Евгений Лучковский - Опасная обочина
— Товарищ Стародубцев, — устало произнес журналист, — у меня к вам разговор конфиденциальный.
— Какой?
— Конфиденциальный. Не подлежащий огласке. Во всяком случае, пока…
— Понял. Что-то все секретничают сегодня. — Стародубцев повернулся к водителю, сделав разрешающий жест рукой: — Иди, Паша, ты мне пока не нужна, иди ужинать, а то столовские разбегутся. Да накажи им, кстати, чтоб не уходили, попозже товарища накормят.
— Спасибо, — как-то странно и машинально проговорил Смирницкий, глядя вслед водителю, — спасибо. У меня всегда сухой паек есть.
— Горячее не помешает, — хмыкнул Стародубцев. — Слушаю вас внимательно, товарищ корреспондент.
Товарищ корреспондент ошеломленно повернулся к Виктору Васильевичу с выражением муки на узком лице.
— Извините, Виктор Васильевич, вы сказали «не нужна»? Это что… девушка? А, Виктор Васильевич?
Начальник колонны недоумевающе уставился на корреспондента, задающего нелепые вопросы.
— А то кто же! — удивился он. — Ясное дело, не дедушка.
— Девушка… — машинально пробормотал Смирницкий, пытаясь в голове прокрутить все, что было по дороге. — Значит, девушка…
— Еще какая! — воскликнул Стародубцев. — У нас здесь народ живой, знаете ли, подвижный. Да что это с вами? Понравилась, что ли?
Смирницкий отрицательно качнул пробором.
— Ну, тогда и говорить не о чем, — заключил начальник колонны. — И все дела…
Была у Стародубцева еще одна причина, по которой так не слишком любезно был принят столичный журналист. Почудилось ему, что не с добром приехал газетчик, что-то такое было в его поведении — настораживающее и заставляющее держать ушки на макушке. А Виктор Васильевич Стародубцев, несмотря на свою суровость, любил своих людей. Можно сказать, что в душе он даже обожал их и, как мог, оберегал от превратностей жизни, от зигзагов молодой и шалопутной судьбы, используя свой немалый жизненный опыт и, конечно, фронтовую закалку. Был он своим шоферам, как нам известно, строгим отцом-командиром, справедливым и непреклонным.
И потому ему не нужно было вставать, идти к двери радиорубки, чтоб затолкать лопоухую голову Дятла обратно в окошко. Он лишь глянул, как обычно исподлобья, и малиновые уши вспорхнули, а створка почтительно прикрылась и плотно вошла на свое место.
Начальник колонны слегка откашлялся в кулак, привычным жестом расправил усы и обратил настороженный, но полный внимания взгляд на пытающегося сосредоточиться Смирницкого. Тот начал прямо с дела:
— В том, что я сейчас скажу, Виктор Васильевич, секрета особого нет, просто мне с вами хотелось посоветоваться с глазу на глаз…
— Уважаете старика?
— Безусловно. Буду краток — не хочу надолго занимать ваше внимание. Итак, некоторое время назад, в редакцию пришло письмо, надо сказать, любопытное письмо, вызывающее на размышления.
— Я-то здесь при чем? — перебил Стародубцев.
— Вы лично ни при чем. Позвольте мне досказать. Это письмо оказалось анонимным, хотя есть инициалы, а это для нас уже кое-что. Из письма вытекают еще некоторые подробности, имеющие значение для установления личности автора. Например, совершенно достоверно то, что писавшему двадцать четыре года. Известно также, что он работает водителем в одной из линейных механизированных колонн на вашей стройке. Вот, пожалуй, и все, что нам известно. Моя задача: отыскать этого водителя.
— Ну, дорогой мой, — усмехнулся Стародубцев, переходя на «ты», — эдак ты состаришься, и превратишься в прах, разыскивая по такой схеме человека. Известно ли тебе, сколько этих самых мехколонн на всей трассе? От начала и до конца? Вижу, что не знаешь. Я и сам точно не знаю. А вот то, что очень много, гарантию даю. Где уж тут найти человека?! А этот инкогнито и вовсе без фамилии. Нет, не берусь я тебе давать советы. Хотя один могу дать: ехал бы ты домой да занялся делом.
Несмотря на относительную молодость собеседника Стародубцева, его нельзя было упрекнуть в отсутствии здравого логичного мышления и профессиональной цепкости: он ждал такого поворота и конечно же подготовился к нему. Первый удар, нанесенный Стародубцеву, был легким, но и парировать его не имело смысла: он попал в цель.
— Это письмо, полученное нами в редакции, — с обезоруживающей негромкой твердостью произнес Смирницкий, — отправлено из отделения связи, обслуживающего три механизированные колонны. В том числе и вашу, Виктор Васильевич.
— Что же из того? — не слишком бодро возразил Стародубцев. — Что из этого следует?
— Из этого следует то, товарищ начальник сто тридцать первой колонны, — так же негромко, но веско сказал, как отпечатал, Смирницкий, — что в двух других — пятьдесят седьмой и сто двадцать второй — я уже был. Ни в той, ни в другой даже близко похожих нет.
Стародубцев потер переносицу и досадливо крякнул: этот жест и сопутствующее ему звуковое сопровождение означали пусть и не крайнюю, но все же высокую степень растерянности «товарища начальника», хотя, с другой стороны, растерянным гвардии полковника в отставке никто никогда не видел.
Никто… но Смирницкий все же почувствовал слабину в обороне противника и удвоил усилия.
— Я, конечно, понимаю, Виктор Васильевич, что нахожусь на чужой территории, — чуть улыбнувшись, проговорил он, — но давайте будем принципиальными, давайте вместе найдем этого прячущегося за инициалы водителя. Он ведь мог и подписаться полностью… будучи уверенным в своей правоте. Вы-то как считаете, а?
Стародубцев по старой привычке сцепил на столе крупные и сильные руки.
— А что мне считать? — пошевелил он усами. — Вы-то сами уверены, что этот писака находится в моей колонне? Есть у вас такая уверенность?
Смирницкий не был уверен: он дипломатично умолчал о том, что инициалы могут быть вымышленные. Нет, он не был уверен, но вслух убежденно заявил:
— Уверен, Виктор Васильевич. Уверен.
Стародубцев тяжело вздохнул:
— Только кляузника мне и не хватало…
Тут-то Смирницкий выказал живейший протест.
— Что вы, Виктор Васильевич! Вовсе он никакой не склочник. Этот парень, по всей вероятности, хороший, честный и даже мужественный человек. Да я в этом больше чем уверен… А вот то, что разуверился он в людях, в доброте, в бескорыстии их, это вполне возможно. Знаете, как это бывает, — заблудился в собственных мыслях, зачерствел душой, а может, кто и обидел. Всякое в жизни бывает, не мне вам об этом говорить. А то, что он не склочник, — гарантирую. Вы просто не так меня поняли.
Стародубцев снова почувствовал себя «в седле». Такой поворот существенно менял дело и не угрожал чести сто тридцать первой колонны. Однако он никак не мог взять в толк, чего же добивается этот москвич, если искомый безвестный водитель не аморальный элемент. Зачем же его тогда искать? Мало ли у кого какие мысли.
Смирницкий выжидающе смотрел на Стародубцева, давно уже догадавшись, что тот терпеть не может журналистов. А Стародубцев смотрел на Смирницкого и думал о том, что уже не питает неприязни к этому профессионально настойчивому парняге, чем-то тот подкупал сердце видавшего виды старого вояки. И все же Виктор Васильевич задавил в себе зарождающуюся симпатию, справедливо полагая, что от журналистов можно всего ожидать.
«Вот он, сидит паинька-умница, — тоскливо думал начальник колонны. — Мягко стелет, а потом ославит на всю страну, людям в глаза смотреть будет стыдно. Гнать бы его отсюда к чертовой матери, так нельзя, Трубников, видите ли, одобрил».
Но Стародубцев, когда хочет, тоже может быть дипломатом, и неплохим, а потому, изобразив крайнюю степень радушия, произнес совсем не то, о чем думал.
— Все-таки одного я не пойму, — сказал Стародубцев, — стоило ли из-за какой-то паршивой анонимки тащиться за семь верст киселя хлебать? Командировка, чай, сотни три, а то и четыре потянет, денежки-то государственные, их, между прочим, с умом надо тратить.
Смирницкий лукаво улыбнулся:
— А я слышал, что северные люди к деньгам просто относятся. Не скопидомы.
— Так то к своим… А вот народные беречь надо. Неужто в редакции поинтереснее письма не нашлось, как говорится, с подписью и печатью? Пишут же вам, поди, со всех концов страны, а вы… анонимку выбрали. Вот чем, милый друг, ты это объяснишь?
— Тема, — коротко обронил Смирницкий.
— Что-что? — подивился Стародубцев — Тема, говоришь? Так этих тем навалом вокруг. Я тебе этих тем сейчас могу сам десяток-другой накидать, только успевай записывать.
Смирницкий грустно покачал головой.
— К сожалению, вы ошибаетесь, Виктор Васильевич. Хорошая тема — редкость. Ее иной раз годами искать приходится, горы переворачивать. И везет далеко не каждому.
— Считаешь, тебе повезло?
— Считаю.
— Письмо с собой?
— С собой.
Стародубцев стал шарить по столешнице, осторожно приподнимая бумаги.
