Мариша Пессл - Ночное кино
Однако новых зацепок не появилось.
Бежав от Моргана Деволля, Александра поездом прибыла в город, но зачем она сюда приехала и где провела еще десять дней (помимо тридцатого этажа «Уолдорф-Тауэрс») – по-прежнему загадка.
Можно, конечно, подкупить сотрудника отеля и выпросить список всех, кто проживал на этаже с 30 сентября по 10 октября, – но опыт подсказывал, что этого мало: еще нужно знать, через какой фильтр отсеивать имена. Список будет внушительный, многие постояльцы, несомненно, окажутся богатыми туристами, не обрадуются расспросам о том, чем занимались в отеле, и не сочтут, что обязаны честно отвечать. Допустим, я всех вычислю и всем предъявлю фотографию Александры – но данных, вероятно, толком не прибавится, и, что хуже, времени я потеряю вагон.
– А если показать фотографию в магазинах возле «Уолдорфа»? – предложила Нора, когда я примерно так и описал ей ситуацию. – Вдруг Сандру видели? Она же в этом красном пальто выделялась.
– С тем же успехом можно выйти на Таймс-сквер и опросить прохожих. Слишком большая выборка. Нам нужна конкретика.
Тогда Нора посоветовала посмотреть Кордову.
– Может, найдем что-нибудь секретное. Как пальцы Тео.
Поскольку сию секунду альтернативы не возникло, я смахнул пыль с коробки, оформленной под знаменитый «самсонитовский» дипломат из «Тисков для пальцев»: внутри восемь фильмов, выпущенные «Уорнер Бразерс», – от «Наследия» (1966) до «Дитяти любви» (1985). Мы задернули шторы в гостиной, сделали еще попкорна и приступили к Кордовскому марафону.
Нора позвонила Хопперу, хотела позвать и его, но он не откликнулся. Вообще-то, я бы не удивился, если б мы не увидели его больше никогда. Дерганый пацан: каковы ни были его отношения с Александрой, я подозревал, что его энтузиазм окажется непостоянен, как и его настроение. Хоппера швыряло от острого интереса к желанию выкинуть всю эту историю из головы.
Мы сели смотреть «Тиски», я в кухне грел очередную порцию попкорна, и тут позвонили в дверь.
– Я открою! – пропела Нора.
Спустя минуту, заметив, что в квартире стоит гробовая тишина, я высунул голову в коридор. К моему потрясению, в прихожей, недоуменно разглядывая Нору, стояли Синтия и Сэм.
В эти выходные дочь у меня. Я забыл.
От свиданий с бывшей женой меня до сих пор потряхивало. Посредником при Сэм была назначена Джинни. Синтия в моем доме – все равно что гризли, забредший ко мне в лагерь на отшибе: опасный для жизни сценарий, который я обдумывал, но лишь в качестве наихудшего поворота сюжета.
Была она, как всегда, ослепительна: кремовое шерстяное пальто, джинсы, грива выпрямленных светло-пепельных волос. Синтия работала арт-дилером в эксклюзивной галерее современного искусства на Мэдисон-авеню и нередко взирала на странно одетых прохожих, как на аэрографические портреты Элвиса за 99 центов.
– Привет, зайка, – сказал я Сэм. – Миссис Куинси. Чему мы обязаны таким удовольствием?
Синтия обернулась ко мне:
– Ты мои сообщения не получил? Джинни в больнице. Слегла с мононуклеозом, уехала в Вирджинию лечиться. Месяца на полтора минимум.
Я посмотрел на Сэм – та стискивала ручку чемоданчика «История игрушек» и, распахнув глаза и открыв рот, разглядывала Нору.
– Зайка, ты уже познакомилась с моей новой ассистенткой? – спросил я.
Сэм не ответила. При встрече с незнакомцами она немела от чистого восторга, и теперь застенчиво спряталась за мою бывшую жену.
– Можно с тобой поговорить? – осведомилась Синтия, скупо улыбаясь.
– Ну конечно.
– Сэм, побудь здесь. Я сейчас вернусь. – И первой зашагала по коридору.
В кабинете она закрыла за мной дверь.
– Это еще кто?
– Нора. Помогает мне со статьей.
– Сколько ей лет? Шестнадцать?
– Девятнадцать. И она очень взрослая для своего возраста.
Приятно было бы думать, что Синтия взревновала, увидев меня с другой женщиной, но это тут ни при чем. Она волновалась за Сэм.
Синтия огляделась и нахмурилась, увидев груды бумаг на полу, – несомненно, подумала: кое-что в мире не меняется.
Она по-прежнему была красавицей. Ужасно. Я все ждал, что она углубится в пятый десяток и пойдет морщинами, как легендарный ухоженный газон, изрытый кротовьими норами. Так ведь нет – ее зеленые глаза, эти ее скулы, выразительный ротик, выражавший любое настроение с усердием переводчика ООН, оставались молоды и чисты. Теперь, просыпаясь по утрам, это лицо первым делом видел Брюс. Все-таки невероятно, что этому человеку – пятьдесят восемь, пузо, волосатые запястья и яхта «Доминион II» в Лифорд-Ки – дозволено изо дня в день жить подле такого великолепия. Умеет мужик выцеплять выгодные сделки, с этим не поспоришь. Когда Синтия продала ему Дэмьена Хёрста под уместным названием «Красивая кровоточащая рана на материализме денежной живописи», Брюс заметил, что Синтия и сама произведение искусства, которым можно любоваться всю жизнь. Я, правда, не предвидел, что Синтия продастся вместе с полотном.
На втором курсе Мичиганского университета, когда мы познакомились, она была взбалмошна и бедна, изучала Францию и цитировала Симону де Бовуар. Когда шел снег, отирала сопливый нос рукавом куртки, высовывала голову в окно машины, как собака, и ветер взметал ее волосы фейерверком. Этой женщины больше нет. И не ее в том вина. Вот что делают с человеком большие деньги. Сдают его в химчистку, жестоко крахмалят, выглаживают, отпаривают все неровные края, всю грязь, и голод, и простодушный смех. Мало кто выживает среди настоящих денег.
– И вы с этой девочкой просто вместе работаете, – сказала Синтия.
– Да. Она моя ассистентка.
– Ну, у тебя ассистентки чем только не занимаются.
Это был удар под дых, но я стерпел. Это правда: после развода у меня случились отношеньица с последней ассистенткой, 34-летней Орелией Файнстайн; впрочем, во имя исторической правды отмечу, что предсказуемой радости это не принесло. Секс с Орелией – все равно что рыться в картотечном шкафу безлюдной библиотеки в поисках давно забытого и мало кем востребованного сборника венгерской поэзии. Мертвая тишина, совета ни от кого не добьешься, и все не там, где должно быть.
– У нас тут очень невинно, в чем проблема-то?
– Ты даже не вспомнил, что Сэм сегодня приедет.
– Неправда. Она отлично тут поживет. Если что не так, я позвоню – прилетишь за ней на «Черном ястребе».
– А Нэнси?
– Нора. К десяти уйдет. – Сейчас не время сообщать, что у Сэм будет соседка по комнате.
Синтия вздохнула, скорчив знакомую гримасу капитуляции.
– Привези ее в воскресенье к шести. Мы с Брюсом перенесли Санта-Барбару на следующую неделю – у вас с Сэм будут долгие выходные. – Она смерила меня недоверчивым взглядом. – Если справишься, конечно.
– Я справлюсь.
– Мы едем с друзьями – тебе нельзя вдруг передумать.
– Честное слово. Я только рад подольше с ней побыть.
Она, видимо, смирилась, перекинула гриву через плечо и уставилась на меня, явно ожидая, когда я что-нибудь прибавлю.
То была одна из величайших загадок нашего брака. За шестнадцать лет совместной жизни Синтия то и дело ждала, когда я что-нибудь прибавлю, будто на свете существовали некие конкретные слова, которые ее отопрут (поскольку она у нас сейф наиновейшей модели). К вычислению кода я и близко не подобрался. «Я тебя люблю» не помогало. Равно не помогало «О чем ты думаешь?» и «Скажи, что ты хочешь услышать».
Теперь она подождет с минуту, а то и больше, сообразит, что до дальнейших уведомлений придется стоять запертой, и уйдет, скрывшись под герметичной печатью молчания. Так и вышло: она распахнула дверь и пошла по коридору.
Я шагнул было за ней, но в кармане зазвонил телефон. Хоппер.
– Угол Пятьдесят восьмой и Бродвея! – заорал он, и вместе с ним в трубку ворвалась полицейская сирена. – Быстро!
– Что?
– Я нашел человека, который видел Сандру за несколько дней до смерти.
Синтия в прихожей снимала с Сэм пальто.
Бл-лин.
– Двадцать минут, – сказал я и дал отбой.
Значит, Хоппер все же не слинял. Он у нас, похоже, козырная карта.
31Сэм взирала на меня угрюмо. Присев на корточки, призвав на помощь все свое актерское мастерство, я объяснил, что папе надо заняться суперсекретной работой и пора бежать, поэтому Сэм останется с мамочкой. Дочь в ответ не промолвила ни слова.
– Через неделю мы пробудем вместе четыре дня, – пообещал я. – Только мы вдвоем, хорошо?
Она еще помолчала. А затем – видимо, думая какую-то очень серьезную думу – погладила меня по голове. Она никогда так не делала. Раскрасневшаяся Синтия пронзила меня взглядом – ну ты папаша хоть куда, – но, ради Сэм любезно улыбаясь, подняла ручку на чемодане, наклонила его к Сэм, и та послушно покатила свой багаж к двери, точно усталая стюардесса, которой сообщили, что остался еще один перелет до Цинциннати.
