Долорес Редондо - Невидимый страж
Флора положила крошку в рот и попробовала на вкус.
— Ну что ж, в таком случае тебе, наверное, уже сообщили, какие ингредиенты использовались при его изготовлении…
— Да, и я хочу, чтобы ты рассказала мне все остальное.
— Ингредиенты самого высокого качества. Свежие и смешанные в правильной пропорции. Выпекли это пирожное еще на этой неделе. Я бы сказала, что ему не больше четырех дней. Судя по цвету и пористости, думаю, его пекли в традиционной дровяной печи.
— Невероятно, — не скрывая восхищения, произнесла Амайя. — Как ты можешь все это знать?
Флора улыбнулась.
— Просто я хорошо разбираюсь в своем деле.
Амайя решила не обращать внимания на завуалированное оскорбление.
— Кто, кроме кондитерской Саласар, печет эти пирожные?
— Ну, я думаю, это может делать кто угодно, у кого есть рецепт. А это не тайна. Я опубликовала его в своей первой книге как рецепт от айты. Кроме того, это традиционное для нашей местности лакомство. Полагаю, что в нашей долине наберется с десяток вариантов его рецепта… Хотя подобное качество с такими выверенными пропорциями встретишь нечасто.
— Я хочу, чтобы ты составила для меня список пекарен, кондитерских и магазинов, которые их производят или продают.
— Это несложно. Пирожные такого качества делаю я и еще Салинас из Туделы, Санта Марта де Вера и, возможно, цех в Логроньо… Ну, честно говоря, последние несколько хуже. Я могу дать тебе список моих клиентов, но, насколько мне известно, здесь, в Элисондо, их покупают не только местные, но также гости и туристы. Так что я не знаю, чем это может вам помочь.
— Пусть это тебя не волнует. Просто составь список. Когда он будет готов?
— Только к вечеру. У меня слишком много работы, и ты уже знаешь, благодаря кому.
— Меня это устраивает. — Она не собиралась реагировать на провокационное замечание и попадаться в расставленную Флорой ловушку. Протянув руку, Амайя забрала пакет с остатками пирожного. — Спасибо, Флора, инспектор Монтес зайдет за списком…
Флора продолжала невозмутимо смотреть на нее.
— Мне сказали, что вы уже знакомы.
— Что ж, приятно слышать, что ты в кои-то веки хорошо проинформирована. Да, я его знаю, и он очень симпатичный. Инспектор Монтес заходил засвидетельствовать мне свое почтение, я как раз закрывалась, и он вызвался меня проводить. Я немного показала ему город, мы выпили кофе, он обрушил на меня все свое обаяние, и мы болтали обо всем на свете, включая тебя.
— Меня? — удивленно переспросила Амайя.
— Да, тебя, сестричка. Инспектор Монтес рассказал мне, как тебе пришлось изощряться, чтобы тебе поручили это дело.
— Он так и сказал?
— Другими словами. Он очень образованный человек, и у него доброе сердце. Тебе повезло, что ты работаешь со специалистом такого уровня. Может, чему-то и научишься, — улыбнувшись, добавила Флора.
— Это тебе тоже Монтес сказал?
— Разумеется, нет, но это сразу видно. Да, сеньора, он бесподобен.
— Я тоже так думала, — отозвалась Амайя, вставая, чтобы поставить чашку в раковину.
— А у тебя все сотрудники ничего… Сегодня утром я видела тебя на кладбище с одним красавчиком.
Амайя улыбнулась, забавляясь коварством сестры.
— Вы стояли, очень близко склонив головы, и он, кажется, что-то шептал тебе на ухо. Я спросила себя, что сказал бы Джеймс, если бы он это увидел.
— Я тебя не видела, сестра.
— Я не стала заходить. Я не смогла присутствовать на отпевании, потому что у меня была назначена встреча с представителями издательства. А потом я пешком пришла на кладбище. Там еще никого не было, и я увидела, что вы стоите у какой-то могилы… Ты наклонилась над склепом, а он тебя обнял.
Амайя закусила губу изнутри и, улыбнувшись, покачала головой.
— Флора, Хонан Эчайде гомосексуалист.
Флора не сумела скрыть ни свое удивление, ни свою досаду.
— Я наклонялась только над могилой одной моей учительницы из начальной школы, Ирен Барно. Ты ее помнишь? Я поскользнулась, и он меня поддержал.
— Это так мило с твоей стороны, — поддела ее Флора. — Ты ходишь на ее могилку?
— Нет, я наклонилась, чтобы поправить перевернутый ветром цветочный горшок, и только после этого прочла имя.
Флора пристально посмотрела ей в глаза.
— Ты никогда не заходишь к аме.
— Да, Флора, я никогда не захожу к аме. Но скажи мне, кому это сейчас нужно?
Флора отвернулась к окну и прошептала:
— Теперь уже никому.
Возле магазина взревел мощный мотор, и лицо Флоры на мгновение омрачилось.
— Это наверняка Виктор, — прошептала она.
Они подошли к задней двери цеха, где бывший супруг Флоры уже искал место для старого мотоцикла.
— О, Виктор, какой чудесный аппарат! Где ты его раздобыл? — воскликнула Амайя вместо приветствия.
— Я купил его на свалке Сори. Но смею тебя уверить, когда я его оттуда извлек, он выглядел совершенно иначе.
Амайя обошла мотоцикл с другой стороны, чтобы получше его разглядеть.
— Я не знала, зять, что ты этим увлекаешься.
Она продолжала называть его зятем и нисколько не сомневалась в том, что будет делать это всегда.
— Это относительно недавнее увлечение. Я заинтересовался мотоциклами всего пару лет назад. Я начал с «Бультако Меркурио» и «Монтеса Импала-175 Спорт». С тех пор я отреставрировал четыре мотоцикла, включая этот. Это «Осса-175 Спорт»… Один из мотоциклов, которыми я особенно горжусь.
— Я и не догадывалась, но результат просто потрясающий.
Флора фыркнула, демонстрируя свое негодование, и направилась к двери со словами:
— Когда закончишь играться, заходи, я буду у себя… Займусь делом.
Она с грохотом захлопнула дверь и скрылась внутри.
Виктор с извиняющимся видом улыбнулся.
— Просто Флора не любит мотоциклы. Для нее мое увлечение — это пустая трата времени и денег. — Он пытался оправдать ее грубость. — До женитьбы у меня была «Веспа», и мне даже удавалось уговорить ее прокатиться со мной.
— Точно! Я помню этот мотоцикл. Он был белый с красным! Ты заезжал за ней прямо сюда, к магазину, а когда вы прощались, она всегда говорила тебе одно и то же: чтобы ты был осторожен и чтобы ты… — Она осеклась, не закончив фразу.
— …чтобы я не пил, — договорил за нее Виктор. — Как только мы поженились, она уговорила меня продать мотоцикл. Как видишь, я выполнил только первую часть ее просьбы.
— Виктор, я не хотела тебя обидеть.
— Не переживай, Амайя, я и сам знаю, что я алкоголик. Мне понадобилось время, чтобы это признать, но это часть меня, и я с этим живу. Я как диабетик, только вместо того, чтобы отказаться от тортов, я остался без твоей сестры.
— Как твои дела, Виктор? Тетя сказала, что ты живешь в усадьбе своих родителей…
— Все хорошо… Кроме усадьбы мать оставила мне ежемесячную ренту, на эти деньги я и живу. Я езжу на встречи анонимных алкоголиков в Ирун, реставрирую мотоциклы… Одним словом, грех жаловаться.
— А что с Флорой?
— Видишь ли… — Он улыбнулся, глядя на дверь магазина. — Как обычно… Ты же ее знаешь.
— Но…
— Амайя, мы так и не развелись. Она и слышать об этом не хочет, мне это тоже не нужно, хотя, наверное, по другой причине.
Амайя обвела взглядом Виктора, который стоял перед ней, опершись на мотоцикл. Он был чисто выбрит, одет в свежевыглаженную синюю рубашку и благоухал одеколоном… Она помнила его женихом сестры, которым он когда-то был, и ее охватила уверенность, что он все еще любит Флору, что, несмотря ни на что, он никогда не переставал ее любить. От этой уверенности она даже смутилась немного, и на нее тут же нахлынула волна нежности к зятю.
— Честно говоря, я очень осложнил ей жизнь. Ты и представить себе не можешь, что способен вытворять человек под воздействием спиртного.
«Лучше скажи, что ты не знаешь, до чего может довести человека двадцать лет жизни с ведьмой запада[18], — подумала Амайя. — Если бы ты не пил, ты ее вообще не смог бы выносить».
— Почему ты ездишь на собрания в Ирун? Неужели нет ничего поближе?
— Конечно есть, при церкви. Но я предпочитаю оставаться для здешних жителей известным забулдыгой.
Весна 1989 года
Это, вне всякого сомнения, был самый безобразный школьный портфель, какой она когда-либо видела. Темно-зеленого цвета с коричневыми пряжками. Уже много лет никто с такими портфелями в школу не ходил. Она к нему не прикоснулась. Во всяком случае, в этот день. К счастью, учебный год подходил к концу, и она с облегчением подумала, что до сентября им можно будет не пользоваться. Но в этот день она к нему даже не притронулась. Она стояла и молча смотрела на этот ужас на кухонном стуле. Совершенно безотчетно она подняла руку и провела ладонью по своим коротким волосам, подравнять которые ее тете стоило больших трудов. Казалось, теперь ее волосы служат своеобразной точкой отсчета, с которой начинались все обиды и оскорбления. Ее глаза наполнились слезами девочки, которую в день рождения постигло горькое разочарование. Обе ее сестры наблюдали за ней, широко раскрыв глаза и пытаясь спрятаться за огромными мисками с дымящимся молоком. Девочки молчали, хотя иногда, когда Росарио набрасывалась на Амайю, Розаура принималась тихо плакать.
