Потапыч - Павел Юрьевич Беляев
— Да, — кивнул я, — скажешь об этом у него на похоронах. Его семье, может детям. Простите нас. Мы просто боялись тех, кто живёт в стенах, и, чтобы расспросить о них, убили вашего папу. Они нас и пальцем не тронули, чёрт, да мы даже не видели никого из них, кроме того одного-единственного таракана в самый первый день, когда привезли новенькую. Но мы всё равно очень боялись, ребята. Поэтому убили вашего папу. Извините. Мы не хо-те-ли…
Повисла тишина. Кто‐то из девчонок шмыгнул носом, но я не знаю кто, потому что сидел с закрытыми глазами и пытался сдержать слёзы.
Я ощутил, как прогнулась кровать, — с нами сел кто‐то ещё. Кто‐то другой прошёл вдоль палаты и сел на кровать у окна.
Долгое время я только слышал тяжёлое дыхание Хали-Гали и как скрипят пружины, когда кто‐то из нас менял позу. Из коридора доносились какие‐то звуки, но они будто проходили через вату. Проникая через дверь и стены, они тонули и оседали на них.
— Почему вы спросили про Глазкову? — наконец спросил я.
— Потому что была она там или нет, — хрипло отозвался Миха, — но в той очереди тебе явно наврали. Хали-Гали выяснил, что выписывать сегодня новенькую никто не собирался.
Столько суеты, чьё‐то подорванное здоровье, а может, даже жизнь, из-за того, что я краем уха услышал какого‐то брехуна, а потом убедил в его словах и всех остальных.
Я корил себя самыми жестокими словами за то, каким, оказывается, был дураком.
А ещё я молился так, как не молился никогда до этого, чтобы тот полицейский выжил и пришёл в норму. Чтобы наша, а вернее моя, глупость прошла для него незаметно.
Насколько возможно.
3
В следующий раз всей компанией мы смогли собраться у нас в палате только за полчаса до обеда. После обхода лечащих врачей, который был сегодня на сорок минут позже, у всех быстро образовались какие‐то свои дела. Кого отправили на лечение, кого на процедуры.
Я оказался в числе тех счастливчиков, к кому приехали родители. Но в тот момент не вышло оценить всей радости события.
Честно говоря, было как‐то неловко спускаться к ним в комнату для свиданий после той злополучной ночи. Я думал, будто это стыд, но сейчас понимаю, что на самом деле я злился. Злился на родителей за то, что они не отнеслись к моим словам достаточно серьёзно. И я не понимал, как смотреть им теперь в глаза.
Конечно, после короткого приветствия мама первым делом потребовала рассказать, что тут у нас происходит. Вот это всегда сильнее всего раздражало в разговорах с мамой — что она сразу начинала требовать. Неважно чего: ответов, чистоты в комнате или серьёзности от меня. Просто вынь да положь! СЕЙЧАС ЖЕ! И такой подход сразу отбивал всякое желание давать маме то, чего она добивалась, даже если изначально я, в общем‐то, совсем не был против.
Папа по большей части молчал, но периодически поддакивал маме, а потом снова строго смотрел на меня, как будто я величайшее разочарование в его жизни.
Несмотря на испорченное настроение, «объяснить всё», конечно же, пришлось. Время близилось к обеду, и то, что во тьме ночи могло показаться оправданным и даже необходимым, при свете дня выглядело просто глупым.
Я с грустью смотрел на маму и вместо «Сынок, мы поверим тебе, какую бы чушь ты нам сейчас ни рассказал, потому что ты наш сын. Наш!» я читал в её глазах примерно следующее: «Пожалуйста объясни нам сейчас всё так, чтобы мы с папой успокоились. Чтобы всё снова стало нормальным. НОРМАЛЬНЫМ!»
Они бы никогда мне не поверили, начни я им рассказывать про неизвестных потусторонних тварей в стенах и чудовищных двугорбых крыс-мутантов, чьи зелёные приспешники отгрызают носы сёстрам маленьких девочек. Чёрт, если это сказать вслух, я бы и сам не поверил.
Поэтому пришлось, что называется, «слепить горбатого» и рассказать родителям удобную для всех сказку про то, как их сын Дима проснулся среди ночи от кошмара, а на этаже как раз в это время царило чёрт те что. Сон наложился на явь, и я испугался больше, чем надо. Но я уже со всем разобрался, всё уже нормально.
Это успокоило маму и папу, и они как‐то сразу выдохнули. Даже подобрели. Они наговорили мне, что через пару дней меня наконец‐то ждёт выписка.
Они не знали, что нам всем ещё нужно было пережить сегодняшнюю ночь. Ночь, когда мы остались совсем одни.
4
Я появился в нашей палате примерно за сорок минут до обеда. Там сидел только Глюкер и пытался поймать на смарт-часах вайфай-сигнал из соседнего дома. Сигнал, в общем‐то, был, но доходил до нас через пень-колоду и срывался сразу же после того, как Глюкер вешал на него подключение. Это было тем обиднее, что канал был совершенно открытый и незапароленный даже простым каким‐нибудь шифром.
Я поставил перед толстым пакет со вкусняхами, и наш мамин хакер тотчас же забыл о своём занятии. Так в компании шоколада, печенья и сока мы скоротали те десять-пятнадцать минут, которые понадобились остальным ребятам, чтобы собраться на нашей базе.
Когда все подтянулись некоторое время мы потратили на обсуждение того, что успело с нами случиться с момента обхода и далее. Спойлер: ничего интересного. Простая больничная рутина: у кого‐то пыталось пролезть без очереди какое‐то хамло, у кого‐то врач всё никак не мог приём начать, и всё в таком духе.
Выплеснув накопившееся, мы, наконец, вернулись к главному.
Итак, первое: оказывается, нас никто не торопил, и Вика хотя бы до сегодняшнего вечера останется в больнице. Второе, Миха с Соней сразу догадались пойти в хирургию и какое‐то время так и эдак осаждали постовух, чтобы вызнать хоть что‐то о Лене Винокуровой, однако медсёстры были неумолимы. Ребята уже собирались идти дальше, когда на посту ожил телефон. Это звонила наша постовуха, чтобы расспросить о Лене. Трубку сняла та самая Машка, с которой эти две медсестры и протрындели несколько минут, совершенно забыв обо всём на свете.
Только если мы с Кирой в это время терпеливо ждали, когда же закончится дурацкий трёп, то Миха с Соней умудрились сунуть носы в списки и узнать палату, в которой находилась сестра новенькой.
Итак, миссию можно было считать удачной. Мы знали, что Лена жива, знали отделение и палату, где её содержали. Миха с Соней даже смогли подслушать, что девушка в тяжёлом состоянии и в сознание пока не
