Пионерская клятва на крови - Эльвира Владимировна Смелик
Мотю моментально захлестнула неуправляемая ярость. Еще чуть-чуть, он бы и на Пашу набросился.
Почему тот не поверил? Почему отнесся вот так, прогнал? Разве они не друзья? Да Мотя же за ним и в огонь и в воду. Даже убил бы за Пашу любого, если бы понадобилось. А он – «отвали»?
И все из-за этой твари Поганкина. Сейчас Мотя его найдет и просто размажет, изметелит в хлам.
Но долго искать не пришлось: Генка будто специально его дожидался, торчал на улице возле корпуса недалеко от крыльца. Не один, но плевать.
Мотю не смутило даже присутствие вожатого Коли. Он подскочил к Поганкину, с налета въехал ему кулаком в челюсть, а когда Генка покачнулся и едва не завалился от удара, поймал за грудки, с силой тряхнул, так что половина пуговиц не просто оторвалась, а пулями отскочила от рубашки, швырнул на землю и сам навалился сверху. И конечно, опять замахнулся, не глядя, потому что глаза все равно застилало багровым туманом, а в голове не осталось ни одной мысли, ни одной эмоции, только жгучая ненависть и злость.
Глава 21
Коля сам не заметил, как слетел с крыльца. Лишь секунду назад стоял на нем, упираясь ладонями в перила, и вдруг оказался рядом с дерущимися мальчишками.
Хлипкий Генка Белянкин валялся на земле, а здоровяк Мотя сидел на нем верхом, с силой придавливал одной рукой, а второй замахивался для удара. Коля, тоже одной рукой, вцепился в его запястье, а другой ухватил за шиворот, дернул на себя.
Похоже, ворот футболки слишком сильно впился Моте в горло. Он захрипел, как-то обмяк, и Коле довольно легко удалось оттащить его от Генки.
Мотя и дальше не стал сопротивляться, грузно плюхнулся на задницу, да так и остался сидеть с выпученными глазами, будто впал в прострацию. А Белянкин по-прежнему лежал на земле. Из-за наполовину прикрытых век виднелись белки глаз, пальцы едва заметно подрагивали. Скорее всего, отключился, потерял сознание.
Только этого еще не хватало!
Коля огляделся по сторонам, обращаться ко всем присутствующим не стал, выбрал одного.
– Корнев! Лёха! Знаешь, где медпункт? Там, где вам рост измеряли и взвешивали. Бегом туда. Позови… э-э… – Имя и отчество лагерной медички вылетело из головы, он и не стал заморачиваться: – В общем, врача. Скажи, что у нас человеку плохо.
Лёшка кивнул, сорвался с места. А к корпусу подошла где-то задержавшаяся Людмила Леонидовна, всплеснула руками, воскликнула с досадой:
– Господи! Ну что опять? – И сама без труда определила: – Драка? – потом присела рядом с Генкой, аккуратно похлопала его по щекам, позвала: – Гена. Ге-на.
Тот слабо шевельнулся, но глаза не открыл, наоборот, веки плотнее сомкнулись, спрятав жутковато проглядывающие белки.
– Надо Надежду Михайловну позвать.
– Уже, – отчитался Коля. – Корнев за ней побежал.
Вокруг собралось уже немало народу. Паша тоже подошел, но остановился чуть в стороне, внимательно наблюдая за происходящим. А Людмила Леонидовна повернулась к Моте, по-прежнему сидящему возле Колиных ног, произнесла укоризненно и строго:
– Опять ты, Матвеев, отличился. Ну-ка поднимайся, пойдем поговорим.
Тот никак не отреагировал, и Коле пришлось наклониться, тряхнуть его за плечо.
– Олег, ты слышишь?
Мотя вздрогнул, словно и правда только что очнулся, запрокинул голову, посмотрел на вожатого, потом на Людмилу Леонидовну каким-то остекленелым, чуть затуманенным взглядом.
– Матвеев, поднимайся, – повторила воспитательница. – Мне нужно тебе много чего сказать.
Теперь Мотя послушался, действительно встал, так ни слова и не сказав, поплелся за Людмилой Леонидовной к корпусу, низко опустив голову и глядя под ноги, абсолютно не замечая того, что происходило вокруг. Из-за чего уже в холле едва не столкнулся со стоящей возле общего шкафа Ингой Малеевой. Хорошо, та вовремя успела отпрянуть.
Мотя вскинулся на мгновение, криво ухмыльнулся, но сразу же опять опустил голову, спрятал лицо. А Инге почему-то захотелось зябко поежиться от резанувшего ее взгляда и этой ухмылки.
Толпа на улице опять оживилась, с интересом наблюдая, как приведенная Лёшкой врачиха хлопотала над Генкой. Сначала аккуратно ощупала его, проверяя, все ли цело, потом сунула под нос смоченную в нашатыре ватку.
Вдохнув едкий раздражающий запах, Белянкин моментально пришел в себя. Ну, то есть относительно пришел: открыл глаза, зашевелился.
– Подожди, подожди, – мягко придержала его Надежда Михайловна. – Не торопись подниматься. Сначала скажи, нигде не болит? Руки-ноги чувствуешь?
Генка несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, потом пробормотал что-то чуть слышно, почти никто не разобрал. Врачиха помогла ему сесть.
– Голова не кружится? Не тошнит?
– Нет.
– Как тебя зовут, помнишь?
– Генка.
– А фамилия?
– Бе… Белянкин.
Надежда Михайловна опять ощупала и осмотрела его голову, затем повернулась к Коле.
– Да вроде бы все нормально. Шишек и гематом нет. Только маленькая ссадина на подбородке, да губу слегка прикусил. Но это совсем не страшно. И скорее всего, нервное напряжение сказалось. Непривычная обстановка. Он же первый раз в лагере?
– Да вроде, – подтвердил вожатый.
– Ну вот, возможно, еще и кислородная недостаточность, – заключила врачиха. – Вон после вчерашнего дождика с утра как парит. Да и головной убор на солнце не мешало бы носить, раз организм такой слабенький. – Она опять посмотрела на Генку. – У тебя с собой шапка какая-нибудь есть? Кепка или панама? Ну или хотя бы пилотка.
Тот не ответил, так и сидел, упираясь ладонями в землю. А его затуманенные глаза то опять сами по себе закрывались, то смотрели на окружающих растерянно и недоуменно.
– Надо мальчика в палату отвести, уложить, – снова развернувшись к вожатому, распорядилась Надежда Михайловна, но почти сразу передумала: – Или нет. Лучше все-таки ко мне в медпункт. Там тихо и спокойно. Пусть денечек отдохнет, придет в себя, кальций и витаминки попьет. И я понаблюдаю, нет ли сотрясения. Оно иногда не сразу проявляется. А если все хорошо, завтра с утра вернется в отряд. – Потом неуверенно глянула на Генку: – Только дойдет ли?
– Да ничего, доведем, – заверил врача Коля. – Или могу даже донести, если надо.
Надежда Михайловна согласилась, а вожатый даже тут не удержался от вечного своего ободряющего тона и шуточек, наклонился к Генке, улыбнулся:
– Ну что, Геннадий? Поехали! – И, довольно легко подхватив его на руки, распрямился.
Генка возражать и сопротивляться не стал. Похоже, он до сих пор был не в себе, словно его не Мотя ударил, а оглушило и контузило как минимум взрывом.
В медпункте он послушно выпил выданные ему таблетки.
– Ну вот и хорошо, – заключила Надежда Михайловна. – А теперь полежи. Можешь даже поспать, если хочешь. –
