Клер Макинтош - Личный мотив
Йестин в очередной раз пообещал мне зайти в коттедж и починить его, но когда я уходила в районе обеда, он еще не появился, и мне потребовалось добрых десять минут на то, чтобы запереть дверь.
Дорога продолжает сужаться, и в конце ее я уже вижу неспокойную поверхность океана. Серая вода кажется суровой и безжалостной, бьющие в берег волны поднимают в воздух белесые фонтаны мелких брызг. В небе носятся чайки, борясь с ветрами, которые дуют в заливе. Наконец я понимаю, куда меня ведет Патрик.
– Спасательная станция! Мы можем зайти туда?
– Это идея, – говорит он. – Ветеринарную клинику ты уже видела, и я подумал, что тебе будет интересно взглянуть на это место – я провожу здесь почти столько же времени, сколько и там.
Спасательная лодочная станция Порт-Эллиса представляет собой странное приземистое строение, которое можно было бы принять за производственное здание, если бы не наблюдательная вышка, примостившаяся на нем сверху: ее четыре застекленных окна напоминают мне диспетчерский пункт в аэропорту.
Мы проходим мимо пары громадных раздвижных дверей синего цвета в передней части здания, и Патрик набирает комбинацию кодового замка на находящейся сбоку двери поменьше.
– Заходи, я тебе все покажу.
Внутри станции висит запах пота и моря, а также соли, оставшейся на спецовочной одежде. В лодочном ангаре доминирует то, что Патрик называет «Крафт» – ярко-оранжевая жесткая надувная лодка.
– Мы пристегиваемся, – говорит он, – в плохую погоду это единственное, что можно сделать, чтобы не вылететь из лодки.
Я брожу по ангару для лодок, разглядывая записки, приколотые к двери, списки оборудования в листах ежедневного технического осмотра с аккуратно проставленными галочками. На стене висит табличка в память о трех волонтерах, погибших здесь в 1916 году.
– «Рулевой П. Грант и матросы Гарри Эллис и Глин Барри», – читаю я вслух. – Какой ужас!
– Они откликнулись на сигнал парохода, терпящего бедствие в районе полуострова Гоуэр, – говорит Патрик, подходя и кладя руку мне на плечо. Должно быть, он увидел мое лицо, потому что тут же добавляет: – Тогда здесь все было по-другому. У них не было и половины того снаряжения, которое у нас есть сегодня.
Он берет меня за руку и ведет из лодочного ангара в небольшую комнатку, где мужчина в синей флисовой куртке готовит кофе. Кожа у него на лице потемневшая и обветренная, как у человека, который всю жизнь провел на открытом воздухе.
– Все нормально, Дэвид? – говорит Патрик. – Это Дженна.
– Показывает вам всякие канаты, да? – подмигивает мне Дэвид, и я улыбаюсь, понимая, что это какая-то старая, заезженная мужская шутка.
– Я никогда раньше особо не задумывалась о спасательных станциях, – говорю я. – Просто воспринимала как должное, что они существуют.
– Их бы уже давно не было, если бы мы постоянно не воевали за них, – говорит Дэвид, насыпая в кофе полную ложку сахара и размешивая его. – Наши текущие расходы оплачиваются Королевским обществом спасания на водах, не правительством, поэтому мы все время ищем способ как-то заработать деньги, не говоря уже о привлечении добровольцев.
– Дэвид у нас директор-распорядитель, – говорит Патрик. – Он командует этой станцией и держит всех нас под контролем.
Дэвид смеется.
– Это, в общем, недалеко от истины.
Звонит телефон, и этот звук кажется в пустом помещении особенно пронзительным. Дэвид извиняется и выходит. Через несколько секунд он возвращается, на ходу расстегивая флисовую куртку, и бежит в ангар для лодок.
– В заливе Россили перевернулось каноэ! – кричит он Патрику. – Пропали отец с сыном. Хелен уже вызвала Гари и Аледа.
Патрик быстро открывает шкафчик и вытаскивает оттуда ворох чего-то желтого и резинового, красный спасательный жилет и темно-синий костюм из непромокаемой ткани.
– Прости, Дженна, мне нужно идти. – Он натягивает непромокаемый костюм поверх джинсов и футболки с длинными рукавами. – Возьми ключи и жди у меня дома. Я вернусь очень скоро.
Он двигается стремительно и прежде, чем я успеваю ответить, убегает в ангар для лодок, как и еще двое мужчин, которые врываются на станцию через уже широко открытые раздвижные двери. Через считаные минуты все четверо тянут лодку к воде и легко запрыгивают на борт. Кто-то – я точно не вижу, кто именно, – дергает за шнур, заводя навесной мотор, и лодка на всей скорости устремляется в море, подпрыгивая на невысоких волнах.
Я слежу за тем, как оранжевая точка становится все меньше, пока наконец полностью не исчезает на фоне серого моря.
– Шустрые ребята, правда?
Обернувшись, я вижу женщину, которая стоит, прислонившись к косяку в дверях комнаты для команды. Ей где-то под пятьдесят, в темных волосах заметна проседь, одета она в цветную блузку со значком Королевского общества спасания на водах.
– Я Хелен, – говорит она. – Отвечаю тут на телефонные звонки, показываю станцию посетителям – в общем, всякое такое. А вы, должно быть, девушка Патрика.
От такой фамильярности меня бросает в краску.
– Меня зовут Дженна. У меня просто голова кругом: у них на все это, от начала до конца, ушло, по-моему, минут пятнадцать.
– Двенадцать минут тридцать пять секунд, – говорит Хелен. Заметив, что я удивлена такой скрупулезной точности, она улыбается. – Мы должны вести записи по всем обращениям и указывать время нашего реагирования. Все наши волонтеры живут в нескольких минутах ходьбы отсюда: Гари – выше по дороге, а у Аледа мясная лавка на главной улице.
– А что происходит, когда его срочно вызывают сюда?
– Он вешает на двери табличку. Местные к этому уже привыкли – он занимается этим уже двадцать четыре года.
Я снова поворачиваюсь к воде, где сейчас не видно лодок – только одно громадное судно далеко в море. Тяжелые тучи плывут так низко, что горизонт исчез; небо и океан слились в единую серую неспокойную массу.
– С ними все будет хорошо, – негромко говорит Хелен. – Никогда не перестаешь беспокоиться, но к этому в конце концов привыкаешь.
Я с любопытством смотрю на нее.
– Дэвид – мой муж, – поясняет Хелен. – После выхода на пенсию он проводил на станции больше времени, чем дома, так что в итоге я решила: если не можешь его перековать, нужно к нему присоединиться. Когда я в первый раз увидела, как он уходит на вызов, я возненавидела это. Одно дело помахать ему вслед, когда он уходит из дому, но видеть, как они грузятся в эту лодку… да еще если погода такая, как сейчас… ну, в общем, это… – Она умолкает, и ее передергивает. – Но они возвращаются. Они всегда возвращаются.
Она кладет ладонь мне на руку, и я благодарна пожилой женщине за понимание.
– Это заставляет по-настоящему понять, верно? – говорю я. – Понять, насколько…
Я умолкаю, потому что не в силах признаться в этом даже себе.
– Насколько тебе необходимо, чтобы они возвращались? – тихо заканчивает за меня Хелен.
Я киваю.
– Да.
– Хотите, я покажу вам остальную станцию?
– Нет, спасибо, – отвечаю я. – Думаю, я пойду домой к Патрику и подожду его там.
– Он хороший человек.
Я думаю, действительно ли это так. И думаю, откуда она это знает. Я иду вверх по склону холма и оборачиваюсь через каждые несколько шагов в надежде увидеть в море оранжевую точку лодки. Но я не вижу там ничего, и тревога спазмом сжимает мой желудок. Должно случиться что-то очень плохое – я просто откуда-то это знаю.
Мне странно находиться в доме Патрика без него, и я преодолеваю искушение подняться наверх, чтобы осмотреть остальную часть его жилица. От нечего делать я включаю радио, настроенное на местную станцию, и начинаю мыть посуду, которая горой лежит в раковине на кухне.
– Мужчина и его юный сын пропали после того, как их каноэ перевернулось в миле от залива Россили…
Приемник начинает потрескивать от разрядов статического электричества, и я кручу ручку настройки, пытаясь поймать более сильный сигнал.
– Местная команда спасателей поднята по тревоге, на воду спущена спасательная лодка, однако им до сих пор не удалось обнаружить попавших в беду людей. Мы будем держать вас в курсе развития событий.
Сильный ветер гнет деревья, так что они сгибаются чуть ли не пополам. Из дома моря не видно, и я не могу понять, рада ли я этому обстоятельству или мне следовало бы поддаться внутреннему порыву и пойти на спасательную станцию, чтобы высматривать оранжевую точку лодки оттуда.
Я заканчиваю с посудой и, вытирая руки кухонным полотенцем, обхожу кухню. Буфет забит кипами бумаги, и я почему-то нахожу эту бессистемность странным образом успокаивающей. Я берусь за ручку дверцы буфета и слышу в голове слова Патрика: «Ни в коем случае не открывай дверцы…»
Что в нем находится такого, чего он не хочет, чтобы я видела? Я оглядываюсь через плечо, как будто он может зайти в любой момент, и решительно тяну на себя дверцу буфета. Тут же на меня что-то валится, и я едва успеваю поймать какую-то вазу, которая наверняка упала бы на кафельный пол и разбилась вдребезги. Я ставлю ее обратно в сумятицу другой стеклянной посуды на полках; воздух внутри буфета пропитан выветрившимся ароматом лаванды, исходящим от сложенного белья. Ничего зловещего здесь нет – просто набор памятных вещей, коллекция воспоминаний.
