.
На мое «счастье», рядом в траве лежала пара. Я снова нырнул в кусты и стал ждать, пока они уйдут.
Прошло полчаса, а они все не уходили.
Было уже полпервого и вовсю светила луна, когда я наконец вышел на боковую дорожку. Перед калиткой я остановился, вслушиваясь и вглядываясь. Было темно как в могиле.
Калитка чуть скрипнула. Тихо захрустел под ногами гравий тропинки.
Как она и обещала, дверь оказалась открытой, я ее толкнул и вошел в дом.
Chapter XI
1
В постель она не легла. Одетая в халат, она ждала меня в гостиной. Горела маленькая настольная лампочка, шторы были задернуты, а она лежала на диване и курила.
Глаза ее были устремлены на дверь, и, когда я вошел, она сразу села.
– Кто это?
– Власта, это я. Николас.
– Николас! – Она даже подпрыгнула. – Что с тобой? Что это за маскарад? – И она изумленно схватила меня за руки.
– Это чертовски длинная история, Власта. У тебя найдется что-нибудь выпить?
Теперь, когда я был у нее в доме, в безопасности, в теплой, слабо освещенной комнате, с меня вдруг спало напряжение. Меня била неуемная дрожь.
Она обняла меня, и ее смуглое, удлиненное лицо искривилось от смеха при виде того, что я, вероятно, собой представлял.
– Ну конечно же, милачек! У тебя такой странный вид… Ты, наверно, устал. Садись.
Но я грузно плюхнулся на диван еще до того, как она мне это предложила. Она посмотрела на меня с изумлением, но больше ни о чем не стала расспрашивать, а пошла и принесла бутылку и две рюмки. И налила мне полную рюмку сливянки, которую я осушил залпом.
– Еще?
– Да, пожалуйста.
Я немного отпил и снова откинулся на спинку, вздыхая и расслабляясь, пока алкоголь приятно разливался где-то там, внутри. Она раскурила сигарету, сунула ее мне в рот, а я глубоко вдохнул в себя дым и закрыл глаза, думая, с чего ж мне, черт возьми, начать.
– Власта, тебя кто-нибудь обо мне спрашивал?
– Нет. А почему кто-то должен спрашивать?
– Когда возвращается твой отец?
– Наверно, в среду. Он дает концерт в Братиславе.
– И ты никого не ждешь в гости?
– Нет. В чем дело, Николас?
– Власта, – сказал я, – я дико влип. Ты должна мне помочь.
Она туго запахнула свой халат и выглядела не то чтобы испуганной, но какой-то настороженной.
– Что я должна сделать?
– Я вынужден скрываться, Власта. Разреши мне остаться у тебя.
– А что ты сделал?
– Думаю, будет правильнее, если ты ни о чем не будешь знать.
– Это что-то антигосударственное?
– В некотором смысле – да.
– Николас, ты шпион? – тихо спросила она.
– Нет, Власта. В общем-то, нет. Это очень сложно объяснить. Мне нужно связаться с британским посольством. Я уже пытался туда попасть, но оно оцеплено эсэнбешниками.
– СНБ?
Она уставилась на меня и вынула изо рта сигарету.
– Чем это грозит нам с отцом, если они узнают, что ты здесь скрываешься?
– Думаю, очень многим. Но у меня нет выхода, Власта! Я должен поспать хоть одну ночь. Я уже два дня в бегах. Они меня убьют, если схватят. Завтра, если хочешь, я уйду.
Славяне обожают мелодрамы. Она была до смерти растрогана. Привалясь ко мне своим мощным бюстом, она обняла мою голову и прошептала:
– Конечно же, милачек, ты можешь остаться! Сегодня уж точно. Ты совершенно измучен. Может, все не так страшно. Мы что-нибудь придумаем. Ты мне все расскажешь.
Мне вовсе не хотелось все ей рассказывать, я считал, что чем меньше народу в курсе, тем лучше. Вся эта история была столь гротескна, что мне вполне бы хватило рассказать ее один-единственный раз.
– Ты что-нибудь ел?
– Мне не хочется.
Она снова наполнила и мою, и свою рюмку. Мы сидели на диване и молчали.
После третьей рюмки сливянки полуосвещенная комната проявила знакомое свойство кружиться. Я думал об эсэнбешниках в номере отеля, о долгих часах скитаний по гудящей Вацлавске Намести, о Вацлаве Борском и бесконечных переулках. Я вспомнил, как провел прошлую ночь в той сырой духоте, вспомнил о Святом Вацлаве, выхваченном из мрака лунными бликами. «Все это, – думал я, – каждая эта деталь невероятна. Просто какие-то дикие галлюцинации в слабо освещенной, вращающейся комнате!»
– Пошли спать, милачек.
Она, как в тумане, склонилась надо мной, потерлась носом о мое лицо.
– Еще секунду.
– В кровати лучше. Сумеешь вытянуть ноги.
– Ты права.
– Не стоит так нервничать.
– Конечно.
– Хочешь, я схожу за тебя в посольство?
– Да. – Я ее не слушал. Я сидел в теплой, вращающейся комнате, а она была просто видением, не более реальным, чем Вацлав Борский или СНБ. Тем не менее, услышав эти слова, я развернулся и в упор посмотрел на нее.
– В посольство? Что ты имеешь в виду? Ты разве когда-нибудь была в посольстве?
– Ну конечно! Я там бываю два-три раза в месяц. В последнее время даже чаще. У меня всякие поручения по поводу торговых сделок.
– О господи! – воскликнул я, вдруг увидев, какие передо мной открываются горизонты. Я пишу письмо, какая-то машина куда-то едет в ночи; а в ней – я, на заднем сидении, под рогожей. Вот здорово!
– Власта, ты считаешь, что можешь это сделать?
– Не знаю… А, собственно, почему бы и нет? Это что, опасно?
И вдруг зазвонил телефон. Я со страху чуть не свалился с дивана, прямо в ее объятия. Она посмотрела на меня. На мои дрожащие челюсти.
– Кто это может быть! Твой отец?
– Понятия не имею!
Она пошла к телефону. Я сидел, не в силах унять дрожь. Был час ночи, неподходящее время для звонков. Разве что он как раз вернулся в город. Я стал вслушиваться.
– Нет-нет. Не страшно. Я еще не спала. Все в полном порядке, пане, – сказала она по-чешски. – Нет, он еще в Братиславе. Я его жду в среду. Конечно же, я ему передам. Пожалуйста, не беспокойтесь. Ничего страшного. Вы очень любезны.
Она повесила трубку и с возмущенным видом вернулась в комнату.
– Один из его дружков-музыкантов. Звонят, когда вздумается!
Она сердито прошлась по комнате и, успокаиваясь, остановилась передо мной.
– Перестань нервничать, милачек! Ты слишком устал. Пошли лучше ляжем.
И мы пошли ложиться.
Она стянула с меня сапожища, пофыркивая от смеха при виде странных одеяний, украшающих мой чахлый торс, У самой у нее под халатом не было ничего, но, видимо, ради особого случая она, перед тем как лечь, все же натянула на себя некое подобие ночной рубашки.
Как она и говорила, в постели было лучше. Ее сладостная мягкость и мощные, отнюдь не забытые объятия мигом унесли меня прочь от всех ужасов.
– Ну как, перестал про это думать? – вскоре шепнула она мне на ухо.
– Стараюсь.
– Слишком устал, чтобы думать о чем-нибудь другом?
– Дико устал.
Она печально меня поцеловала.
Я погрузился в дремоту без сновидений, потом проснулся, как от толчка, снова заснул и снова проснулся, чувствуя на своем ухе ее теплое дыхание.
– Ты все еще усталый? – мягко спросил в темноте ее хрипловатый голос. Сливянка, тепло уютной постели и падающая завеса сна – все это унесло куда-то во тьму мою взвинченность, заботы, само ощущение реальности.
Не знаю, что я ей ответил, только она сорвала с себя ночную рубашку, и лишь на одно мгновение, когда она снова в изнеможении раскинулась на постели, я вспомнил, где и с кем мне сегодня полагалось быть – Борнемут, маму, Мауру… Все, что было теперь недосягаемо. Далеко-далеко от захлебывающейся тьмы Баррандова. В другом мире.
2
Не знаю, сколько прошло времени, пока я не проснулся снова. Она тихо спала, положив голову в лунку моего плеча. От выпитой сливянки горло у меня пересохло, и, облизывая губы, я вдруг очень ясно увидел всю ситуацию.
Ее отец вернется в среду. Значит, у меня в запасе два дня. Два дня, в течение которых у полиции не будет никаких сведений или новостей обо мне: никаких брошенных одежек, никаких бездыханных Борских.
Тогда у них будет три варианта: а) несмотря на национальный костюм, я умудрился каким-то образом раздобыть еду и ночлег; б) я вообще слинял из Праги; в) кто-то укрывает меня у себя. Из всех трех вариантов только последний выглядит правдоподобным. И возникнет вопрос: кто мог это сделать? Канлиф, вероятно, уже сообщил им, что у меня в Праге нет знакомых – я вдруг припомнил, что он специально расспрашивал меня об этом. А это значит, что я обзавелся таковыми или же каким-то образом связался с посольством.
