Пока ты здесь - Наталья Николаевна Ильина
– Если коротко, – ответила Дина, – то все, кто тут бродит, находятся при смерти. Но пока не умерли. Как я понимаю, «уходящим» очнуться уже без шансов, а те, кто вспоминает, приходят в себя и продолжают жить.
– А третьи? Такие, как я? Как Доктор?
– А ты давно в коме, Алекс. Пятьдесят на пятьдесят…
Дина сбилась на последних словах, мельком глянув на взволнованное лицо парня. Оно часто мерцало, расплываясь и проявляясь снова с болезненной четкостью.
– И шансы падают, – нехотя признала она со вздохом. – Быстрей идти можешь?
Торопливым шагом и бегом они добрались до моста через Мойку, свернули к Театральной площади, проскочили между Мариинским театром и консерваторией, перед оградой сада повернули налево и, пробежав почти до перекрестка, нырнули под арку.
В стылом полумраке возилась нечеткая тень, пластаясь вдоль стен. Дина пулей проскочила мрачный туннель и влетела во двор – просторный, с грязно-желтой трансформаторной будкой в середине и крохотным сквериком на два чахлых деревца перед ней. Алекс почти не отставал.
– Вот! – Она жадно дышала ртом, заглатывая большие порции воздуха, словно рыба на берегу, которой не хватало воды. – Это твой дом.
Алекс задрал голову, вглядываясь в тусклые окна.
– Не уверен… Не помню, – прошептал он.
– Пошли, надо найти твою квартиру! – Дина сдаваться не собиралась.
Она прекрасно помнила, как подействовал родной дом на нее саму.
Дом Алекса был старым и сильно отличался как от новостройки в Озерках, так и от бабушкиной сталинки, где Дина жила раньше. В парадном оказалось светло, как на улице: мглу разгоняли огромные окна. Третий этаж, по ощущениям, находился на уровне не ниже обычного четвертого. Алекс поднимался медленно, с недоверием ощупывая рукой деревянную накладку на перилах лестницы, всю в проплешинах полустертой коричневой краски. «Толик-дебил» было процарапано в сероватой побелке, прямо над неровной линией грязно-зеленой краски стены, которая никак не сочеталась с витой чугунной решеткой под перилами и истертой, местами выбитой, но все же мраморной плиткой ступенек. Пахло кошачьей мочой и застарелым табачным дымом.
В квартире царил полумрак, заставивший Дину вздрогнуть. Незастекленные книжные полки возносились под самый потолок узкого коридора. Она вошла первой и сразу оглянулась – Алекс начал вспоминать буквально с порога. Он изумленно уставился в никуда широко открытыми глазами. Лицо перестало мерцать, расслабилось, и на нем появилось удивительное выражение – мягкое, детское. Дина чуть дышать не перестала, побоявшись его спугнуть. Замерла возле высокой двери в одну из комнат.
Это длилось недолго. Минуты не прошло, как Алекс пришел в себя и распахнул те самые двери, возле которых она стояла. Видения из забытой жизни накрывали его одно за другим, он попятился и без сил упал на тахту. Что он вспомнил? Дина не знала – знала только, что воспоминания могут быть болезненными.
Неожиданно он подскочил, заметался по комнате с криком «Давыдченко! Точно!» и возбужденной скороговоркой выпалил всю свою родословную. Дина ничего не запомнила, кроме его сияющих глаз. Что-то произошло. Алекс менялся. Прямо на глазах перестал сутулиться, как будто уронил с плеч невидимый груз, заулыбался широко и искренне, так заразительно, что заставил Дину смущенно улыбнуться в ответ. Она вздохнула от облегчения, готовая радоваться с ним вместе, и тут Алекс вдруг погас.
«Мама?» – тоскливое непонимание в голосе друга живо напомнило Дине страх перед пустотой в памяти там, где должен был находиться самый главный в жизни образ. Не раздумывая, она потянула Алекса в коридор:
– Давай пойдем в ее комнату?
И снова он замер. Переживать происходившее с Алексом было тяжело. Сердце болело от сочувствия и невозможности как-то помочь. Ему в голову пришло что-то страшное – лицо исказилось, закаменело в испуге. Дина отвела взгляд в сторону. Узкая комната была очень скромной, словно в ней жила монашка. Но, по мнению Дины, мама Алекса на монашку не походила, несмотря на измученный вид. Обычная женщина, каких миллион. Симпатичная даже.
Алекс вздрогнул всем телом, резко и громко задышал открытым ртом, вцепился в наличник с такой силой, что покачнись – и вырвал бы.
– Что с моей мамой? – просипел он так страшно, что Дина оторопела на миг.
И сразу же сообразила, что именно ему пришлось вспомнить. Торопливо и жарко, так, что от волнения начали гореть щеки, она успокоила Алекса, ругая себя последними словами за то, что не рассказала ему толком о том, что с его мамой все в порядке.
Первые признаки того, что этот день не будет похож на тот, который она здесь уже провела, появились, когда они возвращались к Мойке. Впереди уже виднелось открытое пространство Театральной площади, до моста оттуда было рукой подать.
– Ты это видишь? – Алекс крепко сжал Динину ладонь и остановился.
Она оглянулась и тоже увидела, как голые деревья и кусты в Никольском саду размываются, исчезая в густом тумане.
– Что это? – Дина повернулась к Алексу, глядя в его встревоженное лицо.
Даже туман напугал ее меньше, чем выражение глаз друга.
– Не знаю. Ничего хорошего. Никогда такого здесь не видел. Бежим!
Они рванули с места, словно бежали стометровку за честь школы. Дина снова оглянулась на бегу: густая масса тумана вливалась в ущелье улицы Глинки, зажатой между высокими домами. Он катился тяжелой волной, скрывая три, а то и четыре этажа зданий. Страх подстегнул не хуже хлыста. Дина так резко прибавила в скорости, что Алекс, с его длинными ногами, оказался за спиной.
– Скорее!
Они выскочили на площадь и понеслись мимо Мариинки, не сбавляя хода. Туман вытек следом и осел, расплющиваясь на открытом пространстве. Ужаса происходившему добавляло и то, что вокруг по-прежнему стояла мрачная тишина. Дина и Алекс, оглядываясь, бежали прочь. Внезапно серое облако начало темнеть, наливаясь густо-фиолетовым мраком. Никакого шипения – оно грянуло таким ревом, что задребезжали стекла ближайших окон.
Беглецы замерли на месте, ошеломленные. Дина закрыла уши руками, но рев проникал прямо в мозг, такой мощный, что заломило зубы. Рядом согнулся Алекс, так же сжимая голову руками. Кажется, он стонал или кричал, но Дина могла только видеть его искаженное мукой лицо с открытым ртом, а звук во всем мире остался только один – трубный, скрежещущий. Фиолетовый туман медленно накатывал на них с площади.
И тогда, совершенно не отдавая себе отчета, почему это делает, Дина шагнула ему навстречу.
Вползающее в суженное пространство улицы, вздымающееся непроницаемое облако замерло, не прекращая реветь.
Дина продолжала идти, изо всех сил зажимая уши. Ей казалось, что еще немного – и голова просто лопнет, как перезрелый арбуз. Когда до клубящейся субстанции осталась какая-нибудь пара шагов, она сообразила, что кричит. Кричит во все горло, не слыша себя:
– Убирайся прочь, тварь! Он не твой! Он не самоубийца! Пошла прочь! Прочь! Прочь! Еще не вечер, еще не твое время! Пошла прочь!
За спиной, в десятке метров от моста через Мойку, корчился Алекс,
