Майкл Роботэм - Пропавшая
– Что вы имеете в виду?
Он подтягивает штаны.
– Ну, видите ли, некоторые трубы пролежали здесь уже сто лет и порядком износились. Одну починишь, вторую прорвет. Бум! Словно хочешь десятью пальцами зажать сто дырок.
– Но этот случай чем-то отличался от прочих?
– Да. Их обычно прорывает на стыках – это самое слабое место. А эту словно разнесло. – Он сжимает руки и резко разводит их. – Мы не смогли поставить хомут. Пришлось менять двадцать футов трубы.
– Вы можете предположить, почему такое произошло? – спрашивает Али.
Он качает головой и снова чешет между ног.
– Лу, парень из нашей бригады, в армии служил сапером. Он решил, что был какой-то взрыв, потому что трубы были покорежены, металл погнулся. Он сказал, что, возможно, в трубу попал метан.
– А это часто случается?
– Не-е-е! Раньше – да. А теперь трубы лучше вентилируют. Я о чем-то таком слышал несколько лет назад. Тогда залило шесть улиц в Бэйсуотере[80].
Али ходит взад-вперед по дороге, глядя себе под ноги.
– Как вы узнаёте, где именно проходят трубы? – спрашивает она.
– Когда как, – говорит Донован. – Магнитометр указывает, где под землей находится металл, иногда бывает нужен радар, но обычно никаких приборов не требуется. Водопровод проходит рядом с канализацией.
– А как вы находите канализационные трубы?
– Надо двигаться вниз. Вся система основана на естественном стоке.
Опустившись на колени, я ощупываю решетку люка. Металлические прутья идут на расстоянии трех четвертей дюйма друг от друга. Выкуп был очень тщательно упакован. Каждый сверток был водонепроницаемым и мог плыть. В длину шесть дюймов, в ширину – два с половиной, в высоту – три четверти… Подходящий размер.
Тот, кто потребовал выкуп, подумал о возможной слежке. А одно из мест, где не работает передатчик или система обнаружения, – это подземные коммуникации.
– Вы можете провести меня по канализационным сетям, мистер Донован?
– Вы что, шутите?
– Подыграйте мне.
Он качает головой:
– С одиннадцатого сентября все помешались на канализации. Возьмите участок тайбернский коллектор – он проходит под американским посольством и Бэкингемским дворцом. А участок Тачбрук пролегает под Пимлико. Их даже на картах не найдешь – на тех, что теперь печатают. И в библиотеках о них ничего нет. Все забрали.
– Но должна быть какая-то возможность. Я могу сделать запрос?
– Думаю, да. Но это займет время.
– Сколько?
Он потирает подбородок.
– Думаю, несколько недель.
Я вижу, к чему он клонит. Большие, неповоротливые колеса британской бюрократии понесут мой запрос от комитета к подкомитету, а оттуда – к рабочей группе, где его будут обсуждать, обдумывать, проговаривать и анализировать, и все только для того, чтобы подобрать подходящие слова для отказа.
Что ж, снять шкуру с кота можно разными способом. Профессор утверждает, что их как минимум три, а он знает, что говорит, – он ведь учился в медицинской школе.
Около десяти лет назад один человек, протестовавший против строительства объездной дороги возле Ньюбери[81], провел шестнадцать дней под землей, выкопав себе длинную узкую нору. Нам пришлось его доставать, но он рыл голыми руками быстрее, чем десять человек лопатами.
Этот сумасшедший называл себя эковоином, бьющимся с «насильниками земли». В прессе его окрестили Кротом.
Али требуется три часа и пятьдесят фунтов на взятку, чтобы установить его нынешний адрес – заброшенный склад в Хэкни, в одном из тех забытых мест, которые очень трудно разыскать, если только у тебя в руках нет баллончика с краской или тебе не нужна доза.
Медленно проезжая между покрытыми сажей фабриками и заколоченными магазинами, мы оказываемся на пустыре, где мальчишки играют в футбол, сделав ворота из собственных курток. Наше прибытие не проходит незамеченным. Эта новость передастся со скоростью телеграфного сообщения – хотя непонятно, какие провода могут пролегать под этой почвой и камнями.
– Может, мне лучше остаться в машине, – говорит Али, – пока у нее еще четыре колеса.
Перед нами возвышается заброшенная фабрика, покрытая слоями граффити – один рисунок поверх другого. Я приближаюсь к отгрузочному доку, одна из створок которого выломана, а отверстие закрыто листом заржавленного железа. Отодвинув его, я вхожу внутрь. Из окон, расположенных почти под самым потолком, пробивается свет, в лучах которого серебрится паутина.
На первом этаже пусто, виднеются лишь несколько коробок и кювет. Поднявшись на третий этаж, я обнаруживаю ряд бывших кабинетов с облупившимися стеновыми панелями и оголенными проводами. В странной комнате, не больше шести футов в длину, лежит на полу узкая доска, на ней – одеяло и матрас, сделанные из одежды. На гвозде висит пара брюк, на одной из полок выстроилась вереница консервных банок. В центре помещения на коробке примостились жестяная тарелка и кружка с логотипом Бэтмена.
Я подхожу к масляной лампе и подхватываю ее, не позволяя упасть. Стекло еще теплое. Наверное, обитатель комнаты услышал мои шаги.
Стены вокруг оклеены старыми газетами и предвыборными плакатами, представляя собой коллаж портретов героев новостей: Саддам Хуссейн, Тони Блэр, Ясир Арафат, Дэвид Бекхэм. Джордж Буш-младший, одетый в армейскую форму, держит индейку на Дне благодарения.
На еще одной странице изображен Арт Карни, рядом с его фотографией – текст некролога. Я не знал, что Арт Карни умер. Я помню его по «Молодоженам» с Джеки Глисоном[82], который играл его соседа снизу. В одном эпизоде они с Джеки пытаются научиться играть в гольф по книжке, и Джеки говорит ему: «Сперва надо правильно послать мяч». И Арт кивает мячу и говорит: «Да пошел ты!»
В ту же секунду моя рука прорывает газету, и я хватаю кого-то за грязные, засаленные волосы. Тяну его к себе, бумага рвется, и к моим ногам падает визжащее, одичавшее существо.
– Я этого не делал! Это не я! – вопит Крот, сворачиваясь комочком. – Не бейте меня! Не бейте меня!
– Никто тебя бить не будет. Я из полиции.
– Незаконное вторжение! Вы нарушаете границу! У вас нет на это права! Нельзя просто так сюда заявиться, нельзя!
– Крот, ты живешь здесь незаконно, и не думаю, что у тебя много прав.
Он обращает ко мне свое бледное лицо и таращится такими же бледными глазами. Вокруг шеи, как крысиные хвосты, висят дреды. На нем мешковатые штаны и армейская куртка с металлическими заклепками и планками, похожими на крепления для строп несуществующего парашюта.
Я заставляю его сесть на ящик, и он подозрительно смотрит на меня. Я любуюсь его самодельной мебелью.
– Здорово тут у тебя.
– Спасает от дождя, – говорит он без тени сарказма. Из-за бакенбард он похож на барсука. Чешет себе шею, потом под мышкой. Боже, надеюсь, это не заразно.
– Мне надо попасть в канализацию.
– Это запрещено.
– Но ты можешь меня проводить.
Он одновременно кивает и качает головой:
– Нет. Нет. Нет. Запрещено.
– Я же сказал тебе, Крот, что работаю в полиции.
Я зажигаю масляную лампу и ставлю ее на ящик. Потом расстилаю на полу карту и разглаживаю на ней сгибы.
– Ты знаешь это место?
Я показываю на Прайори-роуд, но Крот смотрит на карту тупо.
– Это почти на углу Эбботс-плейс, – объясняю я. – Мне нужна сточная или канализационная труба.
Крот чешет шею.
Внезапно до меня доходит – он не разбирается в карте. Все его ориентиры находятся под землей, и он не может соотнести их с улицами и перекрестками на поверхности.
Я вынимаю из кармана апельсин и кладу его на карту. Несколько раз перекатившись, он останавливается и, покачавшись, замирает.
– Ты можешь меня провести?
Крот внимательно смотрит на апельсин.
– Идите по течению. Вода находит путь.
– Именно, но мне нужна твоя помощь.
Крот не сводит глаз с апельсина. Я протягиваю его ему, он запихивает его в карман и застегивает карман на молнию.
– Хотите отправиться в логово дьявола?
– Да.
– Один?
– Один.
– Завтра.
– А почему не сегодня?
– Я должен встретиться с Синоптиком Питом. Он скажет нам прогноз.
– Какое значение имеет прогноз в канализации?
Крот издает громкий свист, словно поезд.
– Не хотел бы я оказаться там в дождь. Тогда воистину разверзнутся хляби небесные.
20
– Почему вас так интересует канализация? – спрашивает Джо.
Он приглашает меня сесть – отработанным, почти механическим движением.
Сегодня понедельник, и мы сидим у него в офисе, частном кабинете рядом с Харли-стрит. Это дом в георгианском стиле с черными водосточными трубами и белыми окнами. На табличке возле дверей кабинета после имени Джо тянется вереница титулов, которая оканчивается смайликом, – видимо, чтобы пациенты не чувствовали слишком большого почтения.
