48 улик - Джойс Кэрол Оутс
Американский художник девятнадцатого века Альберт Пинкхэм Райдер был эксцентриком, стал объяснять Элк, словно перед ним стояла совсем тупая студентка. Он успел пожить и в двадцатом веке, но всегда оставался аутсайдером. Замкнутый человек, не от мира сего. Не профессиональный художник, он не заботился о сохранности своих работ. Его творчество – поэтичное, проникнутое атмосферой мистики – было глубоко личным.
Как художник он работал долго и плодотворно, но оставил после себя не так много картин, и из тех, что сохранились, некоторые уже не поддаются реставрации.
И вдруг, словно эта мысль внезапно пришла ему в голову, Элк заявил, что заберет картину «на реставрацию». Он знает одного хорошего реставратора в Сиракузах.
– Видите эти крошечные трещинки на холсте? Если их не убрать, краска отшелушится. Но, возможно, еще не поздно избавиться от дефектов.
Элк подошел к картине, собираясь снять ее со стены. Я мгновенно встревожилась, насторожилась.
Нет! Папа обнаружит пропажу, запротестовала я. Будет трудно объяснить ему, куда подевалась картина…
Тем более что папа знает, кто ты такой, и не жалует тебя. Считает причастным к исчезновению М. «Подозреваемым».
– Послушайте, – быстро заговорил Элк, – я дам вам картину на замену. Мне не составит труда сделать копию точно такого же размера. В магазине подержанных вещей я найду раму. Я знаю, какие использовать краски: голубовато-зеленую, радужно-белую, синий кобальт, но главным образом черную. Я сам их смешаю! За час управлюсь. Картина очень темная, деталей не различить. Такую скопировать легче легкого. Тусклая луна, лунный свет на воде. Все смазано. Размыто. Призрачно. Типичный Райдер: китч, но китч аутентичный, не безвкусная дешевка. Крошечные трещинки я, конечно, не воспроизведу, но ваш отец их отсутствия не заметит, гарантирую.
Загипнотизированная, я слушала, как Элк излагает свой план. Поразительно, сколько всего он знал об искусстве другой эпохи, радикально отличной от той, в которой жил и творил он сам. Казалось, что он искренне печется о сохранности полотна великого мастера.
Но потом голос разума во мне возобладал. Нет. Исключено.
– Прошу вас… не надо. Я… я не могу допустить, чтобы вы унесли картину. Не сейчас, – пролепетала я извиняющимся тоном. Казалось, что я больше боюсь разгневать отца, чем разочаровать Элка.
– Что значит «не сейчас»? То есть когда-нибудь в другой раз? Почему?
Элк хмурился. Пальцы у него подергивались – так не терпелось ему снять картину со стены и забрать с собой.
Папа сразу заметит пропажу картины, с запинкой объяснила я. Он очень дорожит старинными вещами в доме…
– Ну конечно, Райдер на стене. Как тут не заметить. Ведь ваш отец души не чает в своей коллекции.
Голос Элка полнился сарказмом. У меня было такое чувство, что он наступил мне на ногу и давит все сильнее, сильнее, сильнее.
Я пообещала Элку в скором времени поговорить с отцом об этой картине Райдера. Сказала, что попрошу его приглядеться к полотну, обратить внимание на трещинки, а потом предложу пригласить кого-нибудь из школы изобразительных искусств, чтобы этот специалист осмотрел картину и дал профессиональный совет…
– И этим кем-то буду… я? Или?..
– Этим… этим «кем-то» будете вы.
– А потом?..
– Что «потом»?
– Ваш отец согласится отдать картину на реставрацию? Согласится потратить много денег на восстановление картины, на которую никто даже не смотрит?
– Согласится, раз это, по вашим словам, знаменитая картина…
– Ну, не знаменитая. Но уникальная.
И тут меня осенило. Элк хотел завладеть картиной Райдера. Его цель – кража.
Он заберет картину, а нам вместо нее оставит подделку. И я из трусости никогда не осмелюсь сообщить отцу про подмену.
Широко улыбаясь, Элк искусно перевел разговор на другую тему.
– Бог с ним, с этим «Восходом луны». Давайте пить… «чай».
Я выдохнула от облегчения. Мне не терпелось покинуть старую и сумрачную часть дома, которая, казалось, провоцировала напряжение между мной и гостем.
С гордостью я повела Элка в «солнечную» комнату в глубине дома, окна которой выходили на озеро Кайюга. Здесь все было светлее, воздушнее, без нагромождения «антиквариата», на стенах ничего не висело, потому что они были стеклянные. Пол был выложен испанской плиткой кирпичного цвета, которую выбрала М.
– Восхитительно! – воскликнул Элк без тени иронии в голосе.
Теперь я ему снова понравлюсь. Теперь все будет хорошо.
Извинившись, я поспешила за чайными принадлежностями.
Впервые в жизни я собиралась подать чай сама.
В кухне, тяжело отдуваясь, я еще раз вскипятила воду и налила кипяток в заварочный чайник, куда опустила несколько пакетиков чая «Эрл грей». Я не очень свободно чувствую себя на кухне. По мне, так это «место для женщины», а я по возможности стараюсь не ассоциировать себя с женским полом. Как правило, «женщина» – это размазня.
Приготовление чая для Элка было серьезным испытанием, требовавшим предельного внимания. Я строго следовала инструкциям на упаковке, сообразила ополоснуть пыльные чашки из веджвудского фарфора, к которым не прикасались годами. Надеялась, что Элк при всем его пренебрежении к «комфорту» по достоинству оценит их хрупкую дорогую красоту.
Когда я принесла в «солнечную» комнату поднос с чайником, чашками, сахаром, сливками и шотландским овсяным печеньем, Элк ошеломленно уставился на меня, словно разочарованный ребенок.
– Выходит, вы не шутили по поводу чая.
– Вы предпочитаете кофе? – смутилась я.
Неужели опять опростоволосилась?
– А пиво у вас есть? Или вино?
– У папы есть шотландский виски…
– Да ладно, не беспокойтесь, – произнес Элк нейтральным тоном, всем своим видом показывая, что от виски он бы не отказался.
Грубоватое овсяное печенье было любимым лакомством отца. Его доставляли из Эдинбурга в ярких жестяных банках, расписанных под тартан в красную клетку. Хоть и дорогое, оно не нравилось мне по вкусу. Однако Элк с жадностью набросился на него.
Озеро Кайюга волновалось. К вечеру поднялся ветер. Днем светило солнце, но теперь небо заволокло хмурыми облаками. Я прикинула, что до возвращения отца часа полтора. Не исключено, что Лина вернется раньше, но это не беда: она никогда не скажет папе ничего такого, что могло бы нарушить его покой. Никогда не шепнет своему работодателю: «Дочь в ваше отсутствие привела в дом опасного подозреваемого».
Я поспешила в кабинет отца за бутылкой Macallan Highland Single Malt Scotch Whisky. Она оказалась на четверть опустошена.
Под одобрительным взглядом Элка я налила в бокал для виски теплую коричневатую жидкость. Подумала, что, наверно, надо бы добавить что-то еще – воду, кубики льда. Но Элк с благодарностью взял у меня бокал, залпом выпил и кивнул.
– Да. Отлично. Спасибо.
Вскоре, пока мы беседовали, Элк поставил бутылку рядом со своим бокалом.
– Джорджина, я сам могу за собой поухаживать. Не надо мне прислуживать.
Поскольку мне редко случалось развлекать гостей, я копалась в мыслях, пытаясь найти тему для разговора, которая не имела бы отношения к М. Но Элк, печально улыбнувшись, меня опередил.
– Джорджина, вы не могли бы показать мне комнату Маргариты? – спросил он, словно эта мысль только что пришла
