Джералд Керш - Ночь и город
— А, так значит, вы это осознаете! Вы понимаете, что он вас эксплуатирует!
— Разумеется. Но лучше уж пусть Фабиан эксплуатирует Али, нежели Али будет эксплуатировать Фабиана. Если так, мне не нужно говорить: «Спасибо, сэр. Очень вам обязан, сэр».
— Хм… — Адам вдруг поднял глаза и уставился на стрелки часов. — Черт! Мне пора собираться!
— В ночной клуб, да? Такой чудесный парень, как ты! Крепкое тело, светлая голова, и губишь себя в этом грязном подвале! Учишься быть прихлебателем, попрошайкой! Протягиваешь руку за чаевыми — люди бросают тебе шиллинги, а ты выслуживаешься перед ними, чтобы затем обнаружить под тарелкой пару пенсов!
Лицо Адама побагровело. Он ответил:
— Я все это прекрасно знаю. Но мне позарез нужны деньги, чтобы начать работать. И во имя этого я готов мириться с чем угодно.
— Ты погубишь себя.
— Нет!
— Да, помяни мое слово. Тебе ведь стыдно этим заниматься.
— Я…
— Еще как стыдно. Дурачок… Что ж, по крайней мере заглядывай хоть изредка ко мне в спортзал, чтобы я смог напоминать тебе, что ты мужчина, а не лакей.
— Спасибо, обязательно приду.
— У тебя будет грудь колесом и шея как у быка. Да?
— Да. Всего хорошего.
— Благослови тебя Бог.
Али остался в кафе. Адам отправился в клуб.
Книга третья
…Но также и найти себя!
Глава 13
Солнце теперь вставало рано. К моменту закрытия «Серебристой лисы» было уже совсем светло — стояло яркое весеннее утро.
— Прогуляемся? — спросил Адам.
— Нет, — ответила Хелен, — давай возьмем такси.
— Устала?
— Нет, не устала, ничуть не устала, Адам. Просто мне совсем не хочется идти по улицам в вечернем платье и с этим дурацким макияжем… Давай возьмем такси.
Они ехали домой. Адам вздохнул:
— В такое время, в такое прекрасное утро, мы должны просыпаться, выпрыгивать из постели, бежать к морю, и плавать, и прыгать на волнах, а вернувшись, съедать хороший завтрак. А потом идти на работу.
— Хорошо прошла ночь? — спросила Хелен.
— Да. Но меня тошнит от такой жизни.
— О, Адам, ведь у тебя хорошо получается.
— Да, знаю, за прошлую неделю я заработал пятнадцать фунтов. Но игра не стоит свеч. Мне все осточертело. Только представь — проваляться в постели все эти чудесные весенние дни! Я собираюсь бросить это дело.
— Что, уйти из клуба?
— Да. Давно надо было это сделать, если бы не…
— Если что?
Адам пристально поглядел на нее.
— Если бы не деньги, разумеется, — сказал он, — но были и другие причины, по которым я не решался уйти.
— Какие?
— Ну… некоторые. Но теперь, я полагаю, настало время уйти. Я…
— Адам, — сказала Хелен, — не уходи. Мне будет плохо без тебя.
— А ты, похоже, уже привыкла видеть меня в клубе, верно?
— Нет. Я… Но все равно, не уходи, Адам!
Адам вдруг сказал:
— Слушай, Хелен, давай уйдем вместе. Эта ночная жизнь не принесет нам ничего, кроме вреда.
— Ой, ну я не знаю… Здесь я зарабатываю больше, чем на любой другой работе. И я уже привыкла к ночным часам.
— Знаю — в этом-то и беда. Это легкие деньги, но грязные, как ни крути. Я получаю свои, разнося напитки, ты — обманывая клиентов. Давай бросим это дело.
— Почему ты считаешь, что я обманываю клиентов?
— Ты надуваешь их. Лебезишь перед ними, обещаешь больше, чем намереваешься дать. Ты роняешь свое достоинство, прося у них денег. Ты внушаешь им, что они тебе что-то должны.
— Адам, ты все неправильно понимаешь. Они платят мне за мое время. Это работа ничем не отличается от любой другой. И если машинистке платят зарплату, то почему не платить хозяйке? Я ведь не делаю вид, что я в клубе ради собственного удовольствия, так?
— Хелен, я все правильно понимаю. Это у тебя неправильное отношение к подобной работе. Кажется, ты уже привыкла к обстановке в этом притоне. Ты умная девушка, но в некоторых вопросах ты просто наивная дурочка. Неужели ты не чувствуешь, что в таком деле тебе нипочем не удержаться на плаву? Ты будешь опускаться все ниже и ниже, сама того не замечая. Посмотри на Ви: год назад она была официанткой, и, если бы кто-нибудь осмелился сделать ей недвусмысленное предложение, она бы не раздумывая дала ему по морде… ну, по крайней мере, сказала бы «нет». А теперь? Она спит с кем попало за два-три фунта. И так со всеми без исключения. Так давай же…
— Ты, надеюсь, не думаешь, что я могла бы заниматься подобными вещами?
— Какими?
— Спать с мужчиной.
— А почему бы и нет? Ты что, никогда…
Хелен посмотрела на Адама и невозмутимо ответила:
— Никогда. Ты за кого меня принимаешь?
— Хелен, я принимаю тебя за женщину, вот и все; только ты гораздо привлекательней и умнее многих. Рано или поздно тебе придется лечь в постель с мужчиной. В этом нет ничего зазорного. У тебя те же физиологические потребности, что и у остальных, а может, даже и выше.
— Почему?
— Потому что ты крупнее, сильнее и здоровее многих. Ты молода, красива, полна жизни. Это видно по тому, как ты танцуешь, как двигаешься, как выглядишь…
— Я так не выгляжу!
— Нет, выглядишь. Не говоря уж о том, что ты молода и красива. Знаешь ли ты, что столь сильно привлекает в тебе мужчин? В выражении твоего лица есть что-то говорящее: «Любовь мужчины нужна мне больше, чем еда и питье». И это правда. И ты сама прекрасно об этом знаешь!
— Может, оно и так, — тихо проговорила Хелен, — но не любого мужчины…
Такси остановилось.
— Давай выпьем по чашечке кофе, — предложил Адам.
— Ладно. Но сперва я пойду переоденусь и смою этот макияж.
Спустя пять минут она вошла к нему в комнату. Пудра, румяна, синие тени для глаз исчезли вместе с атласным вечерним платьем. На Хелен был ее синий халатик, и ее щеки зарделись от холодной воды.
— Отлично выглядишь, — сказал Адам.
— Ты так думаешь? — Хелен оглядела его комнату. — Боже правый, какой же ты неряха!
Она села на диван. Адам задвинул его в угол, чтобы освободить место для огромного куска красной глины, которая занимала центральную часть комнаты, едва удерживаясь на коробке из-под сахара. Сверху она была прикрыта влажными тряпками; рядом стояло ведро с водой, а на полу были разбросаны проволочные петли и деревянные шпатели.
— Ты только погляди на это! — воскликнул Адам, шлепая по глиняной глыбе увесистой ладонью. — Здесь добрых два центнера нетронутой глины, без единого следа! Знаешь, у меня столько планов, я так много хочу успеть! Я чувствую: начни я мять эту глину, и она оживет. Но, стоит мне только прикоснуться к ней, проклятые часы говорят мне: «Выметайся!» И я выметаюсь, тороплюсь в этот вонючий притон, а эта чудесная глина остается здесь…
— Может, позже, когда у тебя появится время? — спросила Хелен.
— Может, может, может!.. Нет уж! Я ухожу. Это же смешно — валять дурака ради нескольких фунтов, когда время бежит так быстро. Нет. Я ухожу.
— Не уходи, Адам.
— Ты правда хочешь, чтобы я остался в клубе?
— Да, я хочу, чтобы ты остался.
Адам сел рядом с ней, чуть позади, и положил руки ей на плечи. Она была взволнованна, ее плечи вздымались под его ладонями. Он проговорил изменившимся голосом:
— Я оставался там так долго только из-за тебя, Хелен.
— Адам, мне так не хочется, чтобы ты уходил. Мне без тебя будет очень плохо.
Она прислонилась к нему. Он обнял ее, потом помедлил секунду, будто атлет перед стартом, собирающийся с силами, поднял ее и положил на диван рядом с собой. В голове Хелен тихо прошелестела невнятная мысль — «нельзя, нельзя», — похожая на слабое, едва различимое эхо.
— Нет, — сказала она.
— Да, — ответил Адам.
В ее груди бушевало пламя. Все мысли разом исчезли, растаяли без следа, а потом ее захлестнул мощный поток, увлекая за собой все дальше, дальше, затягивая ее в водоворот… Пучина поглотила ее, и она больше не могла сопротивляться…
— О Боже… — только и выдохнула она.
Они были похожи на двух охваченных яростью противников, сцепившихся в смертельной схватке.
На гладкой поверхности воды в ведре, стоявшем рядом с глиной, повинуясь возникшему ритму, вспухала и лопалась рябь.
Позже они беседовали.
— Не могу понять, почему я ждал так долго, — сказал Адам.
— А ты и раньше хотел… заняться со мной любовью?
— Да, конечно. С того самого момента, как увидел тебя.
— Нет, правда? А знаешь, мне кажется, что я чувствовала то же самое по отношению к тебе. Я глаз с тебя не сводила. Все время о тебе думала. Я наблюдала за тем, как ты ходил между столиками, и всякий раз, когда ты подходил к моему столику, у меня начинало биться сердце. Не знаю почему — или, точнее, не знала почему. Теперь знаю. Должно быть, я влюбилась в тебя.
