Джон Коннолли - Гнев ангелов

— Может, я бессмертный.

— Вы не первый человек, высказывающий такое предположение. Я и сам еще надеюсь, несмотря ни на что, победить старость. Однако нет, не думаю, что вы бессмертны. Когда-нибудь вы умрете: вопрос только в том, возродитесь ли вы к новой жизни.

— Как Брайтуэлл и ему подобные?

— Не думаете ли вы, что можете иметь с ними нечто общее?

— Нет.

Я пригубил кофе. Он оказался чересчур сладким на мой вкус. Но таков уж кофе по-восточному.

— И вы в этом, похоже, вполне уверены.

— Они мне не нравятся.

— Дело не в этом.

— Вы что, решили проверить меня?

— Назовем это более глубоким знакомством.

— Называйте как вам угодно. Я не понимаю, о чем вы толкуете.

— Вам снится, что вы падаете, сгорая?

— Нет, — ответил я, мысленно сказав «да».

— Не верю. Что же вам снится?

— Так вы опять пригласили меня сюда только затем, чтобы расспросить о моих снах?

— В них заключается правда или попытка понять суть правды.

Я сердито оттолкнул чашку кофе.

— Давайте оставим эту тему, рабби. Она не принесет нам никакой пользы.

Дверь за моей спиной открылась. Я оглянулся, ожидая увидеть того молодого брюнета с противоречивыми чувствами. Но вместо него появился объект его вожделений. На сей раз Лиат принарядилась в длинный шелковый пиджак цвета небесной голубизны и в синие джинсы. Волосы, как и прежде, были заплетены в косу. Она выглядела очень красивой, даже с пистолетом в руке.

Из кухни к нам направились еще двое молодых крепышей Эпстайна. Оба с пистолетами. Один из них прошелся по залу к окну и задернул шторы, лишив нас возможности лицезреть уличный пейзаж, а Лиат так же поступила с дверной шторой. Второй громила пристально следил за мной, пока Эпстайн выуживал у меня из кармана мобильник. Тот сразу зазвенел в его руке. Номер абонента не определился.

— Полагаю, заволновались ваши друзья? — сказал Эпстайн.

— В большом городе они обычно беспокоятся о моем здоровье.

— Ответьте им. Скажите, что все в порядке.

У парня, задернувшего оконные шторы, были светлые волосы и жидкая светлая бородка, что придавало ему весьма неудачное и неуместное сходство с нацистом. Его пистолет с глушителем нацелился прямо в мою голову.

— Ответьте же им, — повторил Эпстайн.

Я исполнил его распоряжение. Для подобных опасных ситуаций мы с Ангелом и Луисом давно договорились об использовании особых знаковых слов. Но я не стал их применять, а просто успокоил помощников, сказав, что у меня все хорошо. Если бы я вызвал их сюда, началось бы форменное кровопролитие, и ущерб был бы непоправимым. Лучше подождать, посмотреть, к чему клонят эти парни. Я полагал, что Эпстайн не желает мне смерти, и осознавал, что не сделал ничего такого, что могло бы настроить его против меня.

— Я думал, что могу доверять вам, — сказал я, закончив телефонный разговор.

— Вы просто озвучили мои мысли. Вы вооружены?

— Нет.

— Редкий случай. Уверены?

Я медленно поднялся из-за стола и, подняв руки, повернулся к стене. Уловив аромат духов Лиат, почувствовал, как ее руки скользят по моему телу.

— Как глупо. Почему-то мне казалось, что между нами возникли особые отношения, — заметил я.

Но она, разумеется, не ответила.

Когда Лиат отступила, я вернулся на стул. На сей раз женщина просто стояла, облокотившись на барную стойку, не бросая на меня скрытных пытливых взглядов. Лицо ее оставалось непроницаемым.

— Почему вы так себя ведете? — спросил я Эпстайна. — Вам же известно, чем я занимался. Мы сражались с вами на одной стороне. И раны появились у меня не в пьяной драке.

— Я пожертвовал сыном, — сказал Эпстайн.

— А я — женой и ребенком.

— Вы потеряли их раньше.

— Нет, их уничтожили по тем же причинам. Я знаю, кто виновен в их убийстве.

— Ничего вы не знаете. Не знаете даже самого себя. Первый вопрос в процессе познания человека — это какова его природа. Итак, мистер Паркер, какова ваша природа?

Мне хотелось наброситься на него за пренебрежение к смерти моей жены и дочери. Хотелось вцепиться ему в глотку, придушить и избивать до тех пор, пока его лицо не превратится в кровавую маску. Хотелось вставить по пистолету в пасть его громилам, его религиозным воинам, и посмотреть, как они будут дергаться. Врагов мне и так хватало с избытком; не хватало еще, чтобы те, кого я считал своими союзниками, повернули против меня свои пушки.

Я закрыл глаза и глубоко вздохнул. Когда открыл их снова, моя ярость начала ослабевать. Если они хотят меня спровоцировать, то я не оправдаю их ожиданий.

— Вы цитируете Марка Аврелия, — начал я. — Либо вы читали его «Размышления», либо начитались романов о серийных убийцах. За недостатком улик я готов предположить первое, и в таком случае вы можете припомнить, что он также предупреждал, что ежедневно на нашем пути могут встретиться жестокие и неблагодарные люди, и их деяния обусловлены неведением того, что есть добро и зло. Если вы хотите понять природу человека, говорил он, обратите внимание на то, чего он избегает и к чему стремится. По-моему, рабби, я вас переоценил. Под вашим внешним спокойствием и мудростью скрывается смущенный и испуганный человек.

— Это я и сам знаю, — ответил он. — И открыто признаю. Но вы, вы отказываетесь заглянуть поглубже в собственную душу из-за страха перед тем, что можете там обнаружить. Кто вы такой, мистер Паркер? Что вы собой представляете?

Я медленно встал. Парень с глушителем на пушке пристально следил за мной.

— Я человек, который убил того, кто забрал вашего сына, — сказал я и увидел, как мой собеседник вздрогнул. — Я сделал то, чего не смогли сделать ваши люди. И что же вы теперь собираетесь предпринять, рабби? Убить меня? Похоронить меня поглубже, наряду с теми другими, которых вам удалось обнаружить, с теми, кто считает себя падшими ангелами или восставшими демонами? Пусть я ошибался, пусть терпел неудачи, но я всегда стремился исправить нанесенный ими ущерб. У меня не осталось ничего, чтобы убедить вас в этом. Если вы думаете, будто я храню какие-то потусторонние тайны, то это глупейшая ошибка.

В течение каких-то мгновений в зале никто не шевелился, все словно онемели. Взгляд Лиат переметнулся с моего лица на лицо раввина. Он глянул на женщину, и я заметил, как он слегка ей кивнул. Тогда она извлекла из кармана листок бумаги и бросила его на стол передо мной.

— Что это? — спросил я.

— Список имен, — ответил Эпстайн. — Подобный тому, что вы передали мне вчера, но он появился из другого источника. И не так давно.

Я не шелохнулся и даже не притронулся к бумаге.

— Не желаете ли ознакомиться с ним?

— Нет. Я не хочу больше иметь с вами дело. Я собираюсь уйти отсюда, и если один из ваших амбалов решит пристрелить меня в спину, то пусть стреляет, но тогда все вы умрете, не дожив до рассвета. Ангел и Луис разорвут вас на части, и в течение следующих одиннадцати месяцев, рабби, всякий раз, когда кто-то из ваших чад будет читать кадиш, поминая ваше имя, они будут получать по почте частицу ваших мощей.

Эпстайн вскинул правую руку и медленно ее опустил. Дула пистолетов отвернулись от моей персоны, и я услышал, как тихо щелкнули снятые со взвода курки. Страх и гнев, видимо на время оживившие Эпстайна, покинули его, и он вновь обрел свое обычное, возможно притворное, спокойствие.

— Если вы пожелаете уйти, никто вас не будет задерживать, — сказал он. — Но сначала взгляните на список.

— Зачем?

Эпстайн печально улыбнулся:

— Потому что в нем есть и ваше имя.

Глава 18

Когда мне было семнадцать, мы с матерью после смерти отца жили в Мэне, в доме моего деда в Скарборо. Туда к нему захаживал в гости Лэмбтон Эверетт-четвертый, и они с дедом, сидя на скамейке во дворе, потягивали пиво, а в холодную погоду принимали и кое-что покрепче. В основном купажированный виски, главным образом потому, что предпочитали его односолодовому, а если даже и не предпочитали, то не могли позволить себе пить его постоянно и поэтому не видели смысла в том, чтобы обманываться, дразня свой вкус более дорогим зельем.

Жизнь Лэмбтона Эверетта-четвертого представляла собой длинную череду напастей, к коим относилось и то обстоятельство, что он не мог подобрать себе подходящую одежду. Отчасти потому, что тело его имело несуразные пропорции: из всех брюк, нормально сидящих на поясе, у него постоянно торчали носки, а рукава пиджаков подходящего размера заканчивались, едва прикрывая локти. Рубашки болтались на нем, как обвисшие паруса на мачтах, и любой костюм сидел на нем так, словно его случайно позаимствовали у покойника. Однако даже если бы его костюмы шились из прекрасной итальянской шерсти, а ткань для рубашек выткали из обожаемого королевскими особами шелка, Лэмбтон все равно выглядел бы тощим и помятым пугалом, которое, покачиваясь из стороны в сторону, блуждает по полям в поисках новых угодий. Будучи обладателем конусообразной головы, огромных ушей и рта с трагически опущенными уголками, он являл собой оригинальное страшилище во время Хэллоуина и гордился тем, что ему не надо наряжаться вурдалаком, чтобы напугать детишек.