Тэми Хоаг - Забыть всё
— Тогда он не в счет.
— Вот еще интересно. У одного из рабочих в Томасовском центре есть судимость. Он взял чужое имя.
— За что попался?
Хикс вскинул бровь.
— Помимо прочего, за кражу автомобиля.
— А насилие?
— Домашнее насилие по отношению к бывшей девушке шесть лет назад.
— Можем его взять за что-нибудь?
Хикс засмеялся.
— У него чертова куча нарушений правил парковки и дорожного движения, аж на четыреста пятьдесят восемь баксов.
Мендес покачал головой.
Зазвонил телефон, Мендес снял трубку, послушал, а потом сказал:
— Могу подкинуть тебе козырь. У Гордона Селлза есть судимость. За сексуальные домогательства.
Глава тридцать третья
— Это не свидание, — настаивала Энн.
— Лучше было бы свидание. Китайский вечер — это святое, — сказал Фрэнни, когда они направлялись от парковки к площади. — Это детектив Милашка?
— Это другой детектив.
— Тоже милашка?
— Он мне в отцы годится, — произнесла она, хотя так его не воспринимала. Ее отец старше Винса Леоне на тридцать лет.
— Оригинально, хотя я представляю вас вдвоем, — усмехнулся Фрэнни.
Энн с укоризной посмотрела на него.
— Ну спасибо. Радует, что я веду такую насыщенную сексуальную жизнь в твоем представлении.
— На здоровье. Это же единственный вид твоей сексуальной активности.
С этим не поспоришь.
— Тебя к нему влечет, — лукаво заметил он. — Ты переоделась.
— Ты тоже.
— Это не я ни с того ни с сего сбросил вечную монашескую рясу, чтобы продемонстрировать свои грудки под облегающим свитером.
— Ты просто невыносим, — сказала Энн. — Разве не этого ты добивался? Чтобы я надела что-нибудь другое?
— Да, но раньше ты не слушала, — заметил он.
— Вполне невинный свитер, — проворчала она. И юбка болотного цвета тоже невинная — только слегка подчеркивала фигуру — юбка, которая едва касалась края ее сапог на низком каблуке.
На тротуарах и улицах было полно народу. Стайки смеющихся и болтающих студентов, направляющихся в книжный магазин, в кафе, на вечеринку в «Будда-бар». В ресторанах яблоку было негде упасть. Музыканты сидели на углах улицы и играли.
— Я иду в ресторан, — объявил Фрэнни.
— Нет, не идешь. Ты идешь к китайцам.
— Я не могу идти к китайцам без тебя. Так нельзя.
— Не ограничивай себя ради меня, в самом деле.
— Ты мне так и не ответила. Он сексуальный?
Сексуальный — не то слово. Честно говоря, Мендес был сексуальным. А Леоне скорее просто привлекательный, хотя и видный… К своему ужасу, Энн почувствовала, как к щекам предательски подбирается тепло.
— Нет.
— Лгунья! — воскликнул Фрэнни, обрадованный своим открытием, и засмеялся.
Энн остановилась и посмотрела на него.
— Что толку с тобой говорить?
Он чмокнул ее в щеку.
— Потому что мне только что удалось отвлечь тебя от мыслей, что у тебя в классе учится юный маркиз де Сад. Ступай теперь, Энн-Мэри. Не заставляй ждать своего джентльмена.
Покачав головой, Энн пересекла площадь, направляясь в «Пьяцца фонтана» на свое «не свидание».
— Это не свидание, — бормотал Винс себе под нос, расправляя галстук и глядя на себя в зеркало мужского туалета.
О чем он, черт возьми, думает? Энн Наварре, наверное, еще и на свете не было, когда он работал в Бюро. Наверное, он совсем выжил из ума. Видимо, все-таки пора принимать антипсихотические препараты.
Приглашать учительницу на ужин в свете происходящего в школе — точно признак повреждения рассудка.
Это все из-за пули. Отличительный признак дисфункции передней доли мозга: импульсивное поведение.
Он чувствовал раздражение и нервозность, какие бывают в конце рабочего дня, когда с ног валишься. Ему удалось немного отдохнуть после того, как Мендес подвез его, еще он подремал под лампами солярия в салоне, но этого оказалось недостаточно. Ему было необходимо семнадцать часов сна. Но хотя бы теперь его лицо приобрело здоровый цвет благодаря яркому освещению в миллион ватт и его восприимчивой к загару итальянской коже.
— А может, ты просто постарел, Винс? — пробормотал он.
Ему вообще давно полагалось умереть. Так какого черта? Почему бы не поужинать с очаровательной умной девушкой двадцати пяти лет?
Он заметил, что она вошла в ресторан, сразу как вышел из туалета. Она выглядела очень… решительно, подумал он, настроена быть серьезной, настроена быть принятой всерьез. А еще она была не слишком похожа на школьную учительницу в своем облегающем свитере и стильной юбке. Мило.
— Мисс Наварре, — сказал он, очаровательно улыбаясь. — Вы прекрасно выглядите.
— Детектив…
— Винс. У нас был длинный день. Давайте отбросим формальности.
Распорядитель провел их через зал к кабинке в укромном уголке. Мисс Наварре вскинула бровь.
— Не хочу, чтобы нас подслушивали, — объяснил Винс. — Это разговор не для всех, принимая во внимание обстоятельства.
Он заказал бутылку пино гриджио и два бокала, хотя, конечно, сам пить не собирался, сидя на таблетках, но притвориться можно, пока очаровательная Энн немного раскрепостится. Она смотрела слишком уж подозрительно.
— Вам разрешается пить на работе?
Винс осклабился:
— Дорогая, жизнь слишком коротка, чтобы позволить себе роскошь не пить вино.
— Понятно. Надо взять на заметку.
— Наверное, вы еще мало общались с детективами.
— Никогда — до этой недели.
— Как долго вы работаете учительницей?
— Пять лет. — Казалось, это все, что она хотела сказать, однако Энн поспешила добавить: — Но у меня было две специальности в колледже, это заняло еще один год, а потом год в аспирантуре.
Не так она проста, как кажется. Ей двадцать семь — двадцать восемь лет. Он хотел улыбнуться в ответ на ее попытку просветить его, но сдержался.
— А какая у вас была вторая специальность?
— Психология. Я хотела быть детским психологом, но… — Она осадила себя, чтобы не слишком распространяться. — Судьба распорядилась по-другому.
— Это она умеет.
Энн посмотрела в сторону и вздохнула. Смущается, подумал он. Наверное, не привыкла рассказывать о своей жизни незнакомцам — да и знакомым тоже, если уж на то пошло. Он бы сказал, что она относится к тому типу женщин, которые доверяются одному другу, если вообще кому-то доверяются, будучи очень осмотрительными, словно подозрительные старушки.
Официант принес вино. Винс продегустировал его и кивнул в знак одобрения. Они заказали еду, пригубив из своих бокалов.
— Энн, — начал он, — хочу сделать признание. Я не работаю в офисе шерифа. Я специальный агент ФБР. Пока лучше, чтобы об этом никто не знал. Я специализируюсь на серийных убийцах.
Она ничего не сказала в ответ, но ее глаза округлились.
— Я не знаю, что вам рассказал детектив Мендес, — продолжил он, — но есть основания полагать, что Лиза Уорвик — та женщина, на которую ваши ученики наткнулись в парке, — была третьей жертвой в серии убийств.
— Боже мой.
— Еще одна женщина пропала. Так что, как видите, нам важна любая информация из всех возможных источников.
— Не знаю, чем могу помочь, — сказала она. — Я учу пятиклассников.
— Детектив Мендес говорил мне, что вы отлично знаете своих детей. Сегодня днем я убедился в этом.
Она усмехнулась.
— Ну да. Так знаю, что даже не заподозрила склонности к убийству у Дэнниса Фармана.
— А с какой стати вы бы ее заподозрили? — спросил Винс. — Многие ли, глядя на пятиклассника, смогли разглядеть в нем будущего серийного убийцу? Я думаю, что никто. Это было бы странно. Ни один нормальный человек не стал бы намеренно искать в ребенке такие черты.
— Это ваше мнение?
Он слегка улыбнулся.
— Ну да. Я как раз специализируюсь на отклонениях психики. Я много лет изучал убийц, пытаясь разобраться, как они стали такими и что ими движет.
— Как же вам удается спокойно спать при этом?
— Прекрасно, — признался он. — Правда, на таблетках.
— Почему вы этим занимаетесь?
— Потому что, если я действительно хорошо делаю свою работу, в моих силах уберечь невинных людей от убийцы. Может, мне удастся заприметить такого вот Дэнниса Фармана и привлечь к нему внимание нужных людей. Уверен, вы меня понимаете.
Она кивнула и отвела взгляд, а ее глаза чуть увлажнились.
— Мне жаль, что вам пришлось столкнуться с этим, Энн, — искренне сказал Винс. — Я понимаю, как вам трудно.
— Боюсь, что нужные люди не обратят на него внимания, — возразила она. — Не сейчас. Его исключат из школы, и он станет слоняться без дела, без присмотра. Кто будет им заниматься? Его родители работают. Но даже если бы они были дома, они, должно быть, ужасные родители — ведь иначе он бы не стал таким.
