Мартин Сутер - Small World
В случае с Симоной, которую он, несмотря на ее резкий протест, объяснимый, по-видимому, ее беременностью, считал покладистой, такая тактика тоже должна была сработать. И поэтому, когда его отец сказал: «Тебе бы надо быть к ней повнимательнее, а то как бы ей не взбрели в голову дурные мысли», он сразу спросил: «Самоубийство?» Но тот ответил: «Развод», и тогда Урс только усмехнулся и выбросил это из головы. Он решил еще немного подождать. Но потом, когда она по-прежнему не давала ничего о себе знать, он подумал, что пора сменить тактику.
С огромным букетом ромашек — любимыми цветами Симоны — он направился к гостевому домику, позвонил и попросил сестру Ирму передать ей, что не уйдет, пока его не впустят. И будет ждать хоть всю ночь. Это подействовало. Его провели в комнату к Симоне.
— Я хочу извиниться и просить тебя снова вернуться ко мне, — начал он разговор. Это было частью его новой тактики.
И даже когда Симона ответила: «Нет, Урс, в этом нет никакого смысла», он продолжал играть свою, видит бог, не простую для него роль.
— Я хорошо осознаю: то, что я сделал, нельзя исправить.
И только когда Симона сказала в ответ: «Нет, нельзя, и поэтому будет лучше, если ты и пытаться не будешь», он отклонился от продуманного текста и вскипел:
— Что ж мне теперь, стреляться прикажешь? На Симону это не произвело впечатления.
— Мне безразлично, что ты сделаешь. Я подам на развод.
Какой-то момент она думала, что вот сейчас он начнет бушевать. Но он вдруг рассмеялся.
— Ты спятила! Посмотри на себя! Ты скоро уже будешь на шестом месяце!
— Чтобы знать это, мне не надо на себя смотреть.
— Как ты себе это представляешь? У нас родится ребенок и мы разведемся? Все одновременно?
— Тебя послушать, так тебе куда приятнее сделать сначала одно, потом другое, так, что ли?
— Ни то, ни другое. Я вообще не хочу развода. Об этом не может быть и речи. Я не хочу никаких дискуссий на эту тему.
— Отлично. Я, собственно, тоже. — Симона подошла к двери и взялась за ручку.
— Ты выбрасываешь меня из моего собственного гостевого домика?
— Прошу тебя, уходи! Урс сел на кровать.
— Я никогда не дам согласия на развод.
— А я подам жалобу.
— На что?
— На измену. Причем семикратную, если тебе интересно. Урс поднял брови.
— Доказательства?
— Я сделаю все возможное, чтобы найти и свидетелей, и доказательства. Урс встал и приблизился к ней.
— Я не допущу, чтобы моя беременная жена развелась со мной после двух лет супружеской жизни, понятно? Так просто я не сдамся. Со мной этого не случится, а значит. не случится с нами. С Кохами такого не бывает.
— Мне безразлично, что бывает с Кохами, а что нет, — сказала Симона и открыла дверь.
— И все только из-за того, что ты беременна, да? — Симона покачала головой. — Из-за чего тогда?
— Я не хочу прожить всю свою жизнь с тобой.
В один из весенних дней — фен разогнал облака, небо заголубело, садовники озабоченно наморщили лбы — Кони нарисовал «Дом снежснежков в мае». Симона пришла чуть раньше на сеанс с фотографиями. У Конрада еще не закончилась трудотерапия — он сидел, глубоко погрузившись в себя, за столом и рисовал. Симона поздоровалась с ним. он коротко кивнул ей и опять занялся своим рисунком. Он окунул кисточку в стакан с мутной водой и начал водить ею по листу с акварелью. Симона села и стала терпеливо ждать. Когда сестра сказала:
— Чудесно, господин Ланг, просто превосходно, мне это очень нравится. Можно мне показать госпоже Кох? — Она встала и подошла к столу.
Листок был еще влажным и кое-где вспучился. Бесцветно-водянистая облачно-серая голубизна на белом фоне. По нему широкий мазок кистью, окруженный рыжеватыми и желтыми, равномерно жирными мазками, расходящимися от него лучами. Внизу большими топорными буквами было написано по-печатному: «КониТоми Ланг — Дом снежснежков в мае».
— Действительно очень красиво, — подтвердила Симона.
Она села рядом с Конрадом и стала раскладывать перед ним фотографии на столе, а врач по трудотерапии собирала тем временем свои «орудия производства». В суете, возникшей в этот момент, Симона не услышала, как вошел доктор Штойбли. Только когда она в полном отчаянии при третьем «Томикони, Конитоми» подняла глаза к телекамере, она увидела его стоящим близко от стола.
В «утренней» комнате Эльвиры окна были нараспашку. Послеполуденное солнце светило в самую глубину комнаты, лучи добирались до оттоманки, где она сидела рядом с доктором Штойбли. Он только что вернулся из гостевого домика и докладывал ей о дальнейшем ухудшении здоровья Конрада.
— Значит, сенсации в медицине не произошло. — констатировала Эльвира.
— Похоже на то. Когда я пришел, он даже не узнавал себя на старых фото. Конитоми и Томикони — это все, что он смог сказать.
— На каких старых фото?
— Симона показывала ему фотографии, где вы, очевидно, путешествуете с Томасом и Конрадом по Европе. Мальчикам, пожалуй, лет по шести.
Эльвира молча встала и исчезла за дверью, которая вела в гардеробную. Доктор Штойбли остался сидеть, мучаясь вопросом, что же он такое сказал. Через некоторое время Эльвира вернулась с фотоальбомом.
— Эти фотографии?
Штойбли взял альбом в руки, полистал его и кивнул.
— Очевидно, фотокопии сделаны с этих фотографий.
Эльвира вынуждена была сесть. Она вдруг показалась ему такой старой, какой и была на самом деле. Доктор Штойбли взял ее руку за запястье, уставился на часы и начал считать пульс.
Эльвира резко выдернула руку.
Доктор О'Нейл, доктор Кундерт и Симона сидели в комнате наверху и пили кофе. На экране монитора они видели Конрада Ланга, утонувшего в своем кресле в гостиной. Конрад дремал. Он сегодня не завтракал и не обедал.
Симона задала вопрос, который уже давно ее мучил:
— То, что лечение ускорило процесс, полностью исключается? Кундерт и О'Нейл обменялись взглядами.
— Насколько наука позволяет исключать что-то полностью, — ответил О'Нейл.
— Следовательно, полностью это не исключается? — заметила Симона. Они уставились на монитор. Конрад Ланг не двигался. Вот он открыл глаза и удивленно обвел ими комнату, снова закрыл их и продолжал дремать дальше.
— Если удастся остановить процесс, пока Конрад еще в состоянии говорить и понимать речь, то у него есть шанс, что оставшиеся клетки можно будет стимулировать и между ними возобновятся связи. Вероятно, у него большие провалы в памяти, и необходимо с помощью нудной и кропотливой работы заново привести в порядок всю систему приобретенных им знаний. И это возможно. Мы исходим из того, что это возможно, иначе нас здесь бы не было.
— Просто вы хотите подбодрить меня. — улыбнулась Симона.
— Мне это удалось?
— Немножко.
Эльвира немедленно вызвала Томаса и Урса к себе в кабинет, где обычно проводились неофициальные заседания Совета правления концерна. Она сразу перешла к делу.
— Урс, твоя жена обокрала меня.
Урса как по голове стукнули. Он решил, что речь идет о делах концерна.
— Я не знаю, как и с чьей помощью, знаю только, что она завладела фотографиями, которые я хранила здесь в потайном месте. — Она показала на альбомы, лежавшие на столе. Урс взял один из них и принялся листать. — Она как-то проникла сюда и сделала с них копии. Доктор Штойбли видел, как она разглядывает их с Кони.
Томас тоже взял альбом и стал листать его.
— А зачем ей это понадобилось?
— Она хочет стимулировать его память, откуда я знаю зачем. Это якобы может помочь восстановить его восприятие реальности. Окружающей его действительности.
— Ты так предполагаешь или ты знаешь это?
— Она постоянно приставала ко мне, чтобы я дала ей фотографии прошлых лет. И к Томасу тоже. Ведь так, Томас?
Томас сосредоточенно разглядывал фотографии в альбоме. И поэтому сейчас поднял голову и переспросил:
— Что?
Эльвира отмахнулась от него и снова накинулась на Урса:
— Я хочу получить фотографии назад, и притом немедленно!
— Но они и так у тебя, она же только копии сделала, ты сама только что это сказала.
— Я не хочу, чтобы она копалась в нашем прошлом вместе с Конрадом! Урс покачал головой и еще полистал альбом.
— А почему здесь так много фотографий вырвано? Эльвира отобрала у него альбом.
— Верни мне фотографии!
Томас засмеялся и ткнул Урсу под нос альбом, который он разглядывал:
— Что ты тут видишь?
— Эльвиру перед «мерседесом».
— А меня и Кони нет? — широко ухмыльнулся он.
Эльвира вырвала альбом у него из рук.
Томас обалдело посмотрел на нее. А потом перегнулся к своему сыну и сказал:
— «Мерседес» давал сто десять километров в час.
— Принеси мне фотографии! — приказала Эльвира и встала.
— А что, в прошлом есть что-то такое, чего нельзя знать другим? — спросил подозрительно Урс.
— Принеси мне фотографии! Урс встал, раздраженный.
