Дон Уинслоу - Жить и сгореть в Калифорнии
А затем как бы в довершение всех бед разразилось страшное нортриджское землетрясение от 17 января 1994 года, высосавшее из «Жизни и пожара в Калифорнии» треть ее ресурсов и обогатившее владельцев компании «Катастрофы, инк.».
Динеш тогда выручил немало денег, потому что в компании он занимается пожарами, а пожаров вследствие землетрясения было тогда видимо-невидимо, и Динеш выяснял их причины, высылая счета направо и налево. У многих страховок от землетрясения не было, зато от пожара они были застрахованы, поэтому в день землетрясения дома воспламенялись с легкостью необыкновенной.
Джек узнал тогда от ребят-страховщиков и верный способ получить по страховке от землетрясения, потратив всего лишь доллар и шестьдесят пять центов, — поместить над печкой галлон бензина, и когда разразится землетрясение — бабах! — денежки в кармане!
Но рядовые граждане этого способа не знали и суетились, поливая горючим всякий хлам, почему Динеш Аджати в свои двадцать восемь и имеет теперь «порше», дом в Лагуне и квартиру в Биг-Бэр.
Тем не менее Джек Динеша любит.
Он любит Динеша за то, что тот работает как вол, делает как надо свое дело, да и свидетель он отличный. Только глянет своими светло-карими глазищами в лицо присяжным и растолкует им результаты самых сложных химических исследований, переведя эти результаты на добрый старый американский английский, — и присяжные хавают это большими ложками.
Так или иначе, но прямо от дома Вэйлов Джек мчится в лабораторию «Катастрофа, инк.», не обращая внимания на сигналы светофоров.
Получив временный пропуск, он проходит прямо к доктору Бэмби, который, облачившись в огнеупорный комбинезон и шлем с маской, похоже, мучит паяльником телевизионный фургончик.
Отключив паяльник, Динеш убирает с лица маску и пожимает руку Джеку.
— Тут телевизионщиков в клевете обвиняют, — говорит он. — Меня нанял истец.
Джек говорит ему, что привез в багажнике образцы для исследования.
— Можешь сделать это для меня? — спрашивает он. — Более чем срочно, а?
— Кому-то что-то захотелось поджечь?
— Поджечь кого-то.
— Серьезно? — поднимает бровь Джек.
— Серьезно.
— Дрянь дело.
— Мне надо это очень быстро, Динеш.
— Сегодня.
— Заметано, — говорит Джек. — И может понадобиться, чтобы ты выступил в суде.
— Знаешь, — говорит Динеш, — на этот счет могу сообщить тебе новость хорошую и новость дурную.
— Ну, сообщи.
— Новость хорошая — это то, что за один день я управлюсь, — говорит Динеш. — Привлеку команду помощников и выставлю тебе счет соответственно, но результат ты получишь сегодня же, и результат верный.
— Ну а дурная новость?
— Дурная новость состоит в том, — говорит Динеш, — что я не вполне уверен, что имею право свидетельствовать в суде.
Что-что?
— Почему это вдруг?
— Я не вполне уверен, — повторяет Динеш, — что газовый хроматограф или даже хроматомасспектрометр может точно определить следы катализатора.
Джек чувствует, как пол начинает уходить у него из-под ног.
— Но ведь мы всегда пользовались хроматомасспектрометром, — говорит он. — Что же с ним не так?
— Мы живем в изменчивом, пластичном мире, — говорит Динеш. — Пластичном, а также — пластиковом. Современный дом наполняют предметы из пластика, и каждый из них, сгорая, образует тысячи химических соединений, которые легко спутать с углеводородами катализаторов. Например, в керосине типичный хроматомасспектрометр определяет лишь две сотни компонентов.
— Ну и?..
— Я же в последнее время работаю с прибором, определяющим две тысячи таких компонентов.
— Две тысячи? — переспрашивает Джек.
— Ага, — говорит Динеш. — Можно утверждать, что в отделении химических овец от химических же козлищ он несколько более эффективен, правда?
— Но это и дороже? — спрашивает Джек.
Динеш улыбается.
— Дороже хорошего исследования только одна вещь, — говорит он, — это исследование плохое. А тебе скажу я только одно: в данном случае я не берусь выступать перед присяжными и клясться на Библии, основываясь на результатах, полученных даже с помощью хроматомасспектрометра.
— А с новым твоим прибором берешься?
— Он не новый, — говорит Динеш. — Я уже несколько месяцев его испытываю и называю его «ГХ в квадрате», или двухмерный газовый хроматограф, хроматограф в квадрате, если тебе так больше нравится. Может быть, настало время его обнародовать.
— Так сделай это.
— Но это влетит тебе в круглую сумму.
— Какую именно?
— Примерно на лишние десять тыщонок потянет.
Все равно сделай, думает Джек. Ведь я могу потерять миллион по иску в ненадежности. Тогда утешусь хоть тем, что десять тысяч ушло на науку.
— Делай, — говорит Джек.
— Вот за что я всегда любил тебя, Джек.
— Сделай по-старому, — говорит Джек. — А потом сделай по-новому. Делай, пока не будешь доволен результатом. Делай.
Что бы там ни вышло из всего этого.
47
Летти присутствует на очередном четверговом сборище общества анонимных алкоголиков Южного побережья; сборища эти известны среди трезвенников как «Леди (ранее алкоголички) обедают».
К такого рода сборищам Летти не привыкла. Это не то что собираться вечером в подвале какой-нибудь церквушки и за несвежим кофе и поломанным печеньем вспоминать, как просадили квартирную ренту на пиво или бурбон.
Здесь все проводится прилюдно, в открытую, при ярком свете дня на набережной, куда и стекаются дамы, чтобы поделиться опытом, набраться выдержки и укрепиться в надеждах, что проделывала в числе прочих и Пам, почему Летти сейчас и находится здесь.
И думает, как же роскошно они выглядят, эти дамы, вовсе не похожие на кучкующихся пропойц. Если и были их лица когда-то, в грешные их денечки, опухшими и одутловатыми, а тела — расплывшимися, то все это в прошлом благодаря специальным упражнениям на беговых дорожках и велотренажерах. Сейчас кожа их светится здоровьем, глаза сияют, как звезды, волосы сверкают чистотой, и все в них — приглашение к сексу. Если б общество анонимных алкоголиков нуждалось в рекламе, ее следовало бы снимать здесь, на этих четверговых сборищах на Южном побережье.
Даже женщины, не питающие пристрастия к алкоголю, потянулись бы к бутылке, только чтобы потом иметь возможность собираться здесь и выглядеть так, как эти дамы.
Вот что может сделать программа «двенадцать шагов к трезвости» вкупе с парой-другой сотен тысяч долларов, думает Летти.
Но так или иначе, она здесь, где дамы пьют не какой-нибудь там несвежий кофе, а потягивают из чистейших пластиковых стаканчиков «фрапуччино» (декофеинизированный, с обезжиренным молоком). Затесались тут и несколько мужчин, по виду не работяг от девяти до пяти, а торговцев недвижимостью, либо страховщиков, либо других бизнесменов — словом, людей с положением, таких, которые могут позволить себе потратить рабочий день на то, чтобы поделиться опытом, набраться выдержки и укрепиться в надеждах, а если повезет, если улыбнется фортуна и сработает тщательный план, завернуть с кем-нибудь из присутствующих дам в находящийся всего в пяти минутах ходьбы по солнцепеку «Воскресный отель». Ведь на собраниях общества случается столько приятных встреч, что собрания эти впору переименовать в «Леди (ранее алкоголички) обедают, а джентльмены пожирают их глазами», думает Летти.
Ну, хватит сучиться, говорит она себе. Они же не виноваты, что денег у них прорва, не в пример тебе.
Что они так великолепно выглядят, опять же, не в пример тебе.
Переступи через это.
И переступи через Джека Уэйда. Двенадцать лет — чересчур долгий срок для того, чтобы высоко вздымать факел любви. Рука устанет. За двенадцать лет этот сукин сын даже не позвонил ни разу. Ни разу не позвонить! И ты бы в жизни с ним не встретилась, если б тебе не потребовалась его помощь и ты как последняя сука не решила его использовать.
Но, если по правде, факел любви она все-таки вздымала все эти двенадцать лет. Дружки у нее были, но ничего серьезного так и не случилось, потому что в тайниках ее сознания — нет, скорее души — все еще маячил образ того, с кем она рассталась.
Джек.
Беспутный Джек, который пропал, унеся с собой ее душу.
И вот теперь дело идет к сорока, а у тебя нет ни мужа, ни детей, ни иной жизни, чем разбираться с преступниками.
И не дамы в том виноваты.
Виновата ты сама.
Так что хватит, детка, переступи.
И она сидит и слушает — сначала вступительное слово, потом чью-то речь — обычная пустопорожняя болтовня: выпиваешь — значит, ты пьяница, что там ни говори, а если ты пьяница, то рано или поздно все кончится для тебя очень плохо. В перерыве она перекидывается словечком с какими-то двумя дамами, а когда собрание возобновляется и председатель спрашивает, кто хочет выступить, Летти, переждав несколько рассказов и сообщений о том, как у них идут дела, поднимает руку.
