Пионерская клятва на крови - Эльвира Владимировна Смелик
– Да вы нарочно, что ли? – всхлипнув, с упреком проговорила Неля Быстрова, а Галя спросила:
– Это ты сама сочинила?
Она уже видела блокнот Инги. Но ведь в нем были в основном чужие стихи. Так с чего она взяла?
– Нет. Ты что? – торопливо возразила Инга. – Это Борис Слуцкий. По крайней мере слова его. А музыка я не знаю чья.
– Споешь что-нибудь еще? – неожиданно попросил Коля.
– Только не такое грустное, – умоляюще протянула Римма.
– И лучше про любовь, – поддержала сестру Неля. – Чтобы все хорошо было.
Инга смутилась, хотела сказать, что про любовь не станет – зачем еще? – но, заметив, что никто не посмеялся над Нелиной просьбой, не захихикал и глаз не закатил, даже среди мальчишек, вдруг решилась. Тем более не обязательно честно говорить, что вот это уже действительно ее стихи. Да она не призналась бы, даже если б спросили.
Правда, на первых строчках голос неуверенно подрагивал, но потом ничего – окреп и выровнялся.
Я все тебе отдам за быстрый взгляд,
За легкое, как сон, прикосновенье.
Не нужно мне подарков и наград.
Идти по жизни рядом – вот спасенье.
Я огражу от боли и потерь,
Я буду парусом твоим в коварном море.
Мне стал ты всех других важней людей,
С тобой навечно в радости и в горе.
Инга по-прежнему старалась смотреть на собственные пальцы, но в какой-то момент слишком увлеклась, вскинулась и… сразу встретилась взглядом. Нет, не с Галей, не с Лёшкой и не с кем-то еще.
Она ведь прекрасно знала, где сидел Паша, вот и выбрала машинально, подсознательно – само так получилось. И едва не задохнулась, почувствовав, как щеки вспыхнули ярким пожаром.
Слова начисто вылетели из головы. Хорошо хоть руки не подвели, продолжили работать на автомате, но тоже, наверное, исключительно от испуга. И вроде бы создалось спасительное впечатление, что это был не провал, а вполне запланированный проигрыш.
Инга опять опустила взгляд, даже зажмурилась на несколько секунд, и не стала останавливаться, допела:
Ловлю твои движения души,
Любовь к тебе не может быть напрасной!
Я доведу тебя до всех вершин
И все отдам – то знаю я прекрасно!
– О! Вот и замечательно! – стоило ей закончить, многозначительно вывела Оля. – И никакие таланты больше искать не надо. Один уже сам нашелся. Пусть Малеева на смотре самодеятельности и выступает.
Она явно рассчитывала, что остальные примут ее слова за шутку, точнее за язвительную насмешку, но Коля воодушевленно воскликнул:
– А это мысль! Отлично придумано, Ольга!
– Нет! Вы что? – запротестовала ошеломленная Инга. – Я не смогу.
– Сможешь, – убежденно возразила Галя. – Мы с тобой тоже споем. – В поисках поддержки глянула на других девчонок, в первую очередь на сестер Быстровых. – Только сначала слова выучим. – И добавила: – Той, которая про лошадей.
– А я подыграть могу, – подхватил Коля. – Гитару у Володьки одолжу. То есть у Владимира Константиныча. У него, правда, расстроенная, но это дело поправимое.
Услышав все это, Оля насупилась, сердито фыркнув, что-то неслышно пробормотала себе под нос.
– Да мы же танец планировали. Кадриль, – с нажимом напомнила Инга. – Уже ведь даже репетировали.
Там и задумка была крутая: две пары обычные, а третья забавная, карикатурная. В роли кавалера миниатюрная изящная Оля, которая сама это и придумала, с нарисованными усами. А в роли барышни круглощекий крепыш Саша Самарин, который выше не только ее, но и остальных танцующих девчонок.
Людмила Леонидовна даже пообещала подходящие наряды достать – длинные широкие юбки, белые блузки с рукавами-фонариками, пестрые платки, цветные рубахи-косоворотки и черные кепки.
Была одна тайная комната в лагерном клубе, расположенная справа от сцены, и там за долгие годы скопилось достаточно всяких необычных вещей, возможно, даже таких, о существовании которых давно уже никто не помнил. А уж народные костюмы наверняка имелись.
– Так одно другому не мешает, – разумно рассудил вожатый. – Чем больше номеров, тем лучше. Тем более один веселый, другой серьезный. И люди разные заняты.
Глава 20
Утро началось, как обычно, с сигнала горна, легко пробившегося сквозь сон и потребовавшего: «Вставай, вставай, зарядку начинай!» А потом и вожатый заглянул, проверяя, все ли услышали и проснулись.
Мальчишки зашевелились, принялись медленно подниматься. Хотя кое-кто подскакивал довольно шустро и, торопливо натянув треники и футболку, трусил к двери, но не ведущей в холл, а открывавшейся на веранду, от которой до дорожки, проложенной к стратегически важным объектам, всего каких-то пара шагов.
Проходя мимо Мотиной кровати, Генка неожиданно затормозил, остановился, спросил:
– Моть, а чего это там у тебя?
Тот, едва продрав глаза, чуть приподнявшись и пока еще мало соображая, на автомате выдал:
– Где?
Генка не ответил, зато наклонился, схватил Мотино одеяло за угол и резко сдернул, так что оно упало на пол.
– Ты чего, в кроватку наделал? – воскликнул громко Генка, округлив глаза, и его губы моментально расползлись в широкой и вроде бы торжествующей улыбке.
– Офигел? – рыкнул Мотя, но, стоило самому глянуть вниз, слова застряли в горле, по рукам пробежали мурашки, а спина покрылась холодным липким потом.
На простыне темнело огромное мокрое пятно. И сразу прекрасно ощутилось, что трусы тоже мокрые – собрались складками, прилипли к телу.
– Ну и кто тут ссыкло? – многозначительно вывел Генка, глянув на Мотю сверху вниз.
– Пасть захлопни! – опять рыкнул тот.
То есть хотел рыкнуть, но голос предательски сорвался, едва не превратившись в тонкий визг. И Моте одновременно захотелось двух невозможных вещей: пристукнуть Поганкина, чтобы сразу насмерть, и оказаться где-нибудь на краю земли, подальше ото всех, кто увидел его позор. А увидели многие, потому что как-то все дружно замерли и примолкли.
Мотя поймал презрительный Пашин взгляд.
– Паш, ну Паш, – забормотал отчаянно, заискивающе уставившись в глаза парня. – Да не я это. Я никогда…
Но Паша только брезгливо скривил губы, отступил подальше, отвернулся, а Генка выпустил из пальцев угол одеяла, рванул назад по проходу, вылетел в холл и, увидев заходившую с улицы воспитательницу,
