Пока ты здесь - Наталья Николаевна Ильина
Папа подхватывает его на руки, подбрасывает к самому потолку и ловит, больно сжимая руками ребра. Леша корчится и сопит, пытаясь вывернуться из отцовских рук. Ряд черно-белых клавиш манит к себе. Отец отпускает, и Леша тянется к роялю. Приходится встать на цыпочки, чтобы краешком глаза видеть большие, как зубы бегемота из мультфильма, белые клавиши. Он прижимает одну – глубокий низкий звук вибрирует в комнате. Если нажать две рядышком, получается некрасиво, а если через одну – звук становится еще глубже…
Папа сдается быстро, и у трехлетнего Леши появляется первый музыкальный педагог – строгая старуха, старше самой бабушки – Елизавета Павловна. Произнести ее имя правильно Леша пока не может, она так навсегда и остается для него «Илизаета».
Дина подошла к роялю и задумчиво посмотрела на Алексея.
– Сыграешь? – тихо спросила она, бросив быстрый взгляд за окно.
Ему хотелось играть! Хотелось так, что потеплели и налились тяжестью кончики пальцев. Только времени на это у них не оставалось.
Леша отрицательно покачал головой:
– Если вернусь, обязательно сыграю тебе. Но – не сейчас.
Главное желание, огромное и такое горячее, что трудно было дышать, звало на берег. Вернуться домой по-настоящему. К маме, к наступившей без него осени, к Дине… Он еще раз провел ладонью по глянцевой крышке рояля – «До встречи, друг!» – и вышел из гостиной.
Тишина в коридоре напомнила ему единственный раз, когда он летал на самолете: тогда заложило уши при взлете и пришлось нелепо кривляться, открывая и закрывая рот, чтобы неприятное ощущение пропало. Леша нахмурился, потянувшись к входной двери, да так и замер с вытянутой рукой: он понял, чего именно не хватало в доме.
…Кап-кап. Кап. Кап. Кап-кап-кап. Кап.
Кран в кухне жил своей жизнью. Сантехник Борисыч возился с неказистым латунным «пациентом» регулярно и с удовольствием, ведь бабушка всегда подносила ему стопочку – в благодарность. После смерти бабушки пропал куда-то и пожилой грузный Борисыч. Жэковские работники менялись, а кран все тек. Эти новые сантехники каждый раз предлагали поставить новый кран, но мама не соглашалась: пришлось бы сменить и большую старинную раковину, чего она делать не желала. В конце концов рабочим надоело «изобретать» прокладки для старого крана и они стали просто игнорировать заявки из девятнадцатой квартиры.
«Цит. Цит», – мерно отсчитывает метроном, но неритмичное капанье из кухни сбивает Лешу. Он сердито косится в сторону приоткрытой двери, вздыхает и выходит из-за рояля. Времени совсем немного, а партитура сложная, и он должен играть безупречно. Нельзя исполнять Рахманинова «как-нибудь». Чистота и эмоции. Техника и душа. Так внушала ему педагог. А тут это капанье!
Леша толкнул тяжелую створку входной двери и оглянулся. Свет упал на корешки знакомых книг; над полочкой, где когда-то жил телефонный аппарат, еще можно было разглядеть вразнобой записанные прямо на выцветших обоях телефонные номера, шести– и даже пятизначные. По которым никуда нельзя было позвонить уже много лет. И по которым никуда нельзя позвонить здесь, в этом мире. Подумалось: открой он сейчас любую книгу, не увидит ничего, кроме пустых страниц. Таким ненастоящим оказался родной дом без какой-то малости – частых капель воды в дорожку ржавчины на пожелтевшей эмали раковины. Сердце дернулось и забилось громко и часто, Леша задохнулся, как от быстрого бега, память – вся, без остатка – хлынула горячей волной и заняла свое место в голове, в душе, уютно свернувшись калачиком, как старенькая серо-белая кошка Муза.
Теперь его распирало от воспоминаний. Сбегая вниз по лестнице, он узнавал каждую неровность перил под ладонью. Краем губ улыбнулся квадратику стекла в лестничном окне второго этажа – первому справа. Он вовсе не собирался его разбивать, все получилось как-то само собой. Долговязый Юрка из пятой квартиры воткнул в воланчик слишком тяжелый камешек, приходилось лупить ракеткой со всей силы, а камешек умудрился вылететь и угодить прямо в окно. Подача была Лешина. Он и отвечал потом за разбитое стекло. Мама расстроилась очень, противные дворовые бабульки до конца лета поджимали губы и нудили про то, что «он казался та-аким воспитанным мальчиком, а вот поди ж ты – хулиган какой!»…
Выворачивая из-под арки, он повторил тысячи раз пройденный маршрут, зимой и летом, с портфелем или с нотной папкой, в школу, в училище, в магазин…
– Вон там – моя школа, – на ходу рассказывал Леша Дине, не в силах удержать в себе весь объем памяти, – а там, за углом, консерватория. А, ну ты же видела!
Что дернуло его оглянуться, он не знал, но от увиденного по коже побежали мурашки. Грозный вал плотного тумана, который вырастал прямо за спиной, уже скрыл решетку Никольского сада и беззвучно втискивался в горловину улицы, заставив сердце замереть от ужаса. Ужаса, равного которому Леша никогда не испытывал. Колени ослабели и подогнулись, он пошатнулся, с трудом устояв на ногах. Туман, непроницаемый и странный, продолжал двигаться прямо на них. Рядом охнула Дина. Убедившись, что это не галлюцинация и она видит то же самое, Леша крикнул: «Бежим!» – и сорвался с места.
Туман не собирался отступать, только осел немного, растекаясь по площади, на которую они выскочили, одним махом пробежав целый квартал. Он упорно следовал прямо за беглецами, целясь в просвет улицы Глинки заостренным языком, выступившим из темнеющей на глазах стены клубящегося вала. Дина вырвалась вперед, что-то крича на бегу, но Леша слов не разобрал: они утонули в низкой вибрации рева, от которого голову пронзило острой болью. Он только захрипел и согнулся пополам, зажимая уши руками. Это ничуть не помогло. Звук заполнил весь мир, сотканный из какофонии воя, скрипа и скрежета. Заставил согнуться еще ниже и упасть на колени, выбил слезы из глаз и натужный хрип из горла. И стал членораздельным. Наконец.
«Ид-ди ко мне-е!»
Руки Алексея стали тяжелыми и бесчувственными, словно чужие. Бессильно, как ватные, свалились на подогнутые колени. Он оцепенело смотрел, как часто мерцают расслабленные пальцы, но не мог ими пошевелить. Ничего не мог. Даже поднять голову и посмотреть своему ужасу в лицо. «Вот, значит, как это происходит?» – мелькнула вялая мысль сквозь непрерывное завывание «…ко мне-е-е». Мимо проскочила Дина, он заметил только ее ноги в пестрых шерстяных носках-тапках. «Куда?» – всколыхнулось сознание, на секунду сбросив оцепенение.
– Ко мне-е! – продолжало реветь вокруг.
Леше понадобились все силы, чтобы поднять голову, жилы на шее натянулись так, словно готовы были лопнуть. «Нет! – мысленно закричал он, не в состоянии шевельнуть губами. – Стой!» Тонкая фигурка Дины резко выделялась на фоне чудовищной фиолетово-черной стены. Подруга размахивала руками и шла на нее маленьким тараном. Алексей, совершенно оглохший от воя в ушах, мог только смотреть, как неумолимо кативший вперед вал замер, а потом начал медленно прогибаться перед
