Алексей Зубко - Сначала было весело
Поднявшись, подхожу к решетке, вытираю пальцы о край халата.
По коридору движется вихляющая колесами тележка, на которой лежит объемный пластиковый бак.
Молодой парень с перебитым носом и перехваченными резинкой волосами толкает, здоровяк надзиратель неспешно идет следом. У дверей камеры они останавливаются.
Мордоворот открывает дверь, узник достает из-за бака банную шайку и, подставив под кран, наполняет.
Тазик ставится за дверь.
Камера закрывается.
Навалившись, парень толкает тачку до дверей следующей камеры.
Вода? Зачем?
Минут за десять Петр Евгеньевич с пленником обходят все камеры. Назад тачка движется легко, в ней вода плещется на самом дне. Даже колеса не так вихляют и скрипят меньше.
Когда дежурный узник оказывается в камере, карлик оглашает:
– Всем мыться. Тщательно, но осторожно. Намочите ковры – накажу. Найду грязь – тоже. Начали.
Взяв на тумбочке у отхожего ведра кусочек мыла и тряпку, заменяющую ручное полотенце, сбрасываю халат и опускаюсь на него. Ни присесть на корточки, ни склониться над тазиком не могу.
Сполоснув лицо, смываю с волос пыль и паутину.
Вода в тазике становится почти черной, у дна образуется густой осадок.
Спину и раны не трогаю, боясь занести инфекцию. Да и вчерашний лекарь обмыл грязь с тела, так что, умываясь такой водой, только вымажусь. А вот ноги споласкиваю.
Проходя мимо, карлик хмыкает, но ничего не говорит. Молча продолжает обход.
– Осталось пять минут.
Выстирав полотенце, тщательно отжимаю. Чище не стало, но хотя бы комков грязи нет.
Развесив его для просушки на тумбочке, убираю обмылок и закутываюсь в халат. Не простыню же для вытирания использовать.
– Заканчиваем, – объявляет Господин Кнут. – Осталось две минуты. Грязную воду слейте в ведра. Их выставьте к выходу.
Закусив губу, склоняюсь к тазику. В голове словно реактивный самолет на посадку заходит: от гула закладывает уши, перед глазами снопы искр.
Пока тот же узник переносит отхожие ведра, стараясь не расплескать грязную воду, через караульное помещение в сортир на надзирательской половине, желудок требовательно урчит. В то время, когда дежурный собирает и моет шайки, он в дополнение к протестующим звукам принимается дергать за кишки. А когда незнакомая женщина лет сорока, статная и широкоплечая, как пловчиха, в сопровождении карлика отправляется за завтраком, желудок берет меня буквально за горло: «Жрать!» Борющийся с истощением и заживляющий раны организм требует усиленного подкрепления.
Молочная вермишель, неизменный теплый чай и бутерброд с маслом, бужениной и ломтиками свежего огурца.
«Огурец после молока, – мелькает мысль, – пронесет».
Но жевать медленнее я не стала.
Вместе с сытостью наваливается сонливость.
Едва начав дремать, просыпаюсь от скрипа открываемой двери.
Отступив в сторону, Господин Кнут пропускает в камеру давешнего доктора с сизым носом и дрожащими руками.
– Ну, как-с наше самочувствие, – благожелательно интресуется он, распространяя ароматы сивушных масел.
– Как на собаке, все заросло, – бросает карлик, захлопнув дверь. – Оно и понятно, одно слово – су…
Заржав, он закашлялся.
Алкаш с остаточными повадками врача, приблизившись, командует:
– Скидывай халатик.
– Старый развратник, – сипит низкорослый надзиратель и идет прочь.
Раздевшись, поворачиваюсь спиной к лекарю.
– Все не так плохо, как можно было ожидать. В одном Господин Кнут, несомненно, прав, вы действительно су… – кхм! – сумели выкарабкаться и стремительно выздоравливаете. Раны сухие, нагноений не видно. Конечно, еще рано говорить с полной уверенностью, что инфекции нет, но начало многообещающее. Поздравляю.
– Спасибо, – автоматически благодарю.
– Ложитесь, обработаю. Да и укольчик нужно сделать.
Достав из сумки пузырек, алкаш открывает его и нюхает. Отчетливо потянуло спиртом.
Лейкопластырь не выразил желания отстать от кожи, и лекарь, не церемонясь, рванул его на себя.
Закусив зубы, уткнулась лицом в подушку.
– Сейчас легче станет, – обещает лекарь, наполняя шприц прозрачной жидкостью из небольшой ампулы.
От прикосновения иглы холодно, но место укола печет, словно кто-то раскаленную иглу под шкуру вогнал.
Стараясь не дернуться, сжимаю подушку.
– Ну все, – убрав в сумку использованный шприц, поднимается доктор. На стол ложатся несколько таблеток. – После обеда выпьешь. Минут через двадцать, а лучше через полчаса.
Вздохнув, алкаш ущипнул сухими пальцами промежность.
От неожиданности я ойкаю, сжимая ноги.
– Эх, – протягивает наглый старик, смотря невозмутимо, словно ничего и не случилось, – годков бы на двадцать был помоложе…
Поднимается и идет к выходу.
– Эй, Господин Кнут, откройте дверку, поработайте швейцаром.
Поспешно натягиваю халат.
– Прошу, – распахивает дверь карлик. – Валите на фиг, гер дохтер!
Алкаш, похохатывая, прилаживается к заветной фляге. Низкорослый садист-любитель, захлопнув дверь, провожает лекаря злым взглядом и переключается на Федю:
– Чего пялишься, урод?
Плеть привычно щелкает, гудят прутья решетки, принявшие на себя удар.
Господин Кнут уходит в караулку, оставшийся на страже Мордоворот прохаживается вдоль камер. На поясе пистолет, в руках книга. Автомат, вероятно, в караулке оставил.
Найдя более-менее удобное положение на боку, пытаюсь дремать.
Встрепенувшись, обвожу взглядом коридор и, удостоверившись, что никого нет, вновь смежаю веки. Расслабиться не получается.
Открыв глаза в очередной раз, обнаруживаю, что за мной наблюдают.
Вольдемар, моргнув, поспешно уходит, не дав возможности поблагодарить за спасение.
Зачем он приходил? Удостовериться, что со мной все в порядке?
В следующий раз обязательно надо сказать спасибо.
То в размышлениях, то в полудреме проходит время до обеда.
Овощной соус, вареная рыба, несколько пластинок сала в перце и пакет яблочного сока с упаковкой галетного печенья. Кормят нас на удивление хорошо, не помоями. Как-то не вяжется с нечеловеческим обращением и систематическими унижениями и побоями. Может, просто не хотят, чтобы узники раньше времени загнулись?
Съев все до последней крошки, проглатываю таблетки и возвращаю дежурному мусор и посуду. О совете доктора обождать полчаса, до того как принимать пилюли, вспоминаю после того, как они оказались в желудке.
Поборов желание опуститься на кровать, меряю шагами комнату. С носка на пятку, медленно и старательно.
Очень быстро икры сводит судорогой. Присев, разминаю их.
За несколько последних дней на тело свалиливаются такие физические нагрузки и испытания, что за всю предыдущую жизнь и десятой доли не наберется.
Подбадриваюсь мыслью, что «все, что нас не убивает, делает сильнее».
Почему-то эта народная мудрость не успокаивает.
Наступает вечер.
Ужин проходит без происшествий.
Меня никто не беспокоил. Надзиратели занимались своими делами, а клопов в подземелье не водится.
Мордоворот, правда, пару раз задержался, наблюдая за тренировкой. Но ничего не сказал. Карлика вообще не было видно. Наверное, дрыхнет.
И хотя спать приходится преимущественно на животе, как и прошлую ночь, но от кошмаров каждый час я не просыпалась. Раза два, может, три за ночь, не больше.
После завтрака приходит местный целитель.
Дохнув перегаром, он поправляет здоровье большим глотком и приступает к исполнению обязанностей.
Обрабатывать раны не стал, вколол под лопатку пять кубиков какого-то лекарства, отсыпал горсть таблеток и ушел. Напоследок он предупредил, что смысла переться сюда завтра не видит. Если рана будет сильно болеть или загноится, тогда сообщить об этом Господину Кнуту или Петру Евгеньевичу. Они передадут.
– Ясно?
– Ясно.
– Тогда выздоравливай.
– Спасибо.
– А то… – хмыкнул лекарь, направляясь к двери.
До самого вечера меня не тревожат. Немного ныла рана, но не остро, терпимо. Лишь перед обедом карлик остановился у решетки и сделал жест приблизиться.
Холодея от ужаса, подхожу.
– Покажи спину, – гаденько улыбаясь, требует он.
Поворачиваюсь и опускаю до пояса халат.
Подавшись вперед, низкорослый садист изучает результаты своей работы, несколько сглаженные умением алкаша-лекаря и временем.
– Одевайся.
И уходит.
Что он там хотел увидеть – не знаю. Наверное, отыскал. Поскольку на следующее же утро, едва закончив завтракать, по его распоряжению отправляюсь на общественно полезные работы.
Стараюсь запомнить дорогу, чтобы иметь возможность ориентироваться. Если я правильно поняла, то караульное помещение служит своеобразным шлюзом, отделяющим «тюремный» отсек от «надзирательского». Пройдя караульное помещение, мы минуем два перекрестка. У первого ответвление уходит вправо, у второго – влево.
Выйдя к третьему перекрестку, мы сворачиваем налево и сразу же входим в довольно просторное помещение, обстановка которого не оставляет сомнений в его назначении. Кухня.
