Безнадежный пациент - Джек Андерсон
У меня в руках фонарик, за стеклом которого в концентрические круги собраны многочисленные светодиоды. Я как-то рассказывал тебе о значении судовых сигнальных огней. Не знаю, слушала ли ты.
На судах должны выставляться топовые белые огни, на передней мачте и на корме, и бортовые огни – зеленые справа по борту, а красные – слева. По сочетанию сигнальных огней можно понять основную информацию о судне. Когда проходящий мимо корабль расположен к наблюдателю боком, видны топовые белые огни и один из бортовых. Зеленый и красный бортовые огни светят вперед, и сбоку их не видно. Следовательно, на корабле, который идет прямо к наблюдателю, виден передний топовый огонь и оба бортовых. А на корабле, который удаляется, виден только кормовой белый огонь и больше ничего. Кажется, я помню, почему ты отвлеклась на этом месте.
Усталость как рукой снимает: вдалеке появляются мерцающие огни. Два белых, один красный, на солидном расстоянии друг от друга – значит, на самом горизонте идет большое судно. За последний час я проделывал эту нехитрую операцию уже дважды, и вот все сначала: делаю глубокий вдох, прижимаю фонарик к стеклу и с затаенной надеждой начинаю сигналить светом.
… – …
Три коротких, три длинных, три коротких вспышки света. Морякам-любителям учить морзянку не обязательно, но простой сигнал SOS так давно проник в массовую культуру, что любой на борту корабля с ним знаком.
… – …
Судно проходит мимо. Никакого ответного мигания светом. Никаких признаков, что мой сигнал был замечен. Около минуты спустя огни на корабле начинают мерцать сильнее, судно берет курс на восток и исчезает за горизонтом.
Я откидываю голову на мягкую обивку стены и нетерпеливо верчу фонарик в руках. Мысль, что в первую же ночь какой-нибудь корабль пройдет близко от берега и заметит мой сигнал, по-детски наивна. Но вот проходит неделя – несколько ночей и множество судов спустя я все еще надеюсь, что мое терпение будет вознагражде…
По водной глади движется яркий зеленый огонек! Судя по топовым огням, это корабль, идущий с севера, метрах в 600–700 от острова! Я тру сонные глаза, поднимаю фонарик и приступаю к привычной работе.
… – …
… – …
… – …
Судно пересекает середину видимого мне участка. Корабль-призрак движется в густой тьме, и на нем понятия не имеют о моем существовании.
… – …
… – …
Появляется второй яркий огонек с далекого судна! Красный, того же размера, на той же высоте, как и зеленый. Корабль сделал поворот! И сейчас я смотрю прямо на его носовую часть!
… – …
… – …
… – …
… – …
Я с такой скоростью жму пальцем на кнопку фонарика, что разница между точкой и тире почти стирается. Сначала я пытаюсь утихомирить бешеную радость. Мне удалось призвать на помощь далекий корабль из черной пустоты! Но вскоре я уже не в силах совладать с эмоциями: огни приближаются, расстояние между ними растет. Судно идет сюда!
Когда огни оказываются метрах в ста от берега, я встаю в полный рост. Сигнал моего фонарика с трудом достигает корабля, но лучи способны путешествовать далеко. Как раз настолько, чтобы осветить белую корму и знакомый темно-синий борт.
Не успеваю я отключить свой фонарик, как его скромное сияние тонет в слепящем луче прожектора «De Anima». Окно-полумесяц в моей комнате заливает яркий белый свет, и я заслоняю руками глаза.
Судно останавливается, и на носовую палубу в гнетущем безмолвии выходит фигура. Луч прожектора подсвечивает женский силуэт. Я вижу, как Коделл подносит руку ко рту. Видимо, у нее в ладони рация. Мгновение спустя на стене позади меня негромко оживает интерком.
– Я видела ваш сигнал, мистер Мейсон, – раздается в спальне разочарованный голос доктора Элизабет Коделл, стоящей на носу «De Anima». – Я подозревала, что вы взяли с яхты какой-то предмет, просто хотела дать вам шанс удержаться от его использования.
Между нами появляется огромная тень. Мистер Виллнер пересекает луч прожектора прямо перед моим окном. Когда мои глаза привыкают, я отчетливо вижу его лицо: в суровых, мужественных чертах угадывается печаль. В руке Виллнер держит банку с краской.
– Я же вам говорила, – жалобно стенает доктор, словно я выкручиваю ей руку. – Я предупреждала, что попытка сорвать лечение аукнется вам ужесточением режима. Во-первых, очевидное…
Виллнер времени зря не теряет. Он макает толстую кисть в банку и покрывает окно-полумесяц плотным слоем темно-серой краски. Краска густо ложится на стекло, закрывая от меня лицо Виллнера. Темная область на окне расползается все шире.
Я отшатываюсь. У меня перехватывает дыхание – мощный луч прожектора «De Anima» почти не проникает сквозь краску, а потом и жалкие лучики стираются широкими взмахами кисти мистера Виллнера.
Отныне окно-полумесяц такое же серое, как и стены комнаты. Трава, океан, звезды – все это скрыто от моих глаз. Я даже не смотрю, как Виллнер замазывает второе, северное, окно, превращая мою комнату в унылую тюремную камеру.
– Во-вторых, – не унимается Коделл, – я устанавливаю вам комендантский час, о котором предупреждала ранее. Вам запрещается покидать комнату с восьми вечера до восьми утра, конечно, за исключением ситуаций, требующих срочного вмешательства. До тех пор, пока я не сочту, что вы распоряжаетесь временем ответственно.
Снаружи раздается шелест травы: это Виллнер идет к северному порталу Призмолл-хауса. Я в панике подскакиваю к двери и с размаху шлепаю по ней ладонью. Спасаться, бежать куда глаза глядят, пока до меня не добрался Виллнер. Дверь не двигается. Застывший кусок пластика, на котором нет ручки. Я в ловушке. Судя по всему, я был заперт еще с вечера.
– В-третьих, помнится, я обещала, что не стану загружать вас в ближайшие дни, – говорит Коделл.
Я слышу, как Виллнер входит в дом и грохочет по коридору, приближаясь к моей комнате.
– Но если вы намерены проводить свободное время вот так, думаю, нам придется вмешаться.
Я в отчаянии колочу ладонями по заблокированной двери. Наконец она отъезжает в сторону, и весь проем тут же заполняет собой Виллнер, перекрыв льющийся из коридора свет.
– Не подходите! – дрожащим голосом кричу я, отступая к замазанному окну. – Не подходите!
Виллнер идет ко мне, а я сжимаю металлическую рукоять фонарика, готовясь метнуть его изо всех сил и, словно Давид, сразить
