Майкл Роботэм - Пропавшая
– Я размышлял о выкупе.
– И до чего додумались?
– Сначала должно было прийти письмо либо электронное сообщение или поступить телефонный звонок. Вы говорили о ДНК-тесте.
– Пряди волос.
– Первое известие должно было стать огромным потрясением. Есть погибшая девочка, человек сидит за ее убийство, и вдруг этот выкуп. Что вы подумали?
– Не помню.
– Но вы можете представить. Поставьте себя в подобные обстоятельства. Что вы подумаете, когда получите требование?
– Что это фальшивка.
– Но вы никогда не были до конца уверены в виновности Говарда.
– Все равно попахивает подделкой.
– Что могло бы изменить ваше мнение?
– Доказательства, что она жива.
– В письме были пряди волос.
– Я их проверил.
– Что еще?
– Я проверил бы все: чернила, почерк, бумагу…
– Кто этим занимается?
– Криминалисты.
– Но ваш начальник отказывается в это верить. Он велит вам бросить дело.
– Он не прав.
– Никто не верит письму, кроме матери девочки и вас. Почему верите вы?
– Не может быть, чтобы только из-за волос. Мне нужны другие доказательства.
– Например?
– Фотография или, еще лучше, видеозапись. И там должна быть какая-то ссылка на время, например, первая страница газеты.
– Что-нибудь еще?
– Кровь или образец кожи – что-то, чему не может быть три года.
– Если таких доказательств нет, станете ли вы организовывать передачу выкупа?
– Не знаю. Это может оказаться подделкой.
– Но, наверное, вы хотите поймать мошенников.
– Я не стал бы из-за этого подвергать Рэйчел опасности.
– Значит, вы верите в то, что Микки жива.
– Да.
– Ни один из ваших коллег с вами не согласен. Почему?
– Возможно, доказательства неубедительны.
Джо поворачивается на стуле боком ко мне и смотрит на меня искоса. Когда я молчу или запинаюсь, он задает новый вопрос. Это похоже на задание восстановить рисунок по точкам, ориентируясь по возрастанию цифр.
– Зачем кому-то ждать три года, чтобы потребовать выкуп?
– Возможно, ее похитили не из-за выкупа – поначалу.
– Тогда зачем?
Я усиленно размышляю. По словам Рэйчел, никто в Англии не знал, что Алексей – отец Микки. Конечно, об этом знал сэр Дуглас, но он вряд ли стал бы просить выкуп.
– Значит, Микки забрал кто-то другой, и мы возвращаемся к прежнему вопросу: зачем ждать три года? – продолжает Джо.
Я снова не могу найти ответа. Высказываю предположение:
– Либо Микки у них не было, либо они хотели ее оставить.
– Тогда зачем сейчас отдавать?
Я понимаю, к чему он клонит. В выкупе нет смысла. Что я себе воображаю: что Микки три года провела где-то, прикованная цепью к батарее? Это невероятно. Она не сидит в какой-то комнате в кресле, болтая ногами и дожидаясь, пока ее спасут.
Джо все еще говорит:
– Есть еще один вопрос. Если Микки до сих пор жива, нужно понять, хочет ли она вернуться домой. Для семилетнего ребенка три года – огромный срок. Она могла привязаться к другим людям, найти новую семью.
– Но она же написала письмо!
– Какое письмо?
Это похоже на резкий порыв ветра. Я помню! Открытка и детский почерк – написано большими буквами. Я могу процитировать.
ДОРОГАЯ МАМОЧКА!
Я ПО ТЕБЕ ОЧЕНЬ СКУЧАЮ И ХОЧУ ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ. Я МОЛЮСЬ КАЖДЫЙ ВЕЧЕР И ВСЕГДА ОБ ЭТОМ ПРОШУ. ОНИ ГОВОРЯТ, ЧТО ОТПУСТЯТ МЕНЯ, ЕСЛИ ТЫ ИМ ЧТО-ТО ПРИШЛЕШЬ. ДУМАЮ, ИМ НУЖНЫ ДЕНЬГИ У МЕНЯ В КОПИЛКЕ ПОД КРОВАТЬЮ ЕСТЬ 25 ФУНТОВ И НЕСКОЛЬКО ЗОЛОТЫХ МОНЕТ. ПОЖАЛУЙСТА, ПОСПЕШИ. Я СКОРО СНОВА СМОГУ С ТОБОЙ ВСТРЕТИТЬСЯ, ЕСЛИ ТОЛЬКО ТЫ НЕ ПОЗВОНИШЬ В ПОЛИЦИЮ.
С ЛЮБОВЬЮ, МИККИ
P. S. ТЕПЕРЬ У МЕНЯ ВЫРОСЛИ ОБА ПЕРЕДНИХ ЗУБА.
В это мгновение мне даже хочется обнять Джо. Господи, как здорово помнить! Это лучше морфина.
– Что вы сделали с открыткой? – спрашивает он.
– Отнес на анализ.
– Куда?
– В частную лабораторию.
Я представляю себе, как открытку кладут под стекло и тщательно изучают при помощи особой машины – спектрального видеосканера. Данный анализ может показать, был ли изменен почерк и какими чернилами пользовался писавший.
– Почерк был похож на детский.
– Вы не очень уверенно это говорите.
– А я и не уверен.
Я помню, как графолог объяснил мне, что большинство детей выводят в букве «R» вертикальную линию выше окружности. На открытке этого не было. Дети также пишут «Е» с горизонтальными линиями одинаковой длины. И перечеркивают заглавную «J», тогда как взрослые этого не делают.
Но основные выводы можно было сделать из расположения строчек. Дети с трудом пишут на нелинованной бумаге. Строчки у них получаются неровными. И, поскольку дети не могут рассчитать, сколько им потребуется места, то строчки у них обычно загибаются вниз и буквы к концу текста становятся меньше. Строчки в этом письме были идеально ровными.
– Значит, его написал не ребенок? – спрашивает Джо.
– Нет.
У меня вдруг начинает щемить сердце. Джо пытается удержать мое внимание на предмете разговора.
– А как насчет волос?
– Их было шесть.
– Там были указания, как передать выкуп?
– Нет.
– Значит, должны были поступить другие письма или телефонные звонки.
– Звучит правдоподобно.
Джо все еще водит карандашом по блокноту, рисуя спираль с темным центром.
– Свертки с бриллиантами были водонепроницаемы и предназначены для перемещения по воде. Оранжевый полиэтилен делал их заметными в темноте. Почему было четыре одинаковых свертка?
– Не знаю. Может, было четыре похитителя?
– Они могли бы поделить их потом.
– У вас есть предположение?
– Думаю, свертки должны были куда-то поместиться… или через что-то проплыть.
– Что-то вроде трубы?
– Да.
Я обессилен, но воодушевлен. У меня словно открылись глаза, и впереди начал мерцать свет.
– Можете расслабиться, – говорит Джо. – Вы хорошо поработали.
– Я вспомнил открытку.
– Да, и что же?
– В ней упоминалась копилка Микки. Даже была указана точная сумма. Это мог знать только кто-то, близко знакомый с Микки и Рэйчел.
– Правдоподобная деталь.
– Но этого недостаточно.
– Наберитесь терпения.
16
В Лондоне есть три частные лаборатории, в которых проводятся генетические исследования. Крупнейшая из них – корпорация «Генетех» на Харли-стрит. В холле гранитная стойка, кожаные кресла и плакат в рамке: «Верните себе покой – установите отцовство». Не оксюморон ли это?
Над стойкой возвышается девушка с растрепанными волосами и безучастным лицом. Ее облик дополняют жемчужные серьги в сочетании с пластмассовой зажигалкой, засунутой за тесемку бюстгальтера.
– Добро пожаловать в «Генетех». Чем могу помочь?
– Вы меня помните?
Она недоуменно моргает:
– Э-э… Ну, не думаю. А вы здесь уже были?
– Я надеялся, что вы мне подскажете. Может, я был здесь около месяца назад.
– Вы заказывали тест?
– Думаю, да.
Она и глазом не моргнула. Я мог бы попросить установить отцовство принца Уильяма, и она все равно продолжала бы вести себя как ни в чем не бывало. Она спрашивает мое имя и стучит пальцами по клавиатуре.
– Это было полицейское расследование?
– Нет, частный тест.
Она снова давит на клавиши.
– Да, вот он – ДНК-тест. Вы хотели, чтобы провели сопоставление с предыдущим образцом… – Она запинается и что-то озадаченно мычит.
– В чем дело?
– Вы также попросили, чтобы проанализировали письмо и конверт. Заплатили наличными. Почти четыреста пятьдесят фунтов.
– Как долго делали тест?
– Пять дней. Иногда он занимает до шести недель. Видимо, вы спешили. А что, есть какие-то проблемы?
– Мне надо посмотреть на результаты. Я их не получил.
– Но вы лично забрали их. Здесь так и указано. – Она тычет пальцем в экран.
– Наверное, вы ошибаетесь.
В ее глазах появляется сомнение.
– Так вам нужны копии?
– Нет. Я хочу поговорить с человеком, который проводил тесты.
Следующие двадцать минут я ожидаю, сидя на кожаном диване и листая брошюру о генетических тестах. Мы живем в век тотальной подозрительности. Жены проверяют мужей, мужья проверяют жен, родители выясняют, не принимают ли их малолетние дети наркотики и не спят ли они с кем попало, но некоторых вещей лучше не знать.
Наконец меня ведут наверх по стерильным коридорам, и я оказываюсь в белой комнате, где столы уставлены микроскопами и какими-то мигающими и гудящими аппаратами. Молодая женщина в белом халате стягивает перчатку, прежде чем пожать мне руку. Ее зовут Бернадетт Фостер, и она выглядит слишком молодо даже для того, чтобы иметь диплом, не говоря уже о том, чтобы освоить такое оборудование.
