Мишель Ловрик - Венецианский эликсир

Я научилась танцевать не только скромные па, принятые на балах, но и дикие пляски простолюдинов. Я узнала, как надо отвечать на мощный зов оркестра, когда он движется по сцене, притягивая меня к рампе, где ритм буквально хватает меня за лодыжки.

Теперь это была моя жизнь — глупая пляска, которая никогда не кончалась.

Когда я овладела всем, чему меня учили, меня отправили в труппу.

Сначала мне давали небольшие роли, чтобы посмотреть, как я справлюсь. Позднее заметили, что лучше всего я могу проявить себя в двухактных пьесах, легких и не утомительных, словно порыв ветра. Я впервые сыграла ведущую роль и сорвала овации.

Во время репетиций мои наниматели приказали мне соблазнить актера, игравшего Панкрацио. Эусебио Пелличиони был легкой добычей. Он стал моим через день. Я к нему ничего не чувствовала и знала, что он отвечает мне взаимностью. Его тянуло ко мне лишь слабое половое влечение. Я вела себя с ним так же, как и с моим возлюбленным. Я впервые была с другим мужчиной. Я от этого не умерла. Я ничего не чувствовала — ни радости, ни печали. Возможно, мне это понравилось больше, чем танцы.

После этого все мужчины казались мне одинаковыми.

Будь я на сцене или в покоях какого-нибудь графа, исполнение любви было одним и тем же. Я имитировала восторг с точностью, которой позавидовала бы сама природа. Я владела навыками, выполняла свою работу тщательно и хладнокровно. Я была изобретательна и бесстыдна. Никогда мне в голову не приходила мысль, что я могу снова забеременеть. Я решила, что краниокласт устранил подобную возможность. Когда я видела других женщин с детьми, я отворачивалась.

Позже я поняла, что в нашей труппе было несколько мужчин и женщин, которые занимались тем же, что и я. Из нас, венецианцев, получаются очень хорошие шпионы-любовники. Узнав, что мы из Венеции, люди начинали хвастать перед нами и делиться секретами. Наши жертвы часто описывали, какие их особые навыки могли бы уравнять нас с ними, дали бы им право на любовную связь с нами. Очень часто случалось так, что именно эта информация нам и требовалась.

Иногда мне даже нравилась эта работа. Со своим возлюбленным я привыкла во всем ему потакать, потому эту сторону работы воспринимала спокойно. Я начала коллекционировать победы в любви. Боль от того, как поступил со мной возлюбленный, притуплялась с каждым новым любовником и его горячими заверениями в вечной любви. Даже если мне не нравился мужчина, я заставляла себя, напоминая, что в его глазах выгляжу ангелом во плоти. После оскорблений возлюбленного у меня появилась тяга к мужскому восхищению.

Я всегда расставляла три красивых стула по разным сторонам кровати, в какой бы комнате мы ни предавались любовным утехам с моим очередным воздыхателем. Это должно было мне напоминать, если я вдруг потеряю голову, что у меня не роман с этим человеком, что я просто выполняю порученную мне работу. Эти три стула символизировали трех венецианских инквизиторов. Я хотела, чтобы они видели, к чему мне приходится прибегать, чтобы добыть для них информацию, которая придает им вес в мире за стенами Венеции.

Какие только отчеты я посылала, какие секреты выведывала! Я была уже далеко, прежде чем раскрывался очередной обман. К тому времени как было найдено тело прусского генерала с горлом, перерезанным стилетом, я уже была в Санкт-Петербурге, щекотала белое брюхо огромного русского генерала и узнавала все о торговле соболями, которая кормила его армию.

Все это я записывала, запечатывала и отправляла в Венецию. Я была предприимчивой, послушной и чертовски удачливой.

Я проработала шестнадцать лет. Если бы меня посадили в тюрьму за увечья, причиненные монахине, я бы к этому времени уже вышла на свободу и снова стала хозяйкой собственной судьбы.

Мне было неприятно сознавать, что Совет до сих пор не доверял мне, потому за мной повсюду шлялся их собственный шпион, Маззиолини, который, подобно тени, следовал за мной из города в город и, несомненно, отправлял собственные отчеты с тем же курьером, что и я. Никто из других актеров не был обременен подобным шпиком. Мне было горько от того, что это значило.

Если бы не присутствие Маззиолини, я была бы почти счастлива. Я представляла, что занимаюсь этим делом по собственному желанию, что это мой выбор. Мне казалось, что, оставшись в Венеции и ведя жизнь, приличествующую моему положению, я была бы менее свободна. Спустя годы присутствие Маззиолини стало напоминать мне решетку на окне в келье монастыря. Он не давал мне забыть, что у меня было не больше свободы выбора, чем у монахини, я не вольна была решать, где жить, как жить, с кем проводить время. Он неустанно следил, чтобы мое отвращение к себе никогда не угасало. Он всегда мог сказать какую-нибудь колкость о моем очередном любовнике, на которого пал выбор моих хозяев, чем отравлял все удовольствие, которое я могла бы получить от этой связи. Маззиолини презирал русских, французов, испанцев почти в равной мере. Но больше всего он ненавидел англичан, и, когда я спала с одним из представителей этой островной нации, я ощущала не только его презрение, но и жалость.

Я чувствовала себя в ловушке, несмотря на роскошь и все выгоды, которыми пользовалась. Очень скоро я поняла, что могу попросить любую одежду, какую захочу. Без вопросов, с невероятной скоростью, мне поставляли самую изысканную пищу и напитки.

Но я была бедна, несмотря на все наряды и роскошные апартаменты, бывшие к моим услугам. Мне давали лишь небольшие суммы денег наличностью перед каждым новым заданием. В каждом новом городе Маззиолини предварительно арендовал для меня роскошный дом, нанимал слуг, которым платил баснословные деньги, чем покупал их жадные, низкие душонки. В качестве лишней меры предосторожности новых слуг нанимали каждые несколько месяцев. Таким образом никто из них не успевал подружиться со мной и задумать побег. У меня никогда не было своего экипажа или документов на другое имя, кроме Мимосины Дольчеццы.

Когда от Маззиолини пришло письмо, что я должна в три дня покинуть Лондон (они только собирались в Лондон), меня поначалу задел его высокомерный тон. Совсем недавно он оставил меня на несколько дней, оставив на попечение венецианской служанки. Я знала, что его отъезд может означать только одно — он организовывает мне жилье в другом городе. К счастью, служанка оказалась пьяницей и я могла себе позволить немного больше свободы, чем обычно, потому новость о возвращении в жесткие рамки, которыми была опека Маззиолини, опечалила меня.

Однако задание в Лондоне было очень кстати. Перед этим я полгода прыгала из постели в постель в Париже и Зальцбурге, и, хотя между миссиями я несколько раз посещала Венецию, мне хотелось быстрее убраться из этого города по некоторым личным причинам.

Я громко рассмеялась, вспомнив, как Маззиолини ненавидит уклад жизни англичан, как презирает их больше прочих народов. Когда он называл кого-то или что-то английским, в его устах это было самым оскорбительным ругательством. Знание того, что Маззиолини с большой неохотой поедет в Лондон, было мне приятно.

Пьеса, которую выбрали для исполнения в Лондоне, называлась «Итальянка в Лондоне». Музыка Доменико Чимарозы разбавляла не слишком изысканные тексты. Постановка казалась прекрасным выбором для лондонской публики. К тому времени я знала английский почти идеально. Моя внешность очень нравилась англичанам. Многие политики и аристократы стали моей добычей. Однако я никогда по-настоящему не была в Англии. В основном мои победы случались в среде знатных вельмож, которые постоянно разъезжали по европейским дворам в поисках выгоды для родины и для себя. Потому мне казалось странным то, что меня никогда не посылали в Лондон. Этому я нашла лишь одно объяснение — мои хозяева не хотели, чтобы я искала своего возлюбленного. Они не доверяли мне, боялись, что я потеряю контроль над собой и ситуацией.

Они не знали, что мне больше не нужна его любовь. Мне было даже наплевать на его судьбу. Я полностью излечилась от любви.

Жидкость для полоскания горла с миррой

Берем крепкое красное вино, одну пинту; мирру в порошке, две драхмы; смешиваем.

Эта жидкость очищает, высушивает и излечивает. Прекрасное средство для распухшего горла, покрасневших десен, очищает рот и придает свежесть дыханию, излечивает язвы в горле и на челюстях. Более того, его можно впрыскивать в нос для очищения носовых пазух.

Казалось, Лондон может предложить больше, чем я ожидала. Когда я заметила, что какой-то элегантный англичанин явно поражен моей игрой на сцене, я была рада позволить ему считать, что он может очаровать меня.

Что касается меня, то этот человек разбудил во мне очень неожиданное желание — стать его женой. Став женой английского аристократа, как мне казалось, я была бы вне досягаемости моих венецианских нанимателей, которые ни за что бы не посмели предать огласке свои дела. Отношения между Венецией и Лондоном должны были оставаться хорошими. Покровители пошли бы на то, чтобы пожертвовать мной ради этого.