Игорь Сахновский - Человек, который знал все
Суровость досмотра сменилась необыкновенной почтительностью встречающих. Водитель и охранник, смуглолицые, оба явно местные, кланялись так, будто имеют счастье лицезреть перед собой как минимум королевского наместника или губернатора. Повторяя на все лады "la bienvenue!" и "welcome!", они отняли у меня дорожную сумку и с подчеркнутой бережностью уложили ее в кожаное нутро кабриолета, на котором мы и двинулись в отель.
Признаться, меня никогда не увлекали пейзажные прелести до такой степени, чтобы посвящать им целые абзацы или речевые периоды с придыханиями. Но здесь не нужно было превращаться в Поля Гогена и бредить земным раем, чтобы ощутить реальное потрясение красотой этого острова, его вечнозеленым блаженством и бесстыжим цветением, а главное – легким, одуряюще вкусным воздухом. Мне вспомнился один старинный автор, который верным признаком аристократизма называл способность не удивляться, не разевать от восхищения рот. Оказавшись в самом роскошном, райском месте, воспринимать это спокойно – как должное. При полном исчезновении аристократов как вида, возможно, имеет смысл приглядеться хотя бы к такому "косметическому" рецепту.
Безукладников встретил меня на обочине дорожки, мощенной розовым камнем, посреди огромных кустов. Он был одет почему-то в светлую накрахмаленную сорочку и длинные цветастые трусы, типа "семейных", при этом улыбался во весь рот. Мы обнялись.
Через полчаса, после того как я наскоро облился прохладной водой из душа и переоделся, мы сидели в какой-то беседке, скорее похожей на фешенебельную хижину, и пили кофе, поданный таитянкой лет тридцати, простоволосой, с цветком за ухом. Она входила и выходила мягкой, чуть приседающей походкой и напоминала прирученную пуму.
Я еще не видел своего приятеля таким безмятежным. В этот раз его не тянуло ни о чем рассказывать – разве что поболтать о вкусных пустяках. К примеру, о преимуществах итальянского кофе перед арабским и турецким. По словам Безукладникова, он подсел на эспрессо и ристретто, когда работал во флорентийском кафе.
Комната, которую мне отвели, наводила на мысль о некоем деревенском хайтеке: плетеная мебель и плавное стекло, занавески с веселыми узорчиками и металл с матовым блеском. Если бы не уродливые противомоскитные сетки, смотрелось бы совсем мило. Прямо из комнаты можно было спуститься в маленький двор с бассейном.
Как я потом выяснил, хозяина отеля никто никогда не видел. Известно было только, что он купил этот остров, заплатив чемодан денег, а потом еще пару чемоданов потратил на обустройство, завозя с материка абсолютно все – вплоть до розового камня для мощения дорожек. Отель вмещал не более двенадцати гостей одновременно. В тот момент, кроме Безукладникова и меня, там отдыхала немецкая пара, чей суммарный возраст превышал 150 лет. Но вскоре ожидались и другие гости.
Маленький ресторан при гостинице был обставлен с претензией на европейскую чопорность, которую, впрочем, ничто не мешало нарушать. Немецкая парочка за угловым столом самозабвенно целовалась.
Отдельные свободные места были помечены табличками о резервировании:
"Mr. Lamerchuk", "Mr. Nakhimoff", "Ms. Buchanan". Блюда подавала та же смуглая пума с цветком за ухом.
Пока я листал меню, Безукладников подбивал меня "плюнуть на всякие стейки" и отдать должное местной кухне, имея в виду сырую рыбу под лимонным или кокосовым соусом. Если бы я согласился на особо деликатесную, подгнившую рыбешку, специально вымоченную в морской воде, мне бы, наверно, полагалась медаль за отвагу. Когда мы выходили из-за стола, парочка за угловым столом была уже на грани секса.
Вечером мы спустились по тропе на нижний "этаж" острова-замка, к его береговому подножию, и больше часа гуляли по песку. Тихий океан вел себя не слишком тихо. Он был занят своим глубоководным делом и, как усталый работяга, бросал в нашу сторону отрешенные просоленные взгляды. "С вами интересно молчать", – сказал Безукладников и почему-то смутился.
На следующий день прилетели Нахимов и Леня Ламерчук – старинные, как я понял, друзья Безукладникова. Леня, по виду вечный студент факультета информатики, счастливо и по гроб жизни контуженный компьютерной техникой, почти сразу уткнулся в свой ноутбук и отвлекался от него только ради специальных мужских разговоров.
Специальные разговоры инициировал Нахимов, рослый, дородный мужчина редкостного обаяния, которое он сумел сохранить невзирая на сногсшибательную карьеру: бедный провинциальный хиппи, битломан, рокер с голодными глазами стал заместителем министра или, кажется, министром. Я подозреваю: если бы российские чиновники хотя бы отчасти напоминали Нахимова, новейшая отечественная история была бы гораздо привлекательней.
Обговаривали программу экстремального отдыха. Планировались, в частности: алкогольный взрыв местного масштаба; океаническая рыбалка, вплоть до боевого контакта с акулами; прекрасная дружба с юными вахинами; наконец, вылазка в одну знаменитую деревню, где, по слухам, продуцируют и собирают черный жемчуг, буквально как урожай гороха…
К сожалению, в тот день я очень неудачно оступился, подвернул ступню и сошел с отдыхательной дистанции – точнее, попал на скамейку запасных. На меня сразу накинулись с медицинскими предложениями, настолько радикальными, будто я сломал обе ноги и шею. Но у меня уже случалась похожая травма с растяжением связок, и я знал, что в любом случае придется неделю-полторы болезненно хромать, а значит, дальние вылазки исключены.
Ночью мне снился вид сверху на незнакомый синий архипелаг, опутанный сеткой авиарейсов, приснилась островитянка, похожая на пуму, с мягкими крупными ступнями, и уже под утро – мокрые глаза и безнадежный взгляд моей ревнивой подруги, которая так не хотела отпускать меня в эту поездку.
Завтрак мне доставили в комнату. Когда, стараясь наступать на пятку, я приковылял к бассейну, там уже вовсю загорали и вели деловые беседы. Нахимов напирал, воодушевленный какой-то коммерческой идеей. Безукладников поддакивал с рассеянным любопытством. Если я правильно понял, речь шла о беспроигрышной игре на фондовом рынке или на бирже.
– С какой вероятностью мы можем угадывать котировки акций? – уточнял Нахимов.
– Со стопроцентной, – улыбался Безукладников.
Я улегся в шезлонг, закрыл глаза и стал разглядывать небо сквозь веки.
Ламерчук ненавязчиво гнул свою техническую линию. Ему возражали: сегодняшние возможности "железа" таковы, что у людей пока еще просто нет таких задач, для которых это "железо" пригодилось бы.
Возможности растут быстрее потребностей…
Они вдруг осеклись на полуслове – и смолкли.
Я открыл глаза и увидел женщину, идущую вдоль бассейна к свободному шезлонгу. Очень худая, высокая и широкобедрая, в пронизанном солнцем бикини телесного цвета, она казалась совсем голой. Вся, от нереально блестящих, платиновых волос до цепочки на левой лодыжке, она выглядела существом не из человеческого мира, а из тех гламурных заповедников, где бесстрастно дефилируют либо возлегают перед камерами супермодели с ногами и шеями нескончаемой долготы, лоснящимися бюстами и впалыми атласными животами. Ими можно любоваться, но влюбиться – вряд ли.
Вот так она прошла мимо нас и легла на спину, с легчайшей непринужденностью раскинув гладкие бедра. Это дефиле и последующий аттракцион явно рассчитаны были на зрителя – чтобы не видеть, нам пришлось бы нарочно отворачиваться, настолько близко она лежала. Очень плавно, очень демонстративно она поднесла к низу живота узкую правую кисть с темно-вишневыми ногтями, средним пальцем оттянула в сторону эластичную полоску стрингов, как бы их поправляя и заодно давая узреть розовый разрез на холеном, без единого волоса, сливочном исподе.
Смущенные зрители обменялись продолговатыми гримасами.
Безукладников улыбался почти по-идиотски.
Мы не увидели новую гостью в обед. Но, когда мы ужинали, она уже сидела за нашим столом – широким жестом пригласил Нахимов, охотно игравший роль тамады.
Ее звали Рената Бьюкенен. По виду ей можно было дать и двадцать пять лет, и сорок.
В черном вечернем платье, при свете матовых ламп она была уже не гламурной куклой, а породистой дамой своеобразной красоты, которую не портили резковатые черты лица и высокие твердые скулы.
Она говорила низким голосом, на очень внятном английском. Впрочем, почти не говорила, а неотрывно смотрела только на одного человека -остальные для нее словно не существовали. Этим человеком был Безукладников.
Даже слепой заметил бы: в первый же вечер между этими двумя возникло такое сильное магнитное поле, что никому третьему туда лучше было не соваться.
Нас было за столом пятеро, но они – Безукладников и Рената – уже были вдвоем. Мы нахлебались вкусного вина и болтали громче обычного, как это случается у выпивших. Нахимов и Леня пытались перейти на английский, ужасно коверкали слова и хохотали сами над собой. И тем отчетливее в общем гаме слышались обрывки фраз, произносимых втихую двумя влюбленными заговорщиками. "Really?" – беззвучно ахал Безукладников, радостно тараща глаза. "Sure", – шепотом выдыхала Рената, наоборот, опуская веки и вздрагивая уголками рта. Короче говоря, отъявленные голубки.
