Татьяна Степанова - Царство Флоры
– «Дягилефф» на сегодня аут, – пояснила ей потом Анфиса. – Сегодня не котируется, завтра у них аншлаг, значит, там ее точно сегодня не будет. И, кажется, в «Gogol» тоже. Будем искать.
Наконец она напала на какого-то Тиграна: вынь да положь, найди! И тот обещал перезвонить.
Ждали еще примерно час.
– За что мне эта ваша стерва нравится, – хмыкнула Анфиса. – За то, что она шатенка.
– Шатенка? Ну и что? – Катя сидела как на иголках. За окном давно уже стемнело. А они все еще в мастерской.
– Сейчас век блондинок. Нарастят себе патлы накладные, и все, как одна, косят под русалок-ундин. Все, ну все осветлились сплошняком. – Анфиса покачала головой, увенчанной темными кудряшками. – Мода-с, надо подчиняться веяниям. А Фаина плевать на веяния хотела. И на «Вог» она давно наплевала, хотя там через номер ее фотки дают. Осталась натуральной шатенкой и заставила этот свой имидж долбаков-имиджмейкеров полюбить так, как она сама себя любит.
– Ты Нарциссом ее назвала в прошлый раз.
– Клинический случай нарциссизма. Я фотограф, Катя. Я такие комплексы и заморочки с лета секу. Таким, как она, важно лишь впечатление, которое они производят, отражение, имидж. А все остальное им до лампочки. От остального они устают. Они скучают и хандрят, когда разговоры ведутся на отвлеченные темы. Они помешаны только на себе, на своей внешности, на своих ощущениях. Чувства других их в крайнем случае забавляют, зажигают на какое-то время. Потом они гаснут. А самое ужасное для них не смерть, нет. Старость. Оттого-то такие, как они, в тридцать семь лет снотворные таблетки пузырьками и глотают. Умирать не страшно – вот их девиз. Страшно стареть, увядать.
– Увядать? Как цветы?
Анфиса внимательно глянула на Катю.
– Повтори-ка еще раз, что ты про ту штуку, которую вы из раны вытащили, говорила. Значит, и у этого Фаининого парня было найдено нечто подобное, как и у тех, других?
Но Катя не успела ответить. Позвонил тот самый Тигран.
– Так, ясно. В «Метле» ее нет. В «Ле-клуб» она только на Бутмана ходит, а он сегодня не выступает, значит, тоже вычеркиваем, – по ходу разговора комментировала Анфиса. – Тигранчик, ну а… Ага, проверил? Молодец какой. Что, тоже нет? Вот досада-то. А у джазменов… я забыла, как их логово зовется? И там нет? Что? Так что же ты сразу-то не сказал? Он нашел ее, – Анфиса подмигнула Кате, – только решил нас помучить сначала. Где она зависла? Ничего себе! Ну, она и раньше там бывала, она там почти завсегдатай. Тигранчик, солнышко, тысяча поцелуев и обед с меня, ресторан выбираешь сам!
Анфиса торжествующе потрясла телефоном.
– А еще говорят, зачем свободная пресса, – хмыкнула она. – Вот зачем. Все, двинули. Там, вообще-то, жестокий фейс-контроль. Но нас туда пустят.
– Куда мы идем?
– Есть одно местечко в Нововаганьковском. Полузакрытый клубешник. Та еще клоака – в духе «Идиота» и Тинто Брасса. – Анфиса сунула в сумку камеру, в карман диктофон и два мобильника – опять же с фотокамерами.
Катя решила во всем довериться подруге. Анфиса ее никогда еще не подводила. Они поймали такси и… ехать с Гоголевского бульвара оказалось совсем недалеко. Нововаганьковский переулок располагался неподалеку от Красной Пресни. Такси остановилось на уютной старомосковской улочке – пустынной и темной. Они расплатились и вошли в квадратный, вымощенный плиткой, засаженный туями в кадках внутренний дворик. Это был ресторанно-клубный дворик – деревянные веранды американо-ковбойского бара и японского ресторанчика плавно переходили в каменный фасад грузинской сакли-кофейни. Несмотря на погожий летний вечер, посетителей было мало. Кое-где за столиками курили, потягивали через соломинки коктейли юные парочки.
– Нам сюда, – Анфиса уверенно повела Катю в глубь модного дворика, свернула в темную нишу и позвонила в дубовую, отделанную бронзой дверь. Дверь открылась. Швейцар – молодой красавец спортивного вида с темными волосами до плеч – окинул их внимательным взглядом:
– Вы, девушки, одни? В первый раз?
– Мы во второй. У нас тут встреча с подругой назначена, – не моргнув глазом, соврала Анфиса. – Кларета Сорвино.
– Кажется, госпожи Сорвино сегодня здесь нет.
– Значит, она приедет позже. Ведь Фанни уже здесь, в баре?
Красавец швейцар распахнул дверь, и они вошли. Сумрак, серебристая завеса в виде «дождя», унизанная хрустальными шариками. Аромат восточных курений. Слабая музыка, совсем слабая, еле уловимая – издалека…
– А кто такая Кларета Сорвино? – шепотом спросила Катя.
– Итальянка, стилист, самая известная лесбиянка Москвы.
– Это что за клуб, Анфиса? Ни вывески, ни рекламы?
– Это «Сто сорок по Фаренгейту», – ответила Анфиса. – Здесь чисто женское заведение. Вывеска им не нужна, свои и так в курсе. А для не своих, как и для мужиков, вход сюда воспрещен.
– А ты…
– А я тут бывала как раз в качестве папарацци. За такие фотки знаешь сколько платят? Ну, и малость нахваталась ихнего сленга.
Они вошли в уютный зал, декорированный в «серебряно-зимней» гамме.
– Это «Королева снега», – шепнула Анфиса. – Тут нашей стервы нет, тут вообще никого особо интересного сегодня нет. Или погоди… вон, видишь, на диване сидит курит – в черную кожу вся затянута. Это Fishka. Так ее тут называют. Знаешь, ей сколько стукнуло? Пятьдесят пять точно. А смотри, как выглядит. Больше тридцати пластических операций у нас и за границей. Три мужа в прошлом, сеть косметических салонов в текущем. Тащится от студенток-первокурсниц. Сейчас двух на свои деньги содержит, учит, обеспечивает полностью. Вон они, смотри, ползут к мамочке.
На затянутом серебряной парчой диване Катя увидела худую брюнетку в темных очках и кожаном комбинезоне от Версаче. На шее у нее было ожерелье в виде золотой цепи, такие же цепи-браслеты, как кандалы, опутывали худые запястья. Возле нее нога на ногу развалились две совсем молодые девицы – платиновые блондинки в открытых топах и белых шортиках, в ковбойских шляпах и грубых ковбойских сапогах. Они о чем-то весело хихикали между собой.
– И тут не аншлаг, – хмыкнула Анфиса. – Пойдем-ка наверх, тут все как-то блестит, сверкает, глазам больно. Наверху потише, там кальяны курят, и вообще там большая расслабуха.
– Чем вас угостить? – К ним подошел молоденький официант, одетый под «боя» старинного отеля (красная курточка, лосины, кокетливо сдвинутая на ухо шапка посыльного).
– Нас ждут наверху. Мисс Фанни, – Анфиса кивнула на винтовую лестницу. – Нам принесите джина со льдом и… ментоловые сигареты.
– Мисс Фанни сегодня с подругой, – ответил официант.
– Тут бывают шоу. Иногда приглашают стрип-команду откуда-нибудь из «Красной шапки» или «Эгоистки», но чаще иностранцы-стриптизеры гастролируют, – шепотом рассказывала Анфиса. – В основном поляки да чехи. Шведы бывают. И шведки тоже. Но тут не как в тех бабских клубах. Там на мужиков ходят, а тут так просто, для разогрева. Тут в основном знакомятся, понимаешь? Общаются, пары ищут, меняются партнершами. В общем, живут.
– Но Фаина… У нее ведь столько поклонников, ты сама говорила. Я думала, она женщина-вамп, роковая… Бойко-Арнольд, потом этот адвокат Марат Голиков, покойный, они же ночь вместе провели вчера, – шепнула Катя.
– Это ничего не значит. Цветы, подумаешь! Да она сама цветы пошлет кому хочешь, только не Марату, не Арнольду и не какому-то там Пал Палычу, а какой-нибудь Анюте-синеглазке или Рите-Маргарите.
– Ты хочешь сказать, что она…
– Она Нарцисс, – Анфиса погрозила пальцем. – Ей все до лампы. Только с мужиками она на работе, средства для жизни безбедной из них, дураков, добывает, как насосом выкачивает. А тут она отдыхает. Это все, – Анфиса сделала жест рукой, – ее свободное время. Меня вот что интересует – знает она о смерти своего адвоката? Неужели знает и все равно сюда поперлась?
– А может быть, она еще не подозревает ни о чем.
В квадратной комнате с низким зеркальным потолком и мраморным полом, застеленным турецкими коврами, стояли тоже сплошь красные диваны с подушками, низкие мавританские столики и несколько кальянов. В углу сидели две молодые женщины – обе в джинсах и черных футболках. У одной – помоложе, покрепче – на футболке был изображен команданте Че, у другой красным размашисто было написано «Fake». В ней Катя и узнала женщину из журнала – Фаину Пегову. Выглядела она бледной и усталой, лицо почти совсем без косметики, темная челка, упавшая на лоб. Она курила и щурилась от дыма. На столике перед ней стоял недопитый бокал. Нет, совсем не такой Катя представляла Фаину Пегову в роли столичной дивы-лесбиянки в клубе «Сто сорок по Фаренгейту».
Ее молодая спутница, судя по виду, была сильно пьяна. Она неумело возилась с кальяном. То вставляла себе в рот серебряный мундштук, то с гримасой буквально выплевывала его. Команданте Че на ее груди как-то морщился, кривился. Было видно, что и ему кальян не по вкусу.
