Кирилл Партыка - Час, когда придет Зуев
Музыка смолкла. Старик споткнулся, повертел головой с выпученными глазами и в наступившей тишине вдруг проорал пьяно, хамски, но совершенно разборчиво, напрягая жилы на дряблой коричневой шее:
— Разъедрить едрена вошь! Что ж ты, милка, не даешь? Приготовься, бабский пол! Я вам Зуева привел! И-ха!
И снова заплясал, закружился, потрясая над головой на манер платочка костистой пятерней. Не требовалась ему музыка, он и без музыки не скучал.
Кто-то попытался урезонить не в меру разошедшегося старикана, даже руку протянул, чтобы дружески, но твердо взять за плечо и прекратить безобразие.
— А-а, гнида, ты меня хватать?! — взревел разом освирепевший Александр Иннокентьевич. — Ты кого хватаешь? Фронтовика?! Я немца бил, когда твой батька без штанов бегал и у шелудивой козы запор выковыривал! Я те схвачу! Я те хваталки выдерну!!
Тираду свою дядя Саша увенчал изрядной плюхой по чьей-то неосторожно сунувшейся к нему физиономии.
Да что же это, в самом деле? Публика, опомнившись, сплотилась против скандалиста. Александру Иннокентьевичу стали заламывать руки. Поднялся шум, сидящие за столом привстали, чтобы лучше видеть. На мгновенье бедлам перекрыла зычная команда: — Кончай старому салазки гнуть! Герои! — И Волин сразу догадался, от кого она исходила.
— Ну все, достаточно! — прогромыхало вдруг из-под потолка грозовым раскатом. — Отпустите его.
От такой акустической мощи по всему залу колыхнулись шторы и звякнула посуда.
Глас небесный между тем, слегка убавив громкость, продолжал распоряжаться:
— Выведите его аккуратно. Где там фельдшер? Пусть сделает укол.
Волин увидел, как в толпу врезалась пара молодцов, на одном из которых полыхал знакомый малиновый пиджак. Другой же… Волин с удивлением обнаружил, что второй блюститель порядка — не кто иной, как знакомый спецназовец в камуфляже, которого уволокли из «вычислительного центра» санитары после неудачных забав с компьютером. Однако сейчас «коммандо» был вполне бодр и энергично расталкивал крутым плечом толпу, пробираясь к скандалисту. Публика послушно расступалась.
Завидев приближающуюся парочку, дядя Саша сник и беспрепятственно позволил принять себя под руки. В дверях мелькнул белый халат. Старика повлекли вон из зала. Когда его почти пронесли мимо Волина, Алексей услышал, как малиновый страшным шепотом вопрошал:
— Где Зуев? Куда ты его девал?
— Да нету никакого Зуева, это ж я для складу… — оправдывался пьяненький.
Волину, впрочем, показалось, что не так уж дядя Саша и пьян, как пытался изобразить.
— А какого ж тогда!.. Ну, погоди у меня! — Троица скрылась за дверью.
— Прошу всех на свои места, — громыхнул под потолком все тот же голос.
Волин задрал голову, отыскивая источник повелительного звука. Никого похожего на Юпитера там не обнаружилось, зато Алексей разглядел мощные динамики, развешанные по углам.
Столпотворение послушно рассосалось, и у головной части стола Волин увидел наконец того, кто подавал команды.
— Сейчас опять заведет шнягу, — фыркнула Мэгги. — Достал Юрий Иванович!
Невысокого, пухлого человека с редеющими волосами Алексей узнал сразу. Впору было ущипнуть себя за ухо, чтобы убедиться, что не спишь, или отогнать призрака каким-нибудь заклинанием. Но Волин лишь хмельно хлопал глазами, уставившись на держащего в руке микрофон толстячка из вагонного кошмара, впоследствии явившегося им с Лобановым на станции в обличье дирижера, а потом и вовсе умудрившегося просочиться в компьютерную игру. Хотя и не исключалась тут какая-то путаница. Вполне возможно, был это совсем другой толстячок, никакого отношения к тому, прежнему, не имеющий.
В затуманенном Алексеевом сознании образ незнакомца все время расплывался и множился. То он начинал походить на Главковерха — директора «Киновидеообъединения», то на какого-то государственного мужа или политического деятеля, чуть не каждый вечер поливавшего Волина с телеэкрана пулеметными очередями речей; то напоминал портрет с милицейского плакатика «Розыск опасного преступника»; а то вдруг и вовсе трамвайного хамлыгу, оттоптавшего недавно Волину все ноги в толчее да еще и облаявшего в придачу. Удивительно! Ничего отталкивающего во внешности толстячка не наблюдалось: ни печати порока, ни физического уродства. Коротышка и коротышка. Но ни с кем уважаемым и любимым он у Алексея почему-то не ассоциировался.
Человек в сером костюме поднес ко рту микрофон.
— Попрошу внимания! — Теперь его голос не громыхал, как камнепад, а катился по залу могучей, но мягкой океанской волной.
— Тише! — гаркнули без усилителя, но тоже вполне впечатляюще. — Юрию Ивановичу — внимание!
Это опять наводил порядок капитан в камуфляже. Как-то непоследовательно он действовал. Не походило на то, что у него неприятности. А может, просто выслуживался, грехи замаливал?
Взвился одобрительный шумок, треснули аплодисменты. Юрий Иванович улыбнулся, покивал и продолжил:
— Я торжественных речей произносить не буду. Не люблю я их. Говорунов было — пруд пруди. Что от них осталось? Ничего. Впрочем, нет, кое-что осталось: то, что там, вокруг, — Юрий Иванович большим пальцем указал куда-то себе за спину. — Туда теперь даже звери не заходят. Было дело, волк тут, неподалеку, в колючей проволоке запутался. Четверо суток выл, пока не подох.
Толстячок раздумчиво примолк, и тогда стало ясно, что развеселый недавно зал слушает его затаив дыхание. Даже вертлявая Мэгги притихла.
— Вот мы выпиваем, закусываем. Есть чем закусить, слава богу. Никто не мешает.
Кто пробовал — того отучили. Тепло, безопасно. Там, где говоруны разговаривают, может человек себе это позволить? При говорунах человек, как тот волк в колючке.
Вой-завойся, никому дела нет. Если бы вовремя не поняли, что природа, экосфера, окружающая среда — как хотите называйте — превыше всего, бог знает, что бы сейчас с нами со всеми было. Природа — колыбель и кормилица, а потому она — святыня, и никаких личных амбиций в этом вопросе быть не может. Я лично к каждому из вас хорошо отношусь. Но если кто-то возомнит опять, дескать, лес это средство, а не самоцель, — я не посмотрю… — Толстячок кашлянул и взял тоном ниже. — Самоцель или нет, а брось на самотек — завтра опять начнется вакханалия.
Наломали дров, хватит! Взять то же лесничество, лесников. Хорошее, казалось бы, дело. Должны были лес беречь для общего блага, раз уж на таких должностях. Нет, дорвались, чуть чего — за карабины. Известно, как сберегли. По туристам стреляли, потом врали, что с браконьерами боролись. Сами рубили почем зря, жить-то хорошо хотелось. Охотничьи домики в заповедниках, то, се. На двенадцатой деляне сколько лет торф тлел, пока не полыхнуло и ползаказника не выгорело!..
Разогнали лесничество, и правильно сделали. Так нет же, умники явились. Руби — не хочу, пали — в кого уцепишь! Дорубились и допалились. Еще бы чуть-чуть и… подумать страшно. Вон они, последствия. — Юрий Иванович опять поднял большой палец и произвел им круговое движение. — Теперь ни лесников, ни умников, ни прочих всяких, кто драл горло и вносил раскол. Теперь есть мы. И я вас со всей ответственностью заверяю, что терзать природу больше никому позволено не будет.
— Слушай, что он говорит? — шепотом спросил Алексей у Мэгги. — Кто тут с кем боролся и за что?
— Не знаю. Я — ни с кем, на фиг мне?! Если только когда совсем нахально лезут…
— Нет, подожди. Видел я по дороге, как они экологии послужили, — не унимался Волин. — Выдающиеся достижения, нечего сказать! Посредством бронетранспортеров, да? Что это вообще за чушь?
— Ну тебя! Не будь занудой, — Мэгги шлепнула его по руке.
Тем временем голос оратора опять возвысился: — …Какой толк заседать и грызться из-за должностей, когда леса почти не осталось. Тех, кто этим занимался, мы убрали. И не важно, что нас обвинили во всех смертных грехах. Зато теперь каждому ясно: без болтунов и мошенников жить стало легче и веселей. И нечего нагнетать слухи о чьем-то приходе. Никакого мракобесия мы не допустим. А причастных к распространению предупреждаю…
— Это он про Зуева, — шепнула Мэгги.
— Да кто он такой, Зуев? Откуда вы его взяли?
— Ты меня спрашиваешь?
Спрашивать ее о чем-то действительно было бессмысленно. — …залог стабильности экосистемы в нашем общем согласии, и всякий, кто попытается его подорвать, не может рассчитывать на снисхождение. — Юрий Иванович вел речь к финалу. — Основа же согласия — Е-ДИ-НЕ-НИ-Е, — он произнес это слово с особым значением, выделяя каждый слог.
«Кощей» при этом поперхнулся, вытаращил глаза и выплюнул жвачку себе на тарелку.
Волина передернуло. Свинья! — …единение есть основа основ, краеугольный камень, и только ублюдки с четвертой группой крови, презирающие святые интересы… и им сопутствующие… — толстячок перевел дух, сделавшись в этот момент похожим на маленький паровоз, и закончил несколько высокопарно: — Так выпьем за единение наших душ и плоти во имя великого дела спасения окружающей среды!
