Леонид Бершидский - Рембрандт должен умереть
Для начала Иван отправляет письмо Финкельштейну: благодарит за помощь в Нью-Йорке и просит адрес, телефон и, если возможно, «Скайп» Молинари, чтобы поблагодарить и его, – а то, мол, потерял телефон со всеми контактными данными. Миша отвечает через какие-то двадцать минут: у него утро, он как раз читает всю почту.
Сыщика в «Скайпе» не оказывается. Придется звонить. Предчувствуя неприятный разговор, Штарк медлит и даже пытается придумать альтернативу. Но ее нет: ни Финкельштейн, ни кто-либо еще из далеких от преступности американских знакомых Штарка с его проблемой помочь не сможет.
Так что Иван через «Скайп» набирает мобильный телефон Молинари. После семи или восьми гудков в трубке слышится недовольный голос, почти рычание разбуженного в неурочный час медведя:
– Да-а-а?
– Том, это Иван. Иван Штарк из Москвы. Не вешай трубку.
– Иван! Какого хрена бы мне вешать трубку? Ты где, сукин ты сын?
– Я дома. В Москве.
– Твою мать.
Пауза. Иван ждет, что дальше скажет Молинари, раз уж он не так обижен, чтобы просто прекратить разговор.
– Знаешь, Иван, я бы еще мог простить тебе гигантскую шишку на моем темени и частичную амнезию, но за то, что ты продинамил мою маму, я буду мстить, как умеют только итальянцы. О’кей, я понял, где ты, но где сраные картины? Винс говорит, что с музеем никто не связывался.
– Насколько я знаю, они у адвокатов Федяева. Может быть, оно и к лучшему, что их пока не отдали в музей. Расскажи мне про шишку и амнезию – если я виноват, я хочу загладить вину. Потому и звоню.
– Расскажу при встрече. Должен признаться, мне немного стыдновато, что я попался, как лох. Если коротко, шишку набил тот парень, который был с твоей девушкой. Я сам виноват. А почему лучше, что картины не отдали?
– У меня тут было немного времени подумать. И, по-моему, это копии.
– Но Винс же сказал…
– Винс сказал, что нам надо связаться с музеем, хотя еще не получил результатов экспертиз.
– Ну и что? Он же сравнил картины с описаниями!
– Все равно, сам подумай, зачем ему такой риск? И куда ему спешить?
Снова повисает тишина. Иван продолжает:
– Я хочу найти специалиста по Рембрандту и Вермееру. Убедить его приехать в Бостон и посмотреть на картины, когда их отдадут музею. Без тебя все это не получится. У меня нет в паспорте штампа о выезде, меня не пустят обратно в Штаты. Если я пришлю тебе паспорт курьерской почтой, ты сможешь с этим помочь?
– Мм… Да, думаю, да. Я знаю кое-кого в Джей-Эф-Кей.
– Спасибо. А я пока попробую найти эксперта. Отложишь вендетту, пока не закончим?
– Попробуй убедить мою маму, что у тебя были веские причины не прийти. Жду твою посылку. Куда тебе прислать адрес?
Иван диктует свою электронную почту и отключается. Пока полет нормальный, думает он. Теперь – письмо Когану: прошу отпуск на две недели, отдышаться, прийти в себя и проч. И – искать эксперта. Скоро придет Софья. Что она скажет, когда он засобирается обратно в Бостон? Останется ли ждать, как Пенелопа, или захочет тоже поехать? Иван пытается представить себе разговор с любимой и понимает, что ему придется исчезнуть без предупреждения. И возможно, не найти ее дома, когда вернется… Ради чего он собирается так рисковать?
И опять Иван не видит других вариантов. Не понимая, почему Софья вдруг снова появилась в его жизни, он не сможет с ней оставаться; сомнения не дадут ему спокойно ходить с ней в кино, заново обставлять квартиру, мирить ее с Фимой. Дорога безальтернативности продолжает вести Штарка: она просто сделала петлю.
Тут Иван слышит, как открывается дверь, шуршат сваливаемые в прихожей пакеты и хихикают друг с другом Софья с Иркой: экспедиция явно удалась, предстоит дефиле.
16. Это не Рембрандт
Амстердам, 2012
В Амстердам Штарк летит без багажа: Софье он сказал, что собирается выйти за молоком. Только из аэропорта он отправил ей покаянную эсэмэску: «Прости, должен уехать на несколько дней. Пожалуйста, дождись меня». Ответа не последовало: видимо, Софья еще не решила, как трактовать его позорное бегство.
В Голландии Ивана ждет профессор Вирсинга. Интернетные изыскания быстро привели Штарка к нему: пожалуй, только другой голландец, глава Рембрандтовского исследовательского проекта Эрнст ван де Ветеринг, может считаться более авторитетным специалистом по Рембрандту. Главное светило Иван беспокоить не стал, рассудив, что дополнительная слава ему ни к чему, а значит, ван де Ветеринг вряд ли будет расположен участвовать в бостонской авантюре.
Арьян Вирсинга – тоже участник Рембрандтовского проекта, цель которого – раз и навсегда разобраться, какие из приписываемых мастеру картин написал он сам, а какие – его ученики и эпигоны. Профессор почти мгновенно откликнулся на письмо Ивана, будто только и ждал его. Намеки в письме незнакомого русского явно раззадорили искусствоведа, и он хотел было назначить встречу в тот же день, но Иван объяснил, что ему еще нужно купить билет и добраться до Амстердама.
Туда же должен прилететь Том Молинари со служебным паспортом Штарка. К счастью, в обычном паспорте у Ивана была открытая шенгенская виза, так что план начал реализовываться без задержек.
Молинари тоже изъявил желание повстречаться с профессором. «На этот раз или будем работать как партнеры, или я никуда не полечу», – предупредил сыщик Штарка. Тот ничего не имел против: в одиночку найти все ответы он и не рассчитывал, а других союзников у него не было.
В самолете Иван смотрит один из своих фирменных замедленных фильмов – про позавчерашний разговор с Софьей, только укрепивший его в намерении как следует разобраться в бостонской истории.
Когда прихожая штарковской квартиры утратила признаки подиума, Ирка, измученная шопингом и показом мод, укатила домой на такси (Штарк получил выговор от Татьяны за непедагогичное поведение). Иван уж и не помнил, когда в последний раз видел глянцевый журнал, так что оценить, насколько модно приоделись его дочь и – кто, новая жена? – он не мог. Только заметил, что Ирка явно стремилась подражать Софье, выбирая себе обновки. Вот как все просто, подумал он: полдня, и они уже подружки, и Ирка скорее прислушается теперь к Софьиным советам, чем к его собственным.
Софья в новом черном платье, зашнурованном по бокам, примеряла жемчужные серьги.
– Я всегда такие хотела, но никто мне не покупал, – говорит она Ивану, разглядывая себя в зеркало. – Ты собираешься украшать меня, как елку?
– Если ты разрешишь.
– Как настоящий русский банкир, да?
– Ну, такие серьги я представлял на тебе еще в Свердловске. А банкиром я, в общем, стал из-за тебя.
– Как это?
– Тот пленэр отбил у меня всякую охоту к живописи. Я хотел заняться чем-то совсем непохожим.
– Зря ты это. У тебя был свой стиль. Такой… беззащитный. Ну, Савину не нравилось, и что из этого?
– Савину не нравилось, а тебе нравился Савин. Мне этого тогда хватило.
– А мне было ужасно обидно, что ты исчез. Я же, дура, испытать тебя хотела. Оставаться с Савиным у меня и в мыслях не было. Потом измучила себя: как можно было так глупо и жестоко?
И снова Иван не мог ей поверить. Ему вспомнилось из Мериме: «Она лгала, сеньор, она всегда лгала».
– Ну, видишь, я тогда не выдержал испытания.
– Это я не выдержала, – ответила Софья.
– Если ты правда так жалеешь обо всем, что ж не искала меня раньше?
– Сначала даже не знала, как и где искать. У меня ведь даже адреса твоей мамы не было. А потом уговорила себя, что ты не будешь мне рад.
– Без особого труда уговорила.
– Ну зачем ты так? – Софья смотрела на него с мягкой укоризной. А он думал про краденые картины, белый фургон и шишку на темени Молинари, про которую тот обещал рассказать при встрече.
– Я слишком мало знаю о тебе, – сказал он ей. – Я люблю тебя, но совсем теперь тебя не знаю.
– Я хочу забыть все, что было до… ну, то есть между. А ты зачем-то все время хочешь в этом копаться. Ну что хорошего из этого может выйти?
– Доверие, – признается Иван.
– Ты мне не доверяешь?
– Я стараюсь.
Сняв новые серьги, Софья задумчиво положила их в чайное блюдце и вышла. Допивая свой чай, Иван слышал, как она умывается и ложится в постель. «Если говорить женщине правду, ничего хорошего из этого точно не выйдет, – думал он обиженно. – Но, наверное, она бы сказала то же самое про мужчин».
Когда он забрался к ней под одеяло, Софья молча обняла его, положила голову ему на плечо. Он тоже молчал.
Через два дня Штарк получил известие от Молинари, что посылка с паспортом дошла, и «отлучился в магазин».
…Досмотрев это «кино», Иван начинает готовиться к встрече с профессором Вирсингой. В айподе у него несколько статей голландца о Рембрандте, знание которых, хотя бы поверхностное, наверняка нужно, чтобы расположить к себе искусствоведа. У Штарка еще полтора часа до посадки, двадцать минут в поезде из аэропорта Схипхол до центрального вокзала и еще часа два до встречи с профессором. Интересно, успеет на нее Молинари?
